Павел Яковенко - На южном фронте без перемен
Я набрал полную фляжку, конечно, но… Но фляжка — это ведь очень, очень мало! Набрать бы канистру!.. Канистры у нас были — даже две, по одной на машину. Однако машины были где-то там, а мы — конкретно здесь. И кроме как на фляжки, рассчитывать было больше не на что.
Возможно, это понимал и рядовой Данилов — один из двух человек в моих расчетах, который тащил на себе плиту. Для начала он выпил одну фляжку воды целиком, а вторую набрал про запас.
— Дурачина! — сказал я ему. — Чем больше ты пьешь — тем больше потом хочется! Зря ты целую фляжку сразу выпил.
— Не могу я не пить, — простонал Данилов. — Я уже так упахался! Не могу напиться! Само в меня льется!
Я усмехнулся, и «утешил» бедолагу:
— Это мы еще по почти ровной дороге идем. Прикинь, что будет, когда в гору полезем.
Я оставил Данилова с расширившимися глазами, и отвисшей челюстью. Да, пусть подумает! Хотя вот интересно: неужели и правда — полезем в горы? Как-то не очень это весело. Я посмотрел на скалы, прикинул, что на них придется забираться… Тут и без плиты хрен залезешь, а уж с плитой…
Мимо меня пронесся Косач. Почти не тормозя, он хлопнул меня по плечу, и прокричал:
— Все, дальше на машинах!
Я расслабился, и снова пошел к Данилову. Ведь приятно приносить людям хорошие новости, не правда ли?
Глава 7
Та прямая дорога, по которой мы до сих пор двигались, заканчивалась — я это видел уже невооруженным глазом. Она упиралась в другую — строго ей перпендикулярную. Справа от перекрестка было что-то похожее на… Я протер глаза — нет, я не сошел с ума — действительно, это самый настоящий памятник! Скорее, правда, стела. Из белого мрамора, стройная, как стрела.
Моя машина уже была на поперечной дороге, мы поворачивали налево, и я мог видеть ту часть колонны, которая следовала за нами, через голову водителя, когда перед «Шилкой» взорвалась черное облако. Мне даже показалось, хотя поклясться в этом, я, конечно же, не могу, что я видел полет гранаты, и видел, как она разорвалась, немного не долетев до цели. Это был выстрел из гранатомета, и это стреляли по нам!
«Ого!» — подумал я. — «Я мог быть на его месте! Всего лишь пару минут назад…».
Чехи не рассчитали расстояние. Они хорошо затаились в зеленке, но не рассчитали расстояние. И верный, точный выстрел оказался произведенным впустую. К счастью для нас, и к горю для них.
Почти не теряя ни секунды, пулеметы «Шилки» развернулись, и она дала очередь. Хрен его знает куда. Куда стрелять-то? Но ответить было нужно. Обязательно нужно. Ведь когда в тебя стреляют, тебя хотят убить, что надо делать? Да что угодно! Но что-то надо делать!
«Шилку» поддержали ЗУ, которые были закреплены на «Шишигах». БМП еще не успели присоединиться к огню, как впереди меня раздался выстрел из танка. И вдруг все стихло. Никто больше никуда не стрелял — ни с той стороны, ни с этой. Батальон продолжал выполнять поставленную задачу, которая в данный момент заключалась в том, чтобы занять позиции вдоль дороги, насколько хватит сил, и ждать дальнейших распоряжений.
Машины нашей батареи скатились вниз, и оказалось, что мы будет стоять как раз недалеко от памятника. Найданов наметил позиции для минометов, и пока расчеты занимались оборудованием огневой позиции, я пошел на левый фланг, туда, где стрелял танк, так как там явно собиралась толпа, и там явно было что-то очень интересное.
Когда я туда подошел, лейтенант Костя, (тот самый зенитчик, который стоял рядом с нашей артбатареей в памятном бою за Первомайский), изображал произошедшее здесь событие в лицах, и очень смеялся, заражая своим задорным хохотом всех окружающих.
— Прикинь, танкист едет, вдруг перед ним вырастает фигура с гранатометом, танкист с перепугу стреляет… И чеха нет! Куда делся? Нет его. Только рация — маленькая такая валяется. Вот она!
Костя показал всем маленькую черную элегантную коробочку. «Неужели это такая рация?» — подумал я. — «Даже по сравнению с нашим «Арбалетом», который постоянно ломается, это просто чудесная маленькая вещь… Да уж — нехило чехи экипированы! Не то что мы…».
— Я бегу сюда, — продолжил Костя. — Поднимаю эту хрень, а там кричат: «Русик! Русик! Ты где? Выходи на связь… Русик! Русик!». Ну, я и сказал им, где их Русик, и куда им следует идти!…
— А они что!
— Матерятся по-русски. Обещали яйца отрезать! Ха-ха! Ну, пусть доберутся, если смогут!
