Петр Андреев - Военные воспоминания
Первые 3- 4 часа после неудачной попытки захватить малыми силами плацдарм на западном берегу Одера все оставалось по-прежнему спокойно. Шла вялая пулеметная перестрелка, да редкие разрывы мин небольшой мощности. На передний край солдаты принесли термосы-ранцы с кашей. Солдаты позавтракали и каждый, кроме несущих службу, по-своему отдыхал.
Но затишье длилось недолго. Левый берег ожил, как бы проснулся. Заговорили немецкие пушки и минометы. Разрывы мин на переднем крае вдоль наших окопов слились в сплошной гул. Над нами засвистели снаряды, пролетающие в район огневых позиций нашей артиллерии. Дым разрывов закрыл от нас зону наблюдения, западный берег и даже водное пространство реки. Пользуясь отсутствием видимости, я решил покинуть передовой пункт сопряженного наблюдения, оставив у стереотрубы двух разведчиков, и перейти на НП командира дивизиона, чтобы нанести на планшет те немногие цели, что успел засечь.
Метров 300 прошел без приключений. Огонь велся по площадям и целям по ранее заданным данным. Близких разрывов не было. Оставалось преодолеть около 100 метров открытой, просматриваемой с левого берега местности, как вдруг справа, метрах в 100-150 разорвался снаряд. Если целью являюсь я - то недолет. Пустился бегом. Снаряд прошипел надо мной. Разрыв далековато - метров 200. Прикидываю, ложиться или продолжать бежать? Если целью являюсь я, то меня взяли в вилку. Мозг работает быстро. Если стреляют по мне, то сейчас вилка будет споловинена и следующий разрыв будет с перелетом метров на 20. Учитывая, что если это будет перелет и осколки в большинстве своем уйдут вперед, то я окажусь в безопасной зоне, и можно еще бежать. Хуже, если от пристрелки перейдут к беглому огню батареей. Решаюсь бежать до следующего разрыва. НП совсем уже рядом. На всякий случай, приглядел впереди борозду. Следующий разрыв был где-то впереди слева. Упал сразу. Как-то машинально. Еще успел подумать - на этот раз пронесло. Но что будет, если начнется беглый огонь. И тупой удар по голове. Что-то дзинькнуло и тишина.
Очнулся. Из-под пилотки по левой щеке и на глаз течет липкая кровь. Пытаюсь подняться. Как только оперся на руки - земля сильно наклонилась вперед, а затем стала медленно вращаться. Ложусь. Вращение земли остановилось. Приподняв голову, смотрю вперед. Наблюдательный пункт рядом и в мою сторону кто-то ползет. Голос ст. сержанта Митягова - «Ты живой?». Отзываюсь. Сергей осматривает рану. Говорит, что жив буду. Что осколок был, видимо, не прямой, а падающий. Пробита пилотка и разбиты мягкие ткани. Дырки в черепе не видно.
- Да, если бы она была, ты бы со мной сейчас не разговаривал. А то, что под тобой вертится земля - признак того, что ты получил сотрясение мозга.
- Сделал открытие! Это у меня уже третье… - парировал я.
Это значит, что опять целый месяц я не смогу кланяться снарядам и пулям. После каждого сотрясения, земля перестает вращаться при каждом резком движении, не раньше чем через месяц.
На рану была кое-как наложена повязка из индивидуального пакета и прижата пилоткой, и мы на брюхе двинулись вперед. Нельзя было демаскировать НП. На НП меня уложили на шинели. Через несколько минут прибежал старший военфельдшер дивизиона, ст. лейтенант медслужбы Гусев, который, осмотрев рану, заявил, что страшного ничего нет, но меня надо отправить в медсанбат, чтобы хирурги обработали рану - удалили разбитые ткани. И там они решат, отправлять меня в госпиталь или лечить в медсанбате. Моя просьба оставить меня в дивизионе, была Гусевым отклонена. Поскольку было сотрясение мозга, необходимо минимум две недели постельного режима. В медсанбате, Гусев, который меня сопровождал, договорился, чтобы меня в госпиталь не отправляли. А меня попросил, чтобы я, раз уж предоставляется возможность, подлечил и рану правого бедра. Мне она очень мешала, так как все время кровоточила и болела, а Гусеву надоело тайком от командира делать перевязки. Рана была в таком месте, что при ходьбе повязка держалась не более часа.
В медсанбате было пусто. Уже около месяца дивизия не вела наступательных боев, стояла в обороне или совершала марши. Все раненые были отправлены в госпитали или выписаны после необходимого лечения в свои полки. Поэтому ждать очереди, как это было в Латвии, не пришлось. Волосы выстригли, рану обработали. Лишнее вырезали ножницами и наложили несколько швов.
