Аркадий Бабченко - Война
А когда отбились и в бэтээр сели, тут стало так плохо, что чуть сознание не потерял. Что там было в землю закопано, Игорь так и не понял. Похоже, что артиллерийский снаряд. Взрыва тоже не запомнил – трудно сказать, с каким звуком разрывается снаряд, если это происходит в метре от тебя.
На этот раз контузило очень сильно. Так плохо ему не было еще никогда в жизни. Разве что только в госпитале, в Новочеркасске, когда узнал, что Сашка умер.
Приехали на базу, стали раздеваться, и только тогда Игорь заметил, что правый ботинок у него разорван. Стал снимать – кровь. Третий осколок разворотил пятку довольно сильно, но опять же – по касательной.
Снова госпиталь, снова врачи и больничная койка.
После выписки Мокров окончил школу прапорщиков, стал заместителем командира взвода.
Потом – очередная командировка в Чечню. Летом две тысячи первого чистили Аллерой и Центорой – селения кадыровского тейпа. «Чехи» дрались за каждый дом – это была не зачистка, а самый настоящий штурм. Опять потери: пополнение только что прибыло, солдаты были неопытные и порой погибали из-за пустяка. Например, выходит из ворот мужик и идет к солдату. Тот на него смотрит, не знает, что делать. А боевик спокойно подходит, достает пистолет и в упор стреляет солдату в голову. Запомнилось, как одному пулеметчику пуля попала в сферу и застряла в забрале…
После командировки – очередной виток в карьере: военный университет Внутренних войск МВД РФ. Игорь получил звание лейтенанта, вернулся в свою же группу командиром взвода. А еще через два года стал командиром группы.
– Увольняться пока не собираюсь. Я достиг высшей ступеньки своей карьеры, все, о чем мечтал, сделал. Офицер, командир группы спецназа. Дальше – только в штаб, но мне этого пока не хочется. Мое место здесь, мне нравится эта работа.
Меньше чем за неделю сделали сто двадцать пять километров. В последний день Палкевич поднажал, и в авральном темпе они почти пробежали двадцать пять верст. Впрочем, это даже и к лучшему; по крайней мере теперь у них был один лишний день. Выходной.
Провели его в Марракеше. Ничего так город. С каретами, крепостными башнями и заклинателями змей. Экзотика. Во второй половине дня поехали на побережье.
На океане был шторм балла четыре. Никто не купался. Впрочем, здесь и без шторма никто не купается: зима, холод по местным меркам собачий – градусов двадцать пять с ветром. Марокканцы ужасно мерзнут, ходят в свитерах и куртках. Глядя на них, кутающихся при такой жаре, Игорь подумал, какие муки испытывают студенты института Патриса Лумумбы зимой в Москве.
Но чтобы русские побывали на Атлантическом океане и не искупались – такого не бывает.
Когда все уже были в воде, на берегу появились двое закутанных в шарфы спасателей, замахали руками, стали кричать, чтоб вылезали.
Им объяснили, что это русские.
Поняв, что перед ними спецназовцы из России, спасатели закивали головами:
– О, la russ! O’k, guys. Get swimming. No problem. («О, русские! О’кей, парни. Купайтесь. Вам – можно».)
Просто непохожий
В Чечне негр Минька мочил боевиков по-черному
Его могли убить чеченские боевики, могли сгоряча всадить автоматную очередь свои – младший сержант двести сорок седьмого полка Воздушно-десантных войск Менин Траоре был единственным чернокожим солдатом в группировке федеральных сил в Чечне.
– Пойдем, Майкл, покурим, воздухом подышим. – Капитан Миненков легонько толкнул Миньку локтем в бок и, поднявшись по ступенькам блиндажа, откинул закрывавший вход брезент. В блиндаж ворвались солнечные лучи, в них закружились пылинки, заиграли на солнце. Неподалеку, по ту сторону трассы, засверкал оцинкованными крышами Новогрозненский.
Ротный пригнул голову и вышел в раннее, но уже жаркое и пыльное чеченское утро.
– Пойдем… Только шнурки завяжу. – Минька слез с нар и потянулся к своим берцам. Надев ботинки, он одним взмахом длинных ног перескочил через ступеньки и выбрался наружу.
После полумрака блиндажа солнце больно резануло по глазам. Прищурившись, Минька поискал взглядом ротного. Миненков стоял возле кустов метрах в десяти от дороги и, посвистывая, курил. Майкл достал сигарету и, пряча от ветра огонек в ладонях, повернулся спиной к кустам.
На дороге, скрипнув тормозами, остановился вэвэшный бэтээр. Сидевшие на броне пропыленные солдаты рассеянно блуждали взглядами по блокпосту, блиндажу, кустам, будто до черноты загорелому Миньке… Черт! Фигура парня в российском камуфляже неожиданно выпала из привычной картинки. Кто это? Один за другим взгляды вэвэшников стали останавливаться на Миньке, будто на мишени. Первым «прозрел» конопатый сержант.
