Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)
На допросе Порываевой привычный порядок пришлось изменить. Первым допрашивал разведчицу представитель контрразведки Горбатов. Крезер в душе не переваривал этого русского, но побаивался его. Сын псковского помещика, в прошлом царский военный атташе, в годы гражданской войны офицер армии Юденича, Горбатов имел какие-то особые заслуги перед нацистами, и в штабе группы армий «Север» с ним считались.
Когда полуживую Машу ввели в кабинет следователя, Крезер был взбешен. Ему только что сообщили о смерти офицера-эсэсовца, раненного разведчицей. Горбатов же отнесся к этому безучастно. «Красный десант» его почти не интересовал. Вот если бы от арестованной можно было узнать что-либо об агентурной разведке, действовавшей в тылу фашистских войск под Ленинградом или на Калининском фронте…
— Ну-с, барышня, нам переводчик не нужен, — начал допрос Горбатов, — мы земляки и коллеги. Назвались вы, кажется, Зоей. Не будем играть в прятки, милая. Мне преотлично известно, что вы не просто партизанка, а ротармейка, как называют женщин из военных наши друзья-немцы. Так вот, Зоя, всякий попавшийся разведчик или гибнет, или меняет хозяина. Это — закон. Гарантирую вам жизнь за откровенные ответы на мои вопросы. А затем мы вас подлечим и будем вместе работать… — Горбатов запнулся и с пафосом закончил: — На благо свободной России! Предлагаю вам спасение. Одно только ваше «да» — и опять для вас жизнь раскроется во всей красе, и не будет камеры, где отчаяние и безысходность. — Горбатов наклонился к Маше и зловеще прошептал, кивком головы показывая на Крезера: — В гестапо не шутят, они замучают и выпотрошат вас. Соглашайтесь — не пожалеете. Мы, сотрудники абвера, люди чести.
И тут Маша не выдержала — заплакала. Заметив ее слезы, Горбатов презрительно подумал: «Быстро же она сдалась…» — и, стараясь быть ласковым, продолжал:
— Ну, а плакать не нужно. Вы так молоды, а живем мы, к сожалению, один раз. Я не тороплю, расскажете все завтра.
— Зачем же завтра, — вскочила Маша, — решим сразу. Ты что же, иуда, подумал, что я по своей молодости плачу? Нет! Я плачу потому, что не могу тебя, фашиста, уничтожить!
Услышав слово «фашист», Крезер подошел к Порываевой.
— Ну, что я вам говорил, Горбатов? Это большевитска дурь. Бить девка надо.
— Пожалуй, вы правы, капитан. — Горбатов безнадежно махнул рукой. — Фанатичка.
К допросу с щипцами в руках приступил Крезер…
Медленно бледнеет за окном небо. Пройдет еще несколько минут, и алая полоска утренней зари возвестит людям начало нового дня. Маша знает: это ее последнее утро. В общей камере рассказывали: Крезер приказал устраивать казни только по утрам. А ее казнят сегодня. Какое сегодня число? Кажется, тринадцатое. Чуть больше года назад в это время она уезжала из Москвы… Милый, славный город. Сейчас он, наверное, затемнен. Но придет время, и вновь россыпь золотых огней будет украшать по вечерам его площади, набережные Москвы-реки и родную Домниковку…
Маша пошевелилась. Все. тело пронзила нестерпимая боль. На спине точно костер полыхал. Простреленная рука налилась свинцовой тяжестью. Горела и грудь, искалеченная Крезером. Над подвалом послышались тяжелые шаги. Противно заскрипела дверь. Вместе с потоком свежего воздуха донеслось:
— Выходи!
В тридцати шагах, у стены сарая, покачивались два человеческих тела. Рядом свисала петля. Навстречу шел Крезер. Его холеное лицо было тщательно выбрито, а прилизанные волосы зачесаны назад. «Как на парад собрался, гад», — подумала Маша. И вдруг перед ее мысленным взором всплыло другое лицо — в оспенных щербинах, милое лицо Никанора Ивановича. Вот он улыбнулся ей и, как тогда, год назад, при прощании, положил руки на потемневшую, исхлестанную дождями калитку, повторил напутственные слова: «Жить будем по нашим, советским законам».
— Германское командование решило повесить тебя. Ты есть не зольдат, а разбойник, — пролаял Крезер.
Разведчица резко шагнула в его сторону и запела:
Мы шли под грохот канонады,Мы смерти смотрели в лицо…
Может быть, вспомнилось Маше, как, услышав впервые слова этой песни у пионерского костра, горько оплакивала она гибель юного барабанщика.
Крезер вздрогнул и отступил назад.
