Абрам Вольф - В чужой стране
Партизаны огляделись, пошли цепочкой через поле молодой, темно-зеленой ржи. Внезапно надвинувшиеся с севера тучи погасили отблески заката, и все сразу погрузилось в темноту: уже не видно ни леса, ни канала, ни межи, по которой они идут.
Где-то впереди деревня. Соколов поворачивает влево, ведет группу огородами. Потом они пересекают шоссе и долго пробираются зарослями кустарника.
За кустарником должно быть озеро. Соколов остановил группу, а сам пошел вперед. Скоро до его слуха донесся еле слышный всплеск и сухой шорох. Он вгляделся в темноту, зоркие глаза различили в разводьях камыша густо-фиолетовую воду.
Соколов негромко свистнул, группа вышла к озеру и следом за командиром поднялась на плотину, утонувшую в зарослях камыша. Отыскать ночью среди этого моря камыша узкую плотину мог, наверное, только Соколов, обладавший удивительной памятью и зоркостью. Он вырос в Сибири, с малых лет охотничал в тайге.
Придерживая тяжелые шашки, стараясь не задевать камыша, партизаны осторожно пробираются по неровной, местами обвалившейся земляной плотине. Между тучами засветилась луна, идти стало легче, но зато как далеко теперь видны они, идущие во весь рост по гребню плотины.
Рядом послышался громкий всплеск. Соколов, шагавший впереди группы, остановился, замер. Нет, все тихо… По воде, светлеющей среди камыша, разбегаются концентрические круги.
Плотина, наконец, кончилась. Среди темного поля камыша Соколов уже различает белую крышу рыбачьей хижины. Здесь живет друг русских — старый, белый, как лунь, Шарли.
Он встретил их на тропе у плотины. Лица старика в темноте не видно, белеет одна голова.
— А, Вито Дюйвол! — негромко проговорил он, узнав Соколова. — Иди, они уже здесь.
В домике их ждали шестеро бельгийцев. Командир партизан Дезире и сын старика Морис сидели на лавке у стола, остальные расположились прямо на полу. С Соколовым пришло восемь человек. В хижине сразу стало тесно и шумно. Бельгийцы и русские хорошо знали друг друга, не один раз вместе ходили на операции.
Соколов сел рядом с Дезире.
— Новостей нет?
— Нет. Сейчас был человек из Хасселта. Эшелон они отправят в двенадцать. Но он предупредил, что немцы могут пустить вперед пассажирский поезд…
— Сволочи! — Соколов сдвинул к переносью белесые брови. — Взрывчатки маловато… Половину отдал Шурыгину. Они к Леопольдсбургу ушли…
— Мост?
— Да, мост.
— Ничего, мы тоже немного достали… Смотри, какой я инструмент приготовил! — Дезире достал из-под лавки три длинных стальных щупа.
Соколов потрогал пальцем острие.
— Хорошая штучка! Когда выходим? — Он взглянул на часы. — В одиннадцать тридцать надо начинать…
Выждав время, партизаны вышли из хижины. Темнота ослепила. Пришлось немного постоять, чтобы привыкли глаза и можно было различить тропинку.
За озером начался мелкий кустарник, потом пошли выгоны. Весь широкий луг был перегорожен проволокой, разделен на тесные квадраты. Пришлось преодолевать одну изгородь за другой. Коровы испуганно сбивались в кучу, тревожно мычали. Звенела проволока.
Скоро впереди между деревьями робкими светлячками замерцали огни. Обойдя дома стороной, партизаны вышли к дороге на канал. Издали донесся гул моторов. Дезире тронул Соколова за руку: «Обождем!»
Они залегли недалеко от дороги, в кустах. Из-за поворота, разрезав тьму сильным светом фар, стаей вынеслись мотоциклы. Соколов невольно потянулся к карману, где лежала граната. «Нет, нельзя!» Они пропустили мотоциклы, перебежали шоссе.
Теперь надо только пересечь картофельное поле, и они выйдут к железной дороге. Григорий Чепинский, накануне разведывавший местность, приметил неглубокую, поросшую мелким кустарником балку, которая пересекает все поле. Сейчас он быстро отыскал ее. Партизаны спустились в балку, двинулись к железной дороге.
Не дойдя до насыпи метров сто, Соколов подал команду остановиться. Трое отделились от группы и быстро пошли влево, в сторону Хасселта. Они залягут в километре и, как только появится воинский эшелон, подадут сигнал ракетой. Другие трое выдвинулись вправо. Если неожиданно появится враг, они откроют огонь, дадут возможность основной группе сделать свое дело и отойти.
