Георгий Брянцев - По ту сторону фронта
— И сам партизаном был? — продолжал интересоваться дед.
— Куда ему там! — вмешался в разговор Поликарп. — Пятнадцать годков всего мальчонке… А вот смотри, видишь? — Он быстро поднял рубаху, обнажая грудь. — Видишь?
На груди возчика краснели широкие рубцы.
— Гитлеровцы — собаки. Штыком… — Поликарп заскрежетал зубами и опустил рубаху. — Думал, подохну, ан нет — выжил. А кабы не эти раны, думаешь, я тут бы с вами дрова колол? И все одно уйду, дай только подкрепиться маленько, пусть легкое заживет.
— Куда уйдешь? — усмехнулся Макуха.
— В лес.
— Зачем?
Поликарп внимательно поглядел в глаза старика, как бы решая, можно ли ему довериться, и сказал:
— К партизанам.
Дед Макуха расхохотался.
— Чего ржешь? — настороженно спросил Поликарп.
Макуха умолк и, обняв Поликарпа за плечи, серьезно проговорил:
— Ладно, не ищи партизан, я тебя сам сведу к ним, только подай сигнал, когда нужно.
— Ой, брешешь, старик?… — сказал с недоверием Поликарп.
— Ей-богу…
Климыч уже успокоился. Он смущенно оглядел всех, выпил остатки самогона и снова повеселел.
— Где этот боров толстобрюхий упрятался? — прогремел он басом. — Вот бы ему сейчас всыпать горячих под самую завязку. Староста! Пусть бы знал, как на немцев работать, Ишь, сволочуга!…
— Я вот тебя этой коряжиной огрею, — подал голос из-за печки Полищук и подошел с увесистой дубиной к столу. — Тогда разберемся, кто на кого работает.
— Свой парень, не замай, — сказал кто-то из партизан.
— Таких бы да побольше, — добавил другой.
Климыч недоуменно тряхнул головой, шумно вздохнул.
Сидор залез на нары, подобрал под себя ноги и запел тоненьким, неверным голосом пьяную песню.
— Сидор! Черт окаянный! Уймись! А не то я тебе на людях выволочку устрою, — пригрозил Климыч.
— Кто он, мужик этот, Сидор? — допытывался дед Макуха у своего соседа.
— Хороший мужик, — заверил Поликарп. — Человек верный. Вот только молоть языком любит.
В среду в полдень, прежде чем грузить дрова, партизаны стали укладывать на дно саней винтовки, автоматы, гранаты. Только тогда возчики окончательно поняли, с кем они имеют дело. До этого, по признанию Климыча, они принимали партизан за жителей окрестных деревень, мобилизованных и согнанных в леспромхоз на бесплатную работу.
— Значит, неспроста все затеяно? — поинтересовался Климыч.
— Определенно неспроста, — ответил Рузметов. — Дело будет жаркое. А твои не подведут?
— Что ты, сынок! Ни в жизнь… Я вот только дивлюсь: среди вас молодых мало — раз-два и обчелся. Как же это так?
— А где ты теперь встретишь молодых возчиков? — лукаво спросил Рузметов.
— Оно, пожалуй, верно. Хитры вы, ребята!…
— В нужный момент и молодые появятся. Ну, поехали!
Обоз вытянулся вдоль улицы. На каждых санях сидел возчик, а на передних пристроился и леспромхозовский полицай.
Солнце светило ярко, приветливо, его горячие лучи напоминали о том, что весна уже не за горами.
10
Звездной морозной ночью обоз с дровами остановился у железных ворот бывшей психиатрической больницы.
Пар от дыхания людей и вспотевших лошадей туманным облаком висит над обозом. Партизаны притихли. Они зорко вглядываются в ночной мрак. Лошади пофыркивают, потряхивают головами.
Рузметов отогнул рукав ватной фуфайки и посмотрел на светящийся циферблат.
«Вовремя приехали, — отметил он про себя. — Без четверти двенадцать. Пятнадцать минут в запасе. Хорошо!»
Полицай спрыгнул с передних саней, подошел к воротам и постучал в них кнутовищем. Звон железа гулко раздался в ночной тишине. За воротами послышался говор, минуту спустя последовал звучный удар в колокол, а затем опять наступила тишина. Часовой, видимо, вызывал кого-то. Минуты две продолжалось томительное ожидание. Наконец ворота заскрипели на петлях и открылись. Вышел солдат с автоматом на шее, помигал карманным фонариком и что-то буркнул:
— Трогай! Во двор поехали! — громко, чтобы все слышали, сказал полицай, беря под уздцы переднюю лошадь.
За ним потянулись другие. На длинной аллее, обсаженной соснами и елями, обоз остановился.
К головным саням подошел какой-то человек. Он вгляделся в полицая, перешел ко вторым саням, к третьим и, наконец, к тем, на которых сидел Костров.