– О-о-о! – медленно выдохнул он и, словно боясь спугнуть Миньку, потянулся к автомату. Глаза сержанта, сразу ставшие жесткими и холодными, цепко держали чужака. Миньку охватило нехорошее предчувствие, по спине побежали мурашки.
Тут же сидевшие на броне зашевелились, послышались голоса:
– Смотри, «чех»…
– Араб!
– Наемник, сука!
Минька замер. Сигарета приклеилась к нижней губе, догоревшая спичка обожгла пальцы. «Сейчас пристрелят!» – понял он, наблюдая, как целый взвод вэвэшников, путаясь в ремнях, суетливо срывает с плеч автоматы.
– Э… Эй-эй! Эй, мужики, вы чего?! Вы чего, мужики! – заорал из-за спины Миньки ротный.
Оценив ситуацию, капитан метровыми скачками мчался к своему бойцу. Втиснулся между ним и вэвэшниками.
– Мужики, вы чего! Это ж свой, русский! Свой он! Просто он… – ротный запнулся на секунду, посмотрел на Миньку, затем развел руками: – Просто он негр!
…Отыскать в Серпухове младшего сержанта запаса Менина Траоре оказалось довольно просто.
– Менин Траоре? Минька, что ль? Конечно, знаем, – охотно отвечали на улицах прохожие. – Пройдите дальше, до перекрестка, а там вам подскажут. Его тут каждый знает.
Наконец-то нужный адрес. Большой кирпичный дом, возведенный лет десять назад, но так и оставшийся на стадии окончательной косметической доводки. Покосившийся деревянный забор, кривая калитка, лопнувшее стекло в окне. В общем, обычный деревенский дом, как и все дома вокруг.
Вот только хозяин необычный. Черный, высокий – за два метра, длиннорукий. Большие глаза, приплюснутый нос, белые зубы, особенно ярко выделяющиеся на темном лице. И никакого акцента. Даже немного странно слышать чисто русское произношение от чернокожего парня. Если бы в очереди за пивом Менин подошел к вам со спины и спросил: «Ну как, холодное?» – вы бы в жизни не подумали, что это сказал чернокожий. И, обернувшись со словами «Ага, холодное», недоуменно наткнулись бы взглядом на черные оливы глаз и кучерявую смоль волос.
Вообще-то, Менин – москвич, детство провел в столице, где его родители и познакомились двадцать лет назад. Жизненные дороги украинской девушки Нади и парня из Гвинеи по фамилии Траоре пересеклись в ветеринарной академии Скрябина.
Окончив академию, отец Менина уехал устраивать семейное гнездо к себе на родину, а мама с симпатичным чернокожим сынишкой осталась в Москве: ждала вызова в далекую Африку.
– Вот, это мой отец, – говорит Менин и протягивает снимок, где на фоне темного ковра сфотографирован белый пиджак. – Правда, папу здесь плохо видно…
Когда Менину исполнилось пять лет, отец забрал их к себе в Гвинею. Там Менин прожил два года. Там же пошел в школу. Постепенно научился говорить по-французски и уже ничем не выделялся среди местных мальчишек. Но потом в жизни родителей что-то не заладилось, и они расстались. Мама вернулась с Менином в Россию.
Воспоминания о Гвинее у Менина остались довольно смутные. Африка запомнилась ему океаном и людьми. Океан был большой и синий, а люди – черные и вороватые.
– Совершенно нищая страна, – вспоминает Менин. – Раздолбаи там все. А воруют так, что нам и не снилось. Представляешь, у нас даже прищепки с бельевой веревки сперли…
В Москву семья уже не поехала. Обосновались в Серпухове, где жила бабушка. С тех пор в подмосковном городе есть две достопримечательности: привокзальная автозаправка и Минька.
И началась у него спокойная, тихая, провинциальная русская жизнь. Сюрпризов вроде Гвинеи судьба ему больше не подкидывала. Французский язык Минька благополучно забыл. Рос, как и все: хулиганил, покуривал на переменах и прогуливал уроки.
Звездой или, наоборот, изгоем Менин не стал. Пацанье не отвергло его, приняло в свою стаю и сделало равным среди равных. И вырос Минька в своей среде обычным русским парнем. В меру бесшабашным, в меру ленивым. С юморком. Как и все мужики в глубинке, не дурак выпить и подраться. Даже полученная в детстве кличка Хаммер не прижилась: для всех он стал своим в доску. Просто Минька. Просто русский негр.
– Обычный парень, как мы с вами, – говорят Минькины соседи. – Не хулиган, не алкоголик, хотя выпивает, конечно. Как поддаст, песни на остановке поет. Бабы мимо идут, крестятся…
