Тейн Фрис - Рыжеволосая девушка
— Господин Ливенс, — тихо спросил Хюго, — чем вы мне докажете, что здесь нет ловушки?
Старик пожал плечами, распечатывая пачку сигарет. — Как могу я вам доказать? Не могу. Говорю вам сущую правду, то, что я думаю. Вы слыхали о процессе двадцати двух?
— Студенты… — пробормотал Хюго. — Расстреляны в начале прошлого года.
Старик кивнул и сказал, глядя в пространство:
— Мой сын был одним из их руководителей. Инженер. Только что женился. Его ожидало большое будущее. Он погиб ради счастья родной страны.
Хюго молчал. Ливенс поднялся со стула, взял небольшую фотографию в серебряной рамке и пододвинул ее к нам. На нас глядело худощавое лицо очень молодого и умного человека в отложном воротничке, с немного грустными глазами и темной копной волос. Ливенс не произнес больше ни слова. Мы с Хюго тоже.
Тогда Ливенс подошел к стене, на которой висела небольшая картина. Он перевернул ее. На обратной стороне был портрет королевы Вильгельмины и выцветшая красно-бело-синяя лента. Старик смотрел на портрет, покачивая головой. Мне показалось, что он хотел выразить этим жестом приветствие.
— Великая женщина, — сказал он наконец. — Единственная из всей лондонской группы, кто понимает, по-моему, что здесь происходит… Слыхали вы ее выступления по радио?
Хюго кивнул и, склонясь над чашкой, начал медленно пить. Ливенс снова перевернул портрет и сел рядом с нами. Он предложил нам сигареты. Мы жадно закурили.
— Ну хорошо, — сказал он. — Я понимаю, кто вы такие. Не будем задавать друг другу лишних вопросов. Все мы только патриоты. И все желаем лишь одного… Мне очень хотелось бы знать, принимаете ли вы мое предложение.
Хюго долгое время молчал в раздумье, беспокойная складка пролегла между его густыми бровями. Я переживала вместе с ним: верила нашему хозяину и сознавала риск, на который мы идем.
— Господин Ливенс, — сказал наконец Хюго. — Я решусь на это. Должен решиться… Моя спутница еще раньше сказала мне, что она вам доверяет. Надеюсь, что мы не обманемся. Если вы нас подведете, то погибнем не мы одни. Это я вам обещаю.
На губах Ливенса снова показалась беглая скупая улыбка.
— Мне известен этот неписаный закон, — сказал он. — Я рад, что могу помочь вам.
Только теперь мы с Хюго по-настоящему ощутили очарование, я бы сказала, теплоту этого дома и гостеприимство старика. Ливенс отпер ванную комнату, где из крана текла действительно горячая вода. Для Хюго он поставил бритвенный прибор, дал нам обоим по пижаме. Пока я намыливалась куском мыла, явно довоенного происхождения, он, кажется, потихоньку осведомился у Хюго, обвенчаны ли мы. Когда я вышла из ванной комнаты, надев старый халат хозяина, уже с чистыми ногтями и словно возрожденная к жизни, и предоставила ванну в распоряжение Хюго, Ливенс указал на маленькую боковую комнату:
— Можете спать там. Но при одном условии: вы будете рано вставать и уходить из дому до восьми часов. Точно так же, как и ваш коллега, которому я поставил то же условие. В половине девятого ко мне приходит женщина убирать в доме и готовить обед. В половине первого она уже уходит. В течение этого времени я не могу позволить вам оставаться у меня. Ваш друг будет спать внизу на диване. Комнату и кровать вы должны всегда оставлять в таком виде, как будто ни один смертный сюда не заглядывал.
— Вы волшебник, господин Ливенс, — сказала я. — Добрый гений.
Он задумчиво и грустно поглядел на меня.
— Я ни то ни другое. Я один из оскорбленных и пострадавших патриотов. Вы делаете дело, которому я тоже хотел бы содействовать, будь я на тридцать лет моложе, — дело моего сына. Вы продолжаете то, что он оставил незавершенным. Поэтому я люблю вас, хотя не знаю даже вашего имени, не знаю, кто вы.
Я улыбнулась: — Я скажу вам, господин Ливенс, только одно: когда-то у меня было единственное честолюбивое желание — поставить перед своим именем титул магистра юридических наук.
Старик поднял свои тонкие, чуть изогнутые брови.
— Студентка! — сказал он. — Не сердитесь на меня, если я все же буду нескромен. Вашего коллегу я принял за рабочего…
— Вы не ошиблись, — ответила я. — Он рабочий. И какой человек! В другой стране, при других обстоятельствах он, вероятно, командовал бы целой армией.
— Тимошенко, — пробормотал Ливенс. — Ворошилов или еще тот, с большими усами, как его зовут?
— Буденный, — с улыбкой ответила я. — Красная кавалерия.
