Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)
Вскоре со стороны ближайшей от нас железнодорожной станции послышался паровозный гудок. А еще через несколько минут, погромыхивая на стыках рельсов, прошел эшелон. В вагонах — немецкие солдаты. На платформах под охраной часовых — орудия, минометы, автоматы. Подумалось тогда: «Вот бы подрывников сюда!» Однако наша задача была иной.
Наступила ночь. Она помогла нам незамеченными пересечь железную дорогу и вновь углубиться в лес. Проехали еще несколько километров и вновь увидели дорогу, на этот раз шоссейную — она шла с севера, от Гомеля на Чернигов. Прямая, как стрела. Перешли и через нее.
Как и прошлой ночью, с лошадьми в лесу остался в условленном месте Исаак Сосновский. Остальные, используя малейшие укрытия, вышли по кустарнику к самому шоссе. С восходом солнца оно ожило. С незначительными интервалами проходили автоколонны с живой силой и техникой противника. На некоторое время наступила тишина. И вдруг смотрим: со стороны Чернигова медленно движется легковая автомашина. Принимаем решение — остановить ее, а тех, кто в ней, захватить живыми.
Выбежали втроем на дорогу. Я — с автоматом и револьвером, Николай — с гранатами в обеих руках, Борис — тоже с автоматом. Машину удалось остановить. Мгновенно Борис рванул дверцу машины и скомандовал: «Хенде хох!» Команду гитлеровцы выполнили послушно. Тем временем Коля Анисенко, переложив гранаты в левую руку, открыл дверцу машины с другой стороны, а буквально через тридцать секунд бросил мне под ноги парабеллум в кобуре и два немецких автомата. У шофера оружия не оказалось.
К счастью, на помощь к нам подоспел Исаак. Вдвоем с Борисом они повели гитлеровцев к лошадям, а мы с Колей скатили машину с дороги в лозняк. Только успели прикрыть ее ветками, как по шоссе промчалось мимо несколько накрытых брезентом автомашин. Похоже, что с боеприпасами…
Уничтожить захваченную легковую автомашину поручили Николаю Анисенко. Более получаса ожидал он удобного момента, чтобы поджечь ее. Может быть, не следовало и делать этого. Дело в том, что после того как машина запылала и над ней появились клубы дыма, со стороны шоссе гитлеровцы открыли по нас минометный и пулеметный огонь.
Осколками взорвавшейся мины пановал были убиты два гитлеровских чиновника, а третьего тяжело ранило, он не прожил и нескольких минут. Теперь о захваченных нами на дороге фашистах напоминала лишь сумка с бумагами.
После всего случившегося продолжали выполнять поставленную задачу. Разузнали, где и какие стоят вражеские гарнизоны, а где их нет. В конце концов нашли лесную зону, которая могла бы стать временной базой для соединения. Вокруг непривычная тишина. На берегу Днепра — прекрасные луга. За два дня повстречались со многими людьми, в том числе и с будущими нашими партизанами. Узнали о деятельности в этих местах отряда, возглавляемого Таранушенко. Правда, самого командира увидеть не удалось: он находился в то время где-то в соседних белорусских лесах.
Нелегким был наш путь от Днепра, от Любеча до Репков, и затем к своим боевым побратимам. О разведанном доложили подробно Дунаеву. И сумку с документами передали ему: они оказались важными, как выяснилось потом. А тогда, в час нашего возвращения, начальник разведки сказал:
— На отдых и на сон вам двое суток… Пойдете в голове колонны соединения.
Мы уже догадались, что вести отряды туда, откуда мы только что возвратились, предстоит именно нам. Иначе и быть не могло.
И вновь ожили лесные партизанские тропы. Наше соединение начало свой рейд в Полтавскую область. И в первый же его день мы, разведчики, вынуждены были вместе с подоспевшей к нам на помощь группой партизан во главе с Коротченко и Дунаевым принять бой с полицейским гарнизоном в селе Владимировна. Потом были новые схватки: и с гитлеровцами, и с их приспешниками и холуями…
Нелегкая обстановка сложилась для нас осенью сорок третьего года. Противнику, стянувшему значительные силы, удалось плотным кольцом окружить лесной массив, в котором располагалась в то время основная база нашего соединения. Командование приняло решение — выходить из кольца через болота. Как подсказывал прежний опыт, противник не держал большого количества своих войск у лесных болот. Так или иначе, а разведка путей перехода через заболоченную местность требовалась обязательно. Причем отправились в разведку сразу две группы. Одну возглавил Дунаев. В состав другой вместе со мной вошли Николай Анисенко, Борис Берилло, Николай Черныш, Исаак Сосновский. Прикрывал нас, как это бывало часто и прежде, пулеметчик Николай Кошель, человек завидной храбрости и мужества, любимец партизан.
