Алескендер Рамазанов - Война затишья не любит
Пятнистая «восьмерка» (арктический вариант) приземлилась у гидропоста, из нее высыпался десяток вооруженных людей. Четверо залегли вокруг вертолета, двое, пригнувшись, держа автоматы на отлете, перебежками двинулись к домику. Дверь-то зачем вышибать? Не в катран же ломитесь? И курточку неосторожно так сдернули, а как под ней сюрприз? А рюкзак чем тебе не понравился, «ламрахуа»? Да-да, именно «сын ишака», поскольку топтать чужое добро – грех не только в горах. Астманов перевел взгляд на осыпь: вроде тихо, показалось. А если и есть кто, так все же не враг – было время выстрелить в спину и до подлета вертушки. Значит, наблюдаем за вертолетом. Пока выпустили собак. А вот и хозяева! По лесенке, как-то уж очень неуверенно, спустился Папаясс, за ним обозначились «жертвы вонючки». Неужели и мадам с ними? Нет, крепок «бургунч», как первая любовь…
– И стрелы его огненные, – громко запел Астманов, поднимаясь в полный рост. В левой руке он сжимал дорджи, чтобы все без обмана, а в правой – пьезоконтакт с уходящими к животу проводами. Папаясс – зоркий глаз, заметил его первым, замахал призывно руками, и в эту же секунду простучала короткая очередь от домика. Три фонтанчика пыли взметнулись за спиной Астманова, каменная крошка впилась в шею и ужалила пальцы, сжимавшие дорджи. Астманов понял: хотят отсечь от воды, и намеренно отступил назад, так, что до обрыва оставалось не более шага. Если собьют с ног, то взрыватель он успеет замкнуть в полете. Кровь стекала с пальцев, омывая черное перекрестие. Ох, и любишь ты, палица богов, эту солоноватую жидкость. Нашел в крови, спасал в крови и теперь то же самое?
– …ай…. е… ай! – донеслось до Астманова от вертолета. Не стреляй? Да хер они тебя послушают, Яша. Тут азарт, охота! Астманов повернулся к домику. Как же «не стреляй!», вон, с колена целят. Ну и ладно, вот их и заберем с собой в озеро. Следующая очередь прошла над головой. Понятно, пацаны, я вас услышал. Нужен живой Астманов. Алексей опустился на колени, приготовился засунуть дорджи под брусок пластида – так будет вернее. Ну и не пропадать же сурье! Сделал два больших глотка и отшвырнул флягу в озеро. Яшка задергался, заволновался. Рано, брат, это я тару сдаю, хотя жалко, хорошая фляга была. Вновь ударили выстрелы, бурунчики взметнулись справа и слева. Низкий, вибрирующий гул прошел по площадке. Взрывчатка на поясе обожгла живот ледяным огнем. Черт! Что они еще удумали?
Астманов глянул на вертолет: пятнистая машина раскачивалась, словно под ураганным ветром, потом раздался оглушительный хлопок, и оранжевая пелена на секунду скрыла преследователей. Астманова охватил страх – два живых факела вопили и катались по земле, пытаясь сбить пламя. Он глянул на дорджи: черный крестик, усеянный каплями крови, был таким же, как всегда.
– Если ты меня слышишь, – в отчаянье заорал Астманов, уставившись на дорджи, – повинуйся моей воле, а не твори чудеса самовольно! – Он пожалел, что выкинул флягу – самое время запить весь этот кошмар.
– Алиша… Опусти правую руку… Спокойней, ты тут ни при чем, Касед. Вот так. Не надо кричать, здесь слышат мысли.
– Сеид-ака, – пробормотал Астманов, боясь повернуться, чтобы не разрушить спасительную игру воображения. – Бог из машины… Рояль в кустах… Это вы разбудили дорджи?
– Повернись, Алиша, все кончилось… Сними этот пояс и брось его в Сарез. Он уже бесполезен. Все будет так, как ты сказал этим людям.
Астманов резко развернулся в сторону осыпи. Сеид-ака стоял на расстоянии вытянутой руки, опираясь на черный посох с крестообразным навершием. В просветах каменного лабиринта мелькнули фигуры.
– Кто там, Учитель? – напрягся Астманов, не выпуская из рук пьезоконтакт. – Вы не один?
– Твои друзья. Сейчас увидишь. И брось этот пояс, если не хочешь застудить кишки. В животе – огонь, сверху лед – это вредно, сынок. Твой пояс теперь не опаснее песка, но взрыватель, возможно, цел. Брось его, посмотри, сюда идет твой старый знакомый и несет осколок дорджи.
Астманов обернулся: от вертолета, подняв руки «в гору», шел Папаясс.
– А если дорджи проснется в его руках? Что тогда, Учитель?
– Размышляющий подобен волне морской. Пришла, ушла… Ты пришел сюда сомневаться или укреплять веру?
– Это одно и то же, Учитель, – повернулся Астманов и с изумлением увидел, что за спиной старца стоят Хайр и Павел – Бешеный буйвол. – Сладкий кошмар! Специально дожидались, пока меня прижмут? Хайр, где твое золото? Паша, где твоя «контора»?