— Кого ищете? — спросил капитан и сразу догадался, что перед ним стоит Марковский, которого недавно принимали в партию.
— Вас ищу, вас… — радостно заговорил Марковский. — Сомневался, все ли у вас удачно. Ваши давно уже здесь, в яру отсиживаются, а меня послали предупредить. Котлы у меня в кочегарке гудят, как на паровозе. Пару нагнал такого, что, гляди, вот-вот на воздух взлетят. Команды буду ждать. Значит, все в порядке… — И он побежал.
«Зарубин тут! — с удовольствием подумал Костров. — Как всегда, точен и аккуратен. С ним никакая операция не страшна».
Сани вновь тронулись вперед, свернули налево и в беспорядке стали возле главного корпуса, у подвального люка. Солдат, одетый в русский дубленый полушубок, суетился тут же, считал сани, указывал, куда сгружать дрова, и зло поругивался, недовольный тем, что дрова пригнали поздней ночью.
Кроме этого солдата, никого не было видно. Часовой стоял далеко, за поворотом аллеи, у самых ворот.
Подошел Марковский и вновь исчез за углом корпуса. Костров что-то шепнул на ухо Рузметову. Тот кивнул головой и подозвал к себе рослого партизана. Неожиданно появилось новое лицо — небольшой, кругленький человечек.
— Скорняк? — позвал его Костров.
— Он самый, — ответил Скорняк и приблизился. Слышно было, как постукивают его зубы.
«От холода или от страха?» — подумал Костров и спросил:
— Узнаете?
— Как же, как же…
— Рад познакомиться, — вмешался в разговор Рузметов. — Слышал про вас. Господа ваши спят?
— Давно.
— Ну и пусть спят. Отведите-ка вот этого молодца, — он показал на рослого партизана, — к часовому у ворот. Он имеет желание поговорить с ним в вашем присутствии.
— Пожалуйста, — согласился Скорняк.
— Идите. Смотри в оба, Рахматулин!
Солдат, принимавший дрова, вдруг взбесился: отпустив несколько русских ругательств, он вцепился в бороду Макухи. Как после выяснилось, коварный старик, пронося мимо немца охапку дров, уронил увесистое поленце прямо ему на ногу.
Сейчас Макуха пытался освободить бороду, не решаясь начать военные действия.
— Стукай его вернее, только без шума, да в подвал, — тихонько подсказал Веремчук Климычу. — Чего он путается да еще за бороду хватает.
Климыч оглянулся, перекрестился, — он впервые должен был убить человека, — и ударил солдата наотмашь березовым поленом по голове. Тот рухнул, не издав ни звука. Секунду спустя его вместе с дровами спустили по желобу в подвал.
К Рузметову подошел Рахматулин и доложил, что часовой снят.
— Молодец! — похвалил начальник штаба и быстро пошел к саням.
— Счет открыт, — сообщил ему Веремчук.
— Сам видел! Ладно! Перекидывайте сани и доставайте, что надо, — коротко бросил он, отошел на несколько шагов, вернулся и добавил: — Четырех человек с автоматами к воротам. Да быстрее. Сейчас тут майор будет.
Большой двор больницы бесшумно оживал, наполнялся темными движущимися фигурами. Появились Зарубин, Добрынин, Бойко, Толочко.
Зарубин сразу принял руководство операцией.
— Двух часовых мы убрали, — отрывисто сказал он Рузметову. — Где еще?
— Третий у ворот, тоже убран, — доложил тот.
Зарубин приказал Бойко немедленно выводить разгруженные сани в яр, где остались лошади партизан. Потом спросил Кострова, как обошлись они с возчиками, и когда тот ответил, что возчики участвуют в операции, подал команду:
— Начинаем! Все по своим местам! Костров — к дежурному! Толочко — в караульное помещение! Бойко — во второй корпус! Рузметов, за мной!
Командиры пошли вдоль стены главного корпуса, а за ними цепочкой потянулись партизаны.
Костров, Снежко и Рахматулин поднялись на второй этаж в комнату дежурного. На лестничных клетках, у дверей уже накапливались партизаны. Бесшумно, быстро скользил впереди Веремчук.
В большой комнате светло. На диване, сидя, откинувшись на спинку, спал дежурный офицер. Костров, а за ним следом Снежко и Рахматулин на цыпочках вошли в комнату. Едва они сделали несколько шагов, как где-то недалеко одна за другой грохнули четыре противотанковые гранаты. Дежурный мгновенно вскочил, но тотчас же свалился, срезанный короткой очередью из автомата.
— Документы! Бумаги! Все до одной взять! — громко сказал Костров и стал из пистолета простреливать замок сейфа.
Рахматулин и Снежко быстро опорожнили шкаф и ящики письменного стола. Подшитые дела и отдельные бумажки, печати и штампы, циркуляры и бланки — все уложено в заранее заготовленные мешки.
