Алекс фон Берн - Колонна Борга
Грег разыскал Кралика в трактире. Он сидел за столиком с тремя мужчинами разного возраста и молодым парнишкой. Кралик выслушал Грега и кивнул на свою компанию:
— Это и есть мои орлы. Понятна-задача, ребята? Давайте, собирайтесь быстренько, — и в форт, в распоряжение господина капитана.
— А я? — заволновался парнишка. Грег посмотрел на него: да он совсем еще мальчишка, лет четырнадцати, не больше.
— И ты, Янек, — улыбнулся Кралик. — Я не думаю, чтобы пленным захотелось бежать и еще немного повоевать за фюрера. Так что с ними справишься и ты. Но будь настороже — мало ли что.
Когда Грег выходил из трактира, к нему подошла госпожа Мюллерова и, нервно сжимая ручку небольшой плетеной корзинки, смущенно сказала по-немецки:
— Господин капитан, у меня к вам просьба… будьте так добры, передайте это господину Шольцу. Ему нельзя питаться в сухомятку, а то обострится гастрит… Очень прошу вас!
— Шольцу? Немецкому командиру? — удивился Грег.
— Да, ему… — покраснела госпожа Мюллерова. — И… заходите к нам, у нас хорошая кухня! И не беспокойтесь о деньгах, для вас будет все бесплатно. И если вашим солдатам понадобится горячая пища…
— Право, не стоит, фрау, — смутился в свою очередь Грег. — У нас есть горячая пища… Все есть. Спасибо!
— Все равно заходите, я вам буду рада… как и все, — настаивала госпожа Мюллерова. — Понимаете… с вашим приходом для нас закончилась война.
— Спасибо, обязательно загляну, — пообещал Грег.
Пленные немцы построились во дворе форта. Рогов выдал чешским подпольщикам автоматы и объяснил задачу: отвести немцев в замок Адлерштайн; следить, чтобы пленные не разбежались; вести наблюдение за дорогой. При появлении немцев со стороны Австрии — немедленно отправить в город посыльного на велосипеде и предупредить десантников о приближении врага. Остальным сидеть в замке и не высовываться. Если немцы попытаются захватить замок, то немедленно уходить через подземный ход.
— А пленные? — спросил подпольщик Ваничек, которого Рогов назначил старшим.
— Да черт с ними! — махнул рукой Рогов. — Оружия у них все равно нет. Не расстреливать же их, в конце концов.
— А я бы расстрелял! — решительно заявил Янек.
Рогов взъерошил ему ладонью волосы и негромко сказал:
— Теперь ты — солдат освободительной армии. А солдатам запрещено расстреливать пленных. И… постарайся выжить сам, братишка! Война почти закончилась, а у тебя вся жизнь впереди. Понял?
Янек кивнул и крепче сжал автомат.
— Шольц! Вы ведете колонну! — приказал Рогов. — Имейте в виду, что чешские товарищи будут стрелять в случае любой попытки побега, а также, если им покажется, что имеет место такая попытка. Поэтому рекомендую их не провоцировать. Понятно?
— Да, господин капитан! — подтвердил Шольц и, понизив голос, спросил, — можно обратиться… с личной просьбой?
— Можно. В чем дело?
— Тут, в городе, — начал сбивчиво объяснять Шольц. — Мне надо… есть человек, с которым… ну, мне нужно с ним попрощаться.
— У него там женщина, — вмешался Грег. — Хозяйка трактира. Пусть сходит, я прослежу за ним.
Рогов посмотрел сначала на Грега, потом на затаившего дыхание Шольца и скупо улыбнулся:
— Ладно. Под твою ответственность.
Рогов повернулся к строю:
— Хагенкройц! Ведите колонну!
Когда колонна пленных в сопровождении вооруженных подпольщиков покинула форт, Шольц растроганно сказал Грегу:
— Я ваш должник! Вы не представляете, как это важно для меня! И для Анны. Спасибо! С меня — роскошный ужин.
Грег с минуту поколебался. Потом спросил:
— А если… ужин на двоих?
— Хоть на десятерых! — горячо воскликнул Шольц.
— Ждите меня здесь, — решился Грег. И он направился в комнату, выделенную Боргу. Здоровье профессора уже существенно улучшилось, однако Катя продолжала присматривать за Боргом по приказу Рогова. Общество молодой девушки и угомонившийся кишечник вернули профессору традиционное для коренного берлинца чувство юмора.
— Добрый вечер, господин капитан! Вы наконец решили меня расстрелять? — приветствовал Грега профессор. — Или город отбили подразделения СС, и вы пришли просить, чтобы старый добряк СС-бригаденфюрер за вас заступился?
— Я гляжу, вам полегчало: вы больше не похожи на смертельно больного злого бегемота, — не остался в долгу Грег. — Должен вас огорчить, профессор: город по-прежнему в наших руках, а я пришел похитить вашего ангела-хранителя.