Палата большая, чистая, в каком-то общественном здании небольшого городка. Режим лежачий. Под койку поставили два прибора индивидуального пользования. Я пошутил: - «Как же я ими буду пользоваться, если не разрешено подниматься?». На что очень хорошенькая девушка лет 20-ти, доставившая мне судно и утку, ничуть не смутившись, ответила: «Зовите меня, я помогу. Мой пост за дверью». И тут застеснялся я.
Ни днем, ни ночью меня не покидала мысль - как это я, молодой, здоровый солдат (ранение я считал не серьезным) могу в присутствии такого «ангела» справлять свои естественные потребности. Решил обмануть врача и сестру. До наступления ночи терпел. А когда увидел, что сестра куда-то удалилась с подружкой, которая к ней зашла, осторожно, без резких движений, поднялся. Голова болела, но обморока нет - значит, можно поискать туалет. Он находился совсем рядом, в коридоре, но на двери было приколота табличка, предупреждавшая, что ввиду отсутствия воды туалет не работает. Нашел я во дворе временный, хорошо знакомый, построенный нашими специалистами из подручных материалов. Все шло хорошо, но когда стал подниматься (сесть-то, как и во всех наших туалетах нельзя, можно только присесть), тут у меня земля из-под ног и уехала. Чтобы не плюхнуться на очко, успел завалиться на стену. И в это время передо мной распахнулась дверь, и возник мужчина в белом халате.
Меня привели в палату. А утром начались разборки. Кто разрешил? Если без разрешения, то где была дежурная сестра? Мне в данной ситуации ничто не грозило, но я не мог себе простить, что подвел сестру. И с этой минуты все мысли были направлены на то, как уйти из медсанбата. Но оказалось, что это было не так уж и сложно. Ежедневное нытье отпустить в полк, уверяя, что у меня ничего не болит, привели к тому, что врач не выдержал, дал слово, что как только снимет шов - отпустит. И слово сдержал. Через неделю я получил свое обмундирование и на попутной машине прибыл в расположение полка. А уже утром следующего дня приступил к выполнению своих должностных обязанностей. Наклейка, сделанная вместо повязки, не мешала, но зато сотрясение, как я и предполагал, больше месяца причиняло много серьезных неудобств. Нельзя было резко поворачивать голову, бежать, резко ложиться, садиться, вставать. Все надо было делать очень медленно, очень осторожно, как в замедленной съемке. Малейшая поспешность приводила к обморочному состоянию. Режим совсем не подходящий для передовой.
Шли последние часы подготовки к форсированию Одера. Теперь готовились основательно. Транспортники, доставлявшие на огневые позиции снаряды, рассказывали, то к линии фронта подвозят катера и понтоны, подходят танки и «Катюши».
Форсирование Одера и занятие плацдарма теперь уже левее деревни Альткюстрихен должен был проводить 28-й гв. с. п., поддерживаемый артиллерийским огнем нашего 1-го дивизиона. Командир дивизиона майор Грязнов, приказал командиру 1-й батареи ст. лейтенанту Трубову одновременно с батальоном пехоты, форсирующим реку в первом эшелоне, переправиться с одной пушкой на левый берег реки и обеспечить поддержку пехоты артиллерийским огнем. Тот, соответственно, вызвал к себе командира орудия ст. сержанта Ярового и приказал с наступлением темноты связать в заводи плот, по сигналу атаки погрузить на него пушку с минимумом снарядов и высадиться на левый берег.
Обычный приказ и не было бы надобности на нем останавливаться, но произошло необычное. Яровой испугался. Он понял, что выполнение приказа - переправиться через реку на плоту с пушкой, на укрепленную оборону противника - приведет к его неминуемой гибели и стал просить ст.лейтенанта отменить приказ. А когда тот закричал, что это не его приказ, а приказ командира полка, Яровой стал просить, чтобы послали другое орудие. Ст. лейтенанту пришлось напомнить, что положено на фронте за невыполнение приказа и Яровой ушел на батарею со слезами на глазах.
Весна в полном разгаре. Трава и деревья давно уже зеленые. Погода стоит теплая и солнечная. Все мы уже чувствуем конец войны. Тяжелой четырехлетней войны. Сколько пройдено, но еще больше пришлось проползти. Хорошо еще, если это посуху, но такое было редко, чаще - по грязи, болотам, а зимой - зарываясь в снегу. Нормальному человеку невозможно поверить, да и сам я теперь, после стольких лет мирной жизни в теплой квартире, начинаю сомневаться, в возможности человека, плохо одетого, голодного, иногда по трое суток без сна, под непрерывными обстрелами и бомбежками, выжить и сохранить человеческое достоинство.