– Давай, Касед, выполняй обещанное Якову Семенычу, потом все объясним. Да брось ты этот корсет шахидский, – мягко сказал Павел.
Астманов рванул трескучую липучку и, размахнувшись, метнул пояс в озеро.
Папаясс остановился в нерешительности метрах в пятнадцати, поглядывая на живописную троицу – загорелые, четко очерченные лица, длинные волосы, свободные одежды, черные посохи. Астманов понял и озвучил его сомнения:
– Это вестники блаженной смерти, Яша! Шамбала рядом, готовьтесь!
– Алексей, моей вины здесь нет. Самого закрыли. А теперь вот просят, чтобы с миром отпустили.
– С миром? После кинжального огня по стояку? А с хером, не хотите? – За спиной совсем не по-философски засмеялся Бешеный буйвол.
– А мадам где? Задницу ей лечат? А интеллигент с молодцом из ларца еще не прокашлялись? Агеев – их работа?
Папаясс молча разжал кулак, и Астманов, увидев знакомые очертания осколка ваджры, рванулся к нему.
– Стой, Алиша! – голос Учителя был тверд. – Человек, положи то, что ты принес, вот на этот камень. – Сеид-ака указал концом посоха на серый валун. – Положи и подойди к нам. Алиша, сделай то же самое. Потом иди ко мне.
Астманов, подавляя желание треснуть по физиономии Папаясса, положил дорджи так, чтобы края разлома совпали, медленно отошел от валуна и вперил взгляд в Учителя, ища в его облике хоть что-то напоминавшее легендарных обладателей громобойников – ваджрапани. Увы, это был обычный, благородного вида старик, каких немало в горах. И действия его были прозаичны: ни магических пассов, ни холодящих душу заклинаний… Сеид-ака повернул посох крестообразной рукоятью к камню и, словно концентрируясь, прикрыл глаза. Астманов заметил, что Хайр и Павел сделали то же самое.
– Яшка, зенки зажмурь, – по доброте душевной посоветовал Астманов, и вовремя: над камнем взвился фиолетовый плазменный шнур, волна горячего воздуха ударила в лицо, уши заложило от сверлящего звука. Небесный фейерверк длился не более секунды. Сеид-ака подошел к камню и, вглядевшись в дорджи, поманил Самко:
– Теперь иди сюда, человек. Хвала Создателю, нет на тебе вины. Бери, пробуй, дорджи проснулся.
– Учитель, хоть жребий бросьте, – запротестовал Астманов.
– Плохо я тебя учил, – вздохнул Сеид-ака, – жребий был брошен еще в Уллу-кала. А теперь я соблюдаю твои условия. – С этими словами старец отошел от валуна.
Самко осторожно прикоснулся к дорджи, словно боясь обжечься, затем зажал каменное перекрестье в ладони, как опер, сующий удостоверение в нос дотошному гражданину.
– Ну и что дальше? – напряженно обратился он к Астманову. – Какая цель?
– Откуда я знаю, какая у вас цель? На кой черт вам эта молниебойка нужна? Купите ядерный фугас, портативный, у вас денег хватит.
– Я не про то, – явно обиделся Папаясс. – Куда бить будем, по чему… Бочки у домика пойдут?
Астманов вопросительно посмотрел на Учителя. Сеид-ака безучастно кивнул, а вот Павел за его спиной не мог сдержать иронической улыбки.
– Пойдут, давай… Огонь по бочкам!
Самко вытянул руку, заметно напрягся, даже голову отклонил на всякий случай, как будто стрелял из самопала. В этой позе он простоял секунд десять, а потом, рассмеявшись, протянул дорджи Астманову:
– Леша, кажется, мне крупно повезло. Представляешь, если бы она сработала? Судьбу мою дальнейшую представляешь?
Астманов принял ваджру в раскрытую ладонь.
– Только, Леша, если и у тебя тоже осечка, реликвию отдай, как договаривались, – напомнил Самко.
– А вы уговор соблюдали? – Астманов повел ваджрой в сторону вертолета.
– Леша, отпусти ты их. Скажи этим апостолам. Мне жизни потом не будет. Да и теперь едва ли отверчусь, – обреченно сказал Самко.
– Ныне отпущаеши… – Астманов поднял дорджи над головой и, мысленно представив огненное кольцо, опоясывающее «восьмерку», сжал черный коловрат, будто рукоять ножа перед ударом. Фиолетовые змеи заплясали вокруг винтокрылой машины, плавя и тут же испаряя камень.
– Довольно, Касед. Или они тронутся рассудком, – услышал Астманов голос Учителя и опустил палицу богов.
– Ну, Яша. Осечки не было. Иди к своим. Теперь уж точно не встретимся. А что это ты прячешь, брат афганский?
Самко остался верен «школе»: ухитрился снять происходившее на видеокамеру, встроенную в сотовый телефон.
– Сеид-ака, на этом брифинге разрешается съемка?
– Если видел и не помнишь – поможет ли тень памяти? Пусть идет своим путем. А ты следуй за нами.