Соколов посветил фонариком на часы. Пятнадцать минут двенадцатого. Закладывать шашки еще рано. По линии то и дело проходят дрезины с солдатами, проезжают обходчики, подкоп могут обнаружить. Надо закладывать в последний момент…
На землю, еще не остывшую после жаркого дня, упали тяжелые дождевые капли. Запахло полынью. Этот горьковатый, такой знакомый с детства запах напомнил Соколову родной дом. Сжалось сердце. «Суждено ли еще увидеть родных… Наверное, дома уже и не ждут, давно похоронили. А я лежу в этом поле… Все время рядом смерть…» Он толкнул в плечо лежавшего рядом Чепинского. — Давай!
Подрывники приготовили толовые шашки, провод. Соколов, Чепинский, а за ними Дезире, Морис и Тарбаев поползли к насыпи. Но только они достигли крутого откоса — слева вспыхнул белый луч и послышался гул приближающейся дрезины. Отползать в сторону было уже поздно. Партизаны прижались к голому, покрытому мелким гравием откосу.
Дрезина быстро приближается, освещая длинным лучом все полотно дороги. Соколову, припавшему головой к камням, кажется, что гудит не мотор, а земля. Только бы не посыпался гравий, только бы не сорваться… Яркий луч зажег рельсы, отсвет его скользнул по спинам партизан. Дрезина прокатилась мимо с мягким ровным гулом. Соколов приподнял голову. На дрезине сидели солдаты…
Быстро вскарабкавшись наверх, нащупав руками рельсы, они острыми стальными щупами начинают отрывать под шпалами углубления.
Внизу, окружив место работы цепочкой, лежат партизаны — шестеро русских и трое бельгийцев. Они держат автоматы и карабины наготове, ловят каждый шорох, каждый звук. Насыпь жесткая, острые щупы то и дело натыкаются на крупные камни, и тогда раздается громкий скрежет. Этот звук каждый раз заставляет настороженно поднимать голову, вслушиваться.
Наконец углубления сделаны. Дезире подсовывает Соколову под руку шашку, тот кладет ее в яму, закрывает землей, опускает вниз, под откос шнур. В пяти метрах закладывается вторая шашка, еще через пять метров — третья… Все! Только сейчас, когда надо отползать с насыпи, Соколов чувствует, что глаза его, все лицо заливает горячий пот.
Партизаны, держа в руках шнуры, спускаются вниз. Чепинский шепчет Соколову: «Десять минут»…
Сверкает молния, сердито перекатывается гром. Снова тишина. Партизаны лежат неподвижно, ждут, напряженно.
Но вот Соколов приподнимается. Он скорее почувствовал, чем услышал, приближение поезда. Показалось, что дрогнула земля. Слева должен показаться поезд. Гул идущего состава слышен уже отчетливо. А сигнала нет. Значит, это не эшелон. А что если они ошиблись? Нет, не может быть. Там, где выставлен дозор, — крутой подъем, составы идут тихо, в любой темноте можно отличить пассажирский поезд от воинского эшелона. А если он не заметил сигнала? Такая ночь…
Слева стремительно приближаются два белых круга. Грохот нарастает, гудят рельсы. Состав идет под уклон… Соколов приподнимается на руках, старается разглядеть вагоны. Обдавая ветром, грохотом, свистом, мимо проносится пассажирский поезд. Окна затемнены. Пассажиры спят, не подозревая, какой страшной опасности их подвергли гитлеровцы…
Снова глухая мертвая тишина. Низко над землей лениво идут тучи, изредка освещаемые короткими вспышками молний. Вот-вот разразится гроза. Но пока воздух неподвижен, все замерло, затаилось в ожидании грозы.
В глубокой тишине слышится едва различимый стук, и через минуту-другую далеко за поворотом вспыхивает розовый отблеск. Состава еще не видно, но он идет, он уже недалеко. В черное небо взлетает ракета…
— Зажигай! — крикнул Соколов. — Уходим…
Они бегут по вязкому, неровному картофельному полю. Поезд уже совсем близко. За спиной слышно громкое, свистящее пыхтение паровоза… Быстрее достигнуть шоссе, перескочить через него! Как трудно бежать — ноги подламываются, тонут в рыхлой земле, пот заливает глаза… Впереди тускло блеснул асфальт шоссе. Скорее, скорее!
Только они перебежали дорогу — сзади рванул взрыв. Ослепительная вспышка осветила дорогу, кусты, деревья — обозначилась каждая веточка, каждый листок.
Охваченные огнем вагоны с артиллерийскими снарядами и минами летели под откос. Взрывы сотрясали землю и небо. Огненные языки вонзались в низкие кипящие тучи.
Небо, словно только и ждавшее этой минуты, вдруг разразилось оглушительным громом, засверкало молниями, и на землю обрушилась стена воды: казалось, там, в черной вышине, что-то лопнуло, разорвалось.
Партизаны уходили все дальше, к озеру. Зарево пожара, острые всплески молний освещали грозовое небо, крыши домов, спрятавшихся среди садов, зубчатую стену далекого леса. Среди сухих, трескучих раскатов грома глухо ухали взрывы.