— Так погоди, А куда сам Русик-то делся?
Костя снова засмеялся, и показал рукой направление:
— Его аж туда отнесло.
Я пошел посмотреть вместе со всеми. Немного впереди по правую сторону от дороги находился огромный котлован, густо поросший лесом и кустарником. Почти на самом дне этого котлована лежало тело в камуфляже.
— Это Русик! — сказал Костя.
— А почему за ним никто не лезет? — спросил кто-то из столпившихся у края котлована.
— Да кому он нужен! — с чувством ответил Костик, и даже сплюнул.
Но он был не прав — Русик после смерти оказался не менее востребованным, чем был, вполне возможно, при жизни. Лейтенант — зенитчик недооценил потребности нашей доблестной пехоты.
Во-первых, (конечно же!), они сняли с мертвого чеха всю амуницию. Я сам это видел: когда снова подошел к краю котлована, то внизу деловито копошились два бойца, сдирая с мертвеца штаны. Когда я увидел труп в следующий раз, то он уже был почти голый. На нем оставались только трусы. Майку сняли тоже. Как выяснилось, она была камуфляжной, а такими вещами не разбрасываются.
Во-вторых, (но это я уже, к счастью, не видел, а только слышал от Найданова), чеха пытались съесть. Меня это глубоко и неприятно поразило, но правда это или нет — сказать не берусь. Вроде бы два отмороженных бойца решили отрезать от мертвеца кусок, и пожарить. Идиоты! Каннибализма им захотелось. Вообще-то, неплохо было бы им иногда посещать уроки в школе. Тело уже не первый день лежало в этой яме, и есть его, (отбрасывая всю мораль и лирику), было просто нельзя — чтобы не отравиться. М-да… У нас в армию набирают всех кого только можно. Вот и попадаются такие… Уникумы. То череп на БМП хотят присобачить, то людоедством заняться… Ну, тем не менее, они пошли. Однако, вроде бы, кто-то из офицеров об этом услышал, (или ему сказали), он догнал эту парочку, набил морду, и на этом все закончилось.
Впрочем, не факт, что они действительно хотели сделать то, о чем говорили: может быть, они так прикалывались.
Я тоже спускался в котловину. Зачем? Сам не знаю. Меня потянуло посмотреть на мертвеца врожденное человеческое любопытство и ужас перед таинством смерти. Ничего таинственного я там не обнаружил.
Лицо застыло в смертном оскале, а левая его сторона была разорвана, так что была видна красная, белая и желтая плоть.
Однако ни малейшего сочувствия я к нему не испытывал. «Если бы мы не убили его», — холодно подумал я, — «он бы с удовольствием убил нас. Еще может быть, наступил бы сапогом на мое лицо, смеялся и хохотал бы». Мне совсем не трудно было представить эту картину. Для чехов это было так естественно! Даже напрягать воображение не пришлось. «Меня отправило на войну государство», — снова заговорил я про себя, (или, кажется, все-таки вслух?), — «я стреляю и убиваю потому, что оно требует этого от меня. Это моя служба. Ты пошел воевать, потому что тебе так захотелось. Ты не защитник родины — ты мятежник. Я воюю за то, чтобы люди любых национальностей могли жить в Чечне спокойно. Ты — за то, чтобы только чечены жили здесь свободно, а остальные — в качестве рабов. Ты — нацист и варвар! Так тебе и надо!».
Через два — три дня труп разрешили забрать родственникам. Солдаты вытащили его, завернули в ковер, и Франчковский на БМП отвез его в условленное место.
Глава 8
Наш батальон растянулся вдоль дороги на весьма приличное расстояние. Во всяком случае, соседей нашей минометной батареи я скорее чувствовал, чем видел. И так получилось, что чеченский памятник оказался в нашей зоне ответственности. Поэтому первое, что я сделал, когда развертывание батареи было закончено — это сходил посмотреть на него.
Выглядел он, честно говоря, как инопланетный артефакт на нашей грешной земле. Среди грязной земли, травы, грунтовой дороги, и при отсутствии признаков близкого человеческого жилья белоснежный мраморный памятник; мраморные плиты вокруг него и черные, хорошо покрашенные чугунные цепи ограждения. А надпись на стеле была сделана позолотой.
Я даже открыл рот. Ничего себе! Какое же событие произошло здесь? В честь чего чечены вбухали столько денег? Причем любоваться этой красотой, прямо скажем, было некому.
Мне было страшно любопытно. Я вообще всегда очень интересовался историей. А здесь передо мной была загадка, которую мне очень хотелось разгадать!.. Но, увы! Абсолютно все, что было написано на памятнике, было написано по-чеченски. Причем не чеченские слова русскими буквами, как я видел в некоторых книгах, а именно каким-то особым алфавитом, совершенно не похожим ни на латиницу, ни на кириллицу.