И Грег обратился к Кате:
— Катя, я приглашаю вас отужинать в самом лучшем ресторане этого замечательного города.
Катя зарделась от неожиданного предложения.
— Да, но… как же…
— Как же профессор? Профессор, неужели вы будете возражать? — обратился Грег к Боргу.
— Нет, нет! Ну что вы! — воскликнул Борг. — Ступайте, фройляйн, с этим прекрасным молодым человеком и не беспокойтесь ни о чем. Желаю вам отлично провести вечер!
— Нет, вы не поняли, — в смущении запротестовала Катя. — Мне просто не разрешит командир!
— Командира я беру на себя! — самоуверенно заявил Грег. — Идемте!
Он взял Катю под руку и повел ее в канцелярию.
— Товарищ капитан! — обратился Грег к сидящему в задумчивости над картой Рогову. — Прошу вас отпустить со мной в город сержанта Иванову. Обещаю вернуть ее целой и невредимой.
Рогов нахмурился и явно хотел сказать что-то резкое и нелицеприятное. Но тут он встретился взглядом с глазами Кати и, вздохнув, ответил:
— Сержант Иванова! Вы поступаете в распоряжение капитана Берноффа до 24.00.
Грег подхватил Катю под руку, и они вышли во двор, где вдоль стены нетерпеливо вышагивал заждавшийся Шольц. Увидев Катю, он расплылся в улыбке и приложил руку к фуражке.
— Добрый вечер, фройляйн!
Они направились в город. На мосту Катя внезапно остановилась и воскликнула:
— Смотрите! Как красиво! Правда?
Солнце уходило за горы, окрашивая нежными цветами заката оживающие леса на склонах и золотя рябь на реке, поднятую легким вечерним ветерком. Стройный силуэт церкви в лучах заходящего солнца приобрел особую четкость уносящихся вверх, к темно-синему небу, совершенных форм. Противовесом на другом конце площади возвышалось массивное здание ратуши. Немного портила вид странная набережная, уродливой бетонной опухолью выступавшая из берега. Она начиналась метрах в пятидесяти от моста, выходя из берега и врезаясь в плавное течение реки куском овала и также уходя в берег на окраине города. По краю набережной возвышались бетонные столбы с колючей проволокой.
— А что это за странное сооружение? — спросила Катя у Шольца, указывая на обтянутый колючей проволокой бетонный выступ.
— Местные жители называют это Schwalbeufer, — пояснил Шольц.
— Набережная ласточки? — удивилась Катя. — Какое лирическое название у такого некрасивого сооружения!
— Ласточки тут не причем, — рассмеялся Шольц. — Это странное сооружение построили саперы по указанию начальника местного гестапо. А его фамилия — Швальбе.
— Надо же! — покачала головой Катя. — Увековечил себя… таким вот образом.
— А зачем он это построил? — спросил Грег.
— Не знаю, — пожал плечами Шольц. — Это секретно. Это знают только Швальбе и его начальство в Берлине.
В трактире было малолюдно. Гостей встретила сияющая Анна. Одарив Грега благодарным взглядом, она усадила гостей в уютном уголке, где два столика были накрыты праздничными скатертями.
Анна что-то сказала на ухо Кате: та засмущалась, отрицательно помотала головой, но Анна мягко продолжала настаивать. Затем она обратилась к Грегу:
— Я похищаю вашу даму. Пусть мужчины пока выпьют пива, а у нас есть свои женские дела.
— Куда это они? — с беспокойством спросил Грег, глядя вслед поднимающимся по лестнице женщинам.
— Анна знает, что делает, — успокоил его Шольц. — Она удивительная, очень умная и добрая женщина. Если бы вы знали, как я благодарен Господу за то, что он ниспослал нам встречу!
Шольц замолчал и с рассеянной улыбкой принялся поглаживать скатерть: он явно ушел мыслями далеко отсюда.
— Потучек, выпейте с нами пива! — пригласил Грег.
Потучек принес три кружки пива, уселся рядом с Грегом и сказал:
— Если бы еще на прошлой неделе мне сказали, что я буду пить пиво в компании с американским и немецким офицерами, я бы не поверил. А теперь… Война закончилась! И пусть она больше никогда не повторится.
— А что вы будете делать после войны, Шольц? — спросил Грег.
— То же, что делал и до войны, — ответил Шольц. — Учить детей. Я учил детей любить Отечество, но сейчас думаю, что не научил их главному — просто любить. Любить этот мир и всех людей, которые живут в этом мире.
— Это что же? Значит, и Гитлера тоже любить? — сурово осведомился Потучек.
— Фюрер тоже когда-то был маленький мальчик и тоже ходил в школу. И если бы его научили любить людей, ничего этого не было бы, — с жаром произнес Шольц. — Когда каждый осознает, что в любом человеке живет искра Божья и загасить ее, — значит надругаться над творением Божьим, — тогда наступит вечный мир и всеобщая любовь. Наступит всеобщее Счастье, ибо Счастье и есть Мир и Любовь.