Вся устремленная вперед, с пылающим взором, девушка была прекрасна в своем последнем порыве. Измученная пытками, с руками, скрученными проволокой, она была сильнее своих врагов. Крезер не выдержал. Выхватив из кармана браунинг, он дважды выстрелил в грудь Порываевой. Сзади раздался насмешливый голос Горбатова:
— Сдаете, капитан, нервишки шалят!
Крезер обернулся и, не в силах сдержаться, зло бросил:
— Проклятый страна ваша!
Заметив подходившего палача, показал на тело Порываевой и срывающимся голосом закричал:
— Вешать, вешать!..
Майское утро. Бежит, торопится в школу девчушка. В одной руке сумка, в другой бубенчики ландышей. Школа на горке, за высокими березами.
У большого белого камня остановилась первоклассница. Посмотрела на вырубленный в нем девичий профиль. Тихонько положила цветы к подножию.
Это тебе цветы, Маша.
И белый камень с высеченными на нем горьковскими словами поставлен в честь тебя, Машенька.
И школа, что высится на пригорке, твоим именем теперь зовется. И нет в Москве ныне Домниковки. Есть улица Маши Порываевой.
Теплый ветер доносит к Машиным березам гул вышедших в поле тракторов. «Идет, гудет зеленый шум, весенний шум». Многие из тружеников богатого и дружного колхоза «Весенний луч», что ведут битву за высокий урожай, вступали в свое время в пионеры, становились комсомольцами, помня о твоем мужестве, Машенька с Домниковки.
ФЕДОР КАЛАШНИКОВ
ПАРТИЗАНСКИМИ ТРОПАМИ
Когда я вспоминаю дороги испытаний, пройденные вместе с боевыми побратимами — партизанами по Черниговскому полесью, на память мне невольно приходят бессмертные строки из романа «Война и мир» Л.Н. Толстого: «Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что-то хорошее есть за этими тысячью верст».
Для того, чтобы внести частицу своего скромного труда в общенародное дело Великой Победы, мы не спали ночами, голодали, проходили с риском для жизни в течение суток по пятьдесят — шестьдесят километров. Передвигались по горло в болотной жиже, чтобы найти наиболее безопасные пути для рейдов по тылам врага. Часами лежали в засадах. Напутствуемые командирами и товарищами, отправлялись в разведку добывать новые сведения о противнике, чтобы затем передавать их в штаб своего партизанского соединения или на Большую землю…
Больше сорока лет минуло с тех незабываемых, огненных дней, а я мысленно и теперь там, в сосново-широколиственных лесах в междуречье Днепра, Десны и Снова, где дороги моему сердцу каждая тропка и такой удивительно свежий, пряный запах хвои и трав…
К началу войны мне, сыну лесника из села Лемешовка Городнянского района Черниговской области, секретарю местной комсомольской организации, не исполнилось и восемнадцати лет. И когда в сентябре сорок первого года родной мой край оказался под пятой фашистских захватчиков, у меня не возникало вопроса: что делать? Сразу же начал искать я встречи с людьми, которые потом, на партизанских тропах, стали для меня самыми родными.
Однако прежде чем стать партизаном, 26 ноября 1942 года вступил я в подпольную группу, которой руководил Степан Макарович Письменный. Еще в гражданскую воевал он против иноземцев и местной контры в рядах украинских партизан. Знали его как человека бесстрашного, умудренного житейским опытом, авторитетного во всех делах коммуниста. А в нашем районе до Великой Отечественной войны он работал народным судьей. Большая дружба была у Степана Макаровича с моим отцом. И вовсе, конечно, не случайно соорудили они тайком в лесу землянку, в которой не только скрывались в первые, самые трудные дни фашистской оккупации, но и организовали прием и распространение в селах района, да и не только нашего района, листовок со сводками Советского информбюро, с другими сведениями о положении на фронтах, с призывом — оказывать сопротивление захватчикам, вступать в партизанские группы и отряды.
Вот из той подпольной группы вместе с другими товарищами 3 мая 1943 года вступил я в партизанский отряд, а затем в соединение Михаила Гордеевича Салая.
Произошло это, если мне память не изменяет, в Елинских лесах, что в Щорском районе Черниговской области.
Прошло время, и мы узнали, что еще в июле 1941 года Черниговский обком КП(б) Украины приступил к созданию в каждом городе и районе области большевистского подполья и партизанских отрядов. Был создан и подпольный областной комитет партии. В его состав вошли первый секретарь обкома А. Ф. Федоров, второй секретарь обкомы Н. А. Петрик, третий секретарь обкома Н. Н. Попудренко и другие. Из лесов Корюковского района, где, кстати сказать, были проведены первые смелые операции черниговских партизан, руководил обком борьбой народных мстителей.