— Да, вы знаете их лучше, чем я, — сказал старик. — Да. Новый тип людей. Мы учимся многому в эти времена, мы учимся по-новому судить о том, что прежде нам изображали, как загадку.
— Загадку?.. Нет, скорее как злодеяние, — с горечью сказала я. — А теперь, когда русские люди жертвуют собой, жертвуют и сражаются, не щадя сил, теперь мы их приветствуем… Наши великие союзники! Наши героические соратники!
Ливенс вертел кольцо с печаткой на своем длинном безымянном пальце. — Мир изменится и будет выглядеть совершенно иначе. Но как именно… не спрашивайте. Этого я не знаю, — сказал он.
Я рассмеялась, тряхнув чисто вымытыми волосами. — Я и не буду спрашивать, — ответила я. — Скажу вам только: я догадываюсь, какие в нем произойдут изменения.
Мы подождали, когда Хюго, чистый и розовый после бритья, сошел вниз и присоединился к нам. В руке он держал записочку с пятью фамилиями — пятью адресами, которым мы отдали столько времени и сил.
— Вы могли бы рассказать нам более подробно об этих людях, господин Ливенс? — спросил Хюго. — Кстати, это вопрос не личного порядка.
Ливенс надел на свой тонкий нос очки с блестящими стеклами в тяжелой черной оправе.
— Ван дер Бейере, Утрехтский торговый банк, — прочел он. — Негодяй номер один в этом районе. Метит на должность бургомистра. Самый крупный пайщик «Восточной компании»…
— …ликвидированной Красной Армией без возмещения убытков, — добавил Хюго.
— Компания-то ликвидирована, — сказал Ливенс, — а пайщики, к сожалению, нет. Однако надо надеяться, что их постигнет та же участь. Каждый из них заслужил это. Но в настоящий момент вы этого господина здесь не найдете. Он связан с концерном «Герман Геринг». Впрочем, он спекулирует также всевозможными немецкими акциями. Раньше продавал украинских девушек нацистским женам, которые хотели иметь домашних рабынь. Сейчас, насколько я знаю, он снова направился на побывку в неметчину, чтобы еще более упрочить связи со своим дружком Круппом.
— Кандидат для следующей карательной экспедиции, — заметила я.
Ливенс взглянул на меня и, улыбнувшись, сказал:
— Я не очень хорошо знаю язык движения Сопротивления. Должен, однако, сказать, что он мне нравится… Кто еще там у вас в списке? Ага. Кто такой Меккеринк, я вам уже рассказал… Трое других — обыкновенные спекулянты. Не являются уголовными преступниками, просто беспринципные людишки, которые благодаря принадлежности к нацизму сделаюсь поставщиками вермахта, немецкой разведки и родственных им организаций. И поэтому вознеслись, как воздушные шары.
— Подождите, скоро их проткнут, — пробормотал Хюго.
Мы продолжали разговаривать. Мой взгляд упал на развернутую вчерашнюю газету, лежавшую на письменном столе. Я увидела, что в ней жирным шрифтом опять помещен список казненных борцов Сопротивления и заложников. Ливенс проследил за моим взглядом и протянул мне газету.
— Вчера сообщалось про семь человек, — сказал он. — Я не пропускаю ни одного списка. Во всяком случае, из тех, которые они опубликовывают в газетах, чтобы запугать нас. Здесь уже целое досье.
Он выдвинул один из ящиков бюро. Там лежала небольшая конторская книга. Он открыл ее и протянул мне.
В книге были записаны судебные приговоры и имена всех голландцев, которых нацисты арестовали и казнили. Я молча перелистала книгу, протянула ее Хюго, но он отказался взять ее, и я вернула книгу Ливенсу.
— Преступление! — сказал наш хозяин, сжимая кулак. — Преступление, для которого нет достаточного наказания.
…Мы провели здесь странную неделю, нереальную, чудесную. По утрам, еще до восьми часов, мы были уже под открытым небом; вечером мы возвращались под гостеприимный кров. Наши платья и мы сами были наконец снова чистыми. Желудки наши забыли о голоде. Благодаря всему этому настроение у нас заметно поднялось. Хюго спрятал свой револьвер в доме Ливенса и ходил без зимнего пальто. Вместо него он надевал синий костюм хозяина; правда, костюм оказался чуть широковат, но это очень устраивало нас, так как нам удалось пристроить под мышкой, маленький полотняный карман — в нем Хюго носил теперь мелкокалиберный револьвер, отобранный мною у Баббело. Мы прочитали в газетах, что между Утрехтом и Мартенсдейком была обнаружена украденная автомашина, причем весь бензин был израсходован, а в кузове лежало безжизненное тело полицейского инспектора. Неясно, мол, является ли это политическим убийством или обыкновенным уголовным преступлением. Велосипед инспектора нашли рядом с его домом в Утрехте, но никто не видел, как Баббело увозили в машине. Пока что полиция вела расследование вслепую.