Вода в болоте стала холодной. Не то что летом. К тому же прошли обильные осенние дожди. Но, несмотря на эти трудности, настойчиво двигались вперед. Останавливались, прислушивались и вновь цепочкой, след в след, шагали, все дальше и дальше удаляясь от сухого берега. Пожалуй, с километр осталось позади, когда среди лозняковых зарослей услышали мы вдруг подозрительный шорох. Прислушались: немецкая речь. О чем там говорят — не ясно.
Обменялись мнениями и решили вместе с Анисенко скрытно подойти поближе к противнику. Смотрим: прямо напротив нас, с открытыми люками, на расстоянии каких-то трехсот — четырехсот метров расставлены шесть бронетанкеток с минометными прицепами, а у самого болота, на сухом берегу, гитлеровцы роют окопы и устанавливают пулеметы. Выходит, собираются они держать нас в огненном мешке. Вот какая незадача вышла. Нам ничего не оставалось, как быстрее доложить командованию о коварном замысле фашистов. Повернули назад, встретились с разведчиками из другой группы и на ходу договорились с Николаем Анисенко о том, кто из нас будет сообщать об увиденном на противоположном берегу болота.
Уже вошли в лес, и тут произошло совсем неожиданное. Как будто ударили меня по голове чем-то тяжелым. В ушах звон. Лицо залило кровью. Ничего не вижу, не сознаю…
О том, что произошло тогда, подробно рассказал в письме на мое имя бывший наш разведчик Михаил Осадчий из Брянска:
«…В лесу мы шли попарно, одна пара от другой на расстоянии примерно десяти — пятнадцати метров. В первой паре Коля Анисенко и ты, во второй — Миша Сибирский и я и так далее.
И вдруг впереди раздался сильный взрыв. Вокруг дым, пыль, ничего не видно. Мы с Сибирским залегли и приготовились к бою, полагая, что нарвались на засаду и немцы бросили гранату. И сразу же впереди услышали стоны и крики о помощи: «Ой! Ой! Хлопцы, помогите!..»
Поняв, что вы с Анисенко тяжело ранены, мы с Сибирским поднялись и, пригнувшись, побежали вам на выручку. Сделали несколько шагов, и вдруг раздался новый взрыв. Я потерял сознание и пришел в себя на несколько минут только ночью, когда соединение переходило через железную дорогу. Весь забинтован, глаза тоже. Никак не пойму, что со мной. Пытался сорвать повязку с глаз, начал говорить и хотел было кричать, но чьи-то руки закрыли мне рот: «Тише, переходим железную дорогу…» И я опять потерял сознание, на этот раз надолго. Пришел в себя уже в Кобыжчанских лесах. От того взрыва у меня лопнули барабанные перепонки. Видимо, что-то говорил, поэтому оторвало кончик языка. Неделю ничего не видел. В нескольких местах были раны на теле. Одежда в клочья. Тут мне ребята рассказали, что Коля Анисенко был смертельно ранен и подорвал себя гранатой Ф-1. Сибирский был убит, а мы с тобой тяжело контужены. Получилось так, что одну мину вы с Колей перешагнули и мы на нее напоролись с Мишей Сибирским… Больше всех пострадали разведчики. Они, как и всегда, шли первыми. Вот так, мой дорогой побратим…»
Как только взорвалась мина, о чем рассказал в письме Михаил Осадчий, противник открыл артиллерийский огонь, но не прицельный, разумеется, а наугад, по площади. Потом наступила тишина.
Ночью по решению командования были разосланы небольшие разведгруппы в разные направления. Результат был один: кольцо враг держал плотное. Тогда решили еще раз послать разведчиков через заболоченную местность, по нашему прежнему маршруту. Вторая разведгруппа возвратилась с хорошей вестью: после взрыва мин немцы поспешно снимают и грузят на автомашины пулеметы. Танкетки тоже разворачиваются в обратном направлении. Значит, оставаться на ночь в заболоченных зарослях противник не решился, опасаясь, видимо, нападения партизан…
Уже к полудню следующего дня соединение обосновалось на новой базе. И вновь группы партизан отправлялись на задания: подрывать вражеские эшелоны, громить гарнизоны противника, вести массовую разъяснительную работу среди населения.
Меня, тяжело раненного, под ответственность партизана, коммуниста с 1918 года Ефима Ильича Пруса, перевезли в междуречье, в Остерские леса, затем после оказания помощи в полевом госпитале наступающих советских войск — в Городню…
После выздоровления трудился на родине: был председателем сельского Совета, председателем колхоза «Победа». Работал, вплоть до ухода на пенсию, и в промышленности. По сколько ни доведется мне еще прожить, никогда не забуду боевых товарищей — и живых, и павших, с которыми делил на дорогах испытаний, на лесных партизанских тропах и тяготы походно-боевой жизни, и радость побед.
