Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Книга третья
— Что это у тебя рука так трясется, — с ехидцей, своим низким голосом проговорила она.
— А у тебя голос изменился, — отпарировал Губерт.
— Вероятно, оттого, что я вижу тебя голым.
— Ну, не совсем, — засмеялся Губерт.
— К сожалению.
Все, что они говорили, звучало как-то холодно и неестественно. Они говорили, словно твердили заученные роли. Будто в любительском спектакле.
Погас свет.
— Начинается, — сказал Губерт.
— Давно уже началось, — отозвалась, как во сне, Геленка.
— У них тут огромный запас свечей в кладовке. Дальновидные хозяйки! — Анджей встал. — Сейчас принесу.
Губерт и Геленка посидели немного молча. Они не видели друг друга. Губерт почувствовал, как Геленка, наклонившись, гладит его по спине.
— У тебя хорошее тело, — проговорила она сдавленным голосом.
— Все равно сгниет! — В темноте голос Губерта показался глуше, чем обычно.
Геленка отдернула руку.
— Сколько этих тел, — прошептала она.
Анджей возвратился с двумя свечами в двойном подсвечнике. Поставил его на полку у стены. В комнате немного посветлело.
— При свечах мы выглядим совсем иначе, — сказал Анджей, усаживаясь на свое место и принимаясь за еду.
— Как победители? — спросил Губерт. Ему никто не ответил.
Когда они умолкали, устанавливалась мертвая тишина. Она казалась особенно невыносимой и мертвой после трех часов беспрестанной стрельбы, которая то усиливалась, то затихала в городе. Они не привыкли к выстрелам, и после этих боев у всех еще звенело в ушах.
— Где тебя стукнуло? — спросил Анджей. — На площади?
— Перед самой почтой.
— Хорошо, что только в руку, — заметила Геленка.
— Чему быть, того не миновать, — вздохнул Губерт.
Заглянула Эльжбета.
— Есть тут у вас свет? Ну и хорошо, — проговорила она.
— Ты не дала бы моим чего-нибудь поесть? — спросил Анджей.
— Они там, в подворотне, греют себе чай. Костер разожгли.
— Светит ярко?
— За воротами не видно. Кое-кто прихватил запасы из дому.
— Пикник, — сказала Геленка.
— Ты была там у них? — спросил Анджей.
— Была. Могу дать им хлеба. У нас не так уж много осталось. — Эльжбета вошла в комнату. — Вот принесла вам, — она поставила на стол три куска торта на декоративной бумаге. — Ешьте, это, вероятно, последние.
Анджей с каким-то отвращением посмотрел на торт.
— Предпочитаю водку, — сказал он и налил большую рюмку.
Эльжбета вышла.
— Что с тобой, Анджей? — спросил Губерт.
— Ты еще спрашиваешь! — пожала плечами Геленка и, снова подойдя к окну, выглянула во двор. — Знаешь, свет от костра виден, — сказала она Анджею.
Тот пожал плечами.
— А, пусть их там! — проговорил он. — Пусть делают что хотят.
— Ты не боишься налетов?
— Ночью? Нет.
— А днем?
— Посмотрим. Они были бы идиотами, если бы не прилетели.
— А ты где был? — спросил Губерт.
— Здесь. Мы сдерживали эти танки.
— Вам хоть это удалось, — с горечью заметил Губерт.
— Первый раз видел танки в бою, — тихо проговорил Анджей. — Это чудовища. Но наши малыши ни капельки не боялись.
— Много потерял?
— Много.
Снова воцарилась тишина. Во дворе вдруг раздался одинокий выстрел. В этой тишине он прозвучал как взрыв.
— Винтовочный, — проговорил Губерт. — Патроны только тратят без толку.
— Трофейная винтовка, — с оттенком гордости в голосе проговорил Анджей. И снова наполнил рюмку.
За дверью вдруг послышался топот. В комнату вбежал молоденький паренек с мокрыми волосами, в мокрой куртке. Он, видно, был напуган. Но все же застыл по стойке смирно.
— Пан поручик… — крикнул он Анджею. — Разрешите доложить… — И запнулся. — Докладываю… — И снова запнулся.
Анджей поднялся, но ноги плохо слушались его.
— Кацусь, что стряслось? — спросил он.
— Докладываю, — собрался с духом малый, — убита женщина.
— Какая женщина? — вышел из себя Анджей.
Но малый продолжал уж совсем по-штатски и чуть не плача:
— Женщина во дворе. Не знаю, кто такая. Капрал Жбик пробовал трофейную винтовку. Выстрелил, и женщину убило… там, в углу…
— Ладно, ладно, — буркнул Анджей. — Возвращайтесь в роту. Я сейчас приду.
Парень, топоча ногами, вышел. А Анджей осушил еще одну наполненную до краев рюмку.
— Ты уверен, что там наберется целая рота? — спросил Губерт.
Он неосторожно шевельнул рукой и сморщился. Было больно.
— Не уверен, — ответил Анджей и вышел.
Геленка смотрела на Губерта.
— Болит? — спросила она.
— Немного, — ответил он.
— Но у тебя же жар.
— У меня? С чего бы это!
— Наверняка температура, — она прикоснулась к его лбу. — Есть, — сказала она, — но небольшая.
— Изумительная из тебя получится санитарка: узнаешь температуру без термометра.
Губерт съел еще кусок мяса.
— Ну и аппетит у тебя.
— Знаешь, я всегда так. Чем больше нервничаю, тем больше ем. На охоте, когда я два раза промазал, жрал потом как волк.
— А сегодня ты тоже промазал?
— Гм, — неохотно ответил он. Но потом оживился. — Знаешь, стрелять в людей — это не то, что в зайцев, совсем другое дело, — сказал он.
— Догадываюсь, — с напускной самоуверенностью ответила Геленка.
Она задумалась.
— Ты заметил, — спросила она после паузы, — что Анджей какой-то чудной?
— Заметил, — пробормотал Губерт.
— Он растерял половину своей теплоты.
— Выгорело все.
— И пьет. Никогда он не пил.
— Чего ты хочешь? Чтобы в такой день люди вели себя, как обычно?
— Еще утром сегодня он был совсем другой.
— Такой уж день. А каким еще он вернется со двора!
На одной из свечей вырос грибок, и пламя непомерно вытянулось. Блик света упал на два рисунка под стеклом в простых деревянных рамках. Изображены на них были обнаженные женщины. Губерт невольно взглянул на эти картины. А заметив их, стал присматриваться внимательнее.
— Это Бронека рисунки?
— Да, — глядя прямо перед собой, ответила Геленка.
— Мне очень нравятся его работы, — признался Губерт. — Я думаю, он был гораздо способнее Алека.
— Наверняка, — безжизненно, словно во сне, проговорила Геленка. — Но вообще-то трудно сравнивать двух художников.
— А по мне, Бронек был настоящим художником.
— У него был пунктик.
— Да. Но как раз этот пунктик и делал его художником. Эти его рисунки обнаженных женщин… Ведь кроме них, он больше ничего не писал?
— Немного рисовал красками.
— Все погибло?
— Погибло. Или погибнет, — сказала Геленка.
Губерт откашлялся.
Тем временем Анджей спустился во двор. «Роту» свою он застал сгрудившейся в подворотне. Ребята были очень растеряны и смотрели на Анджея с любопытством и страхом. Этот страх в глазах молодых солдат неприятно поразил Анджея. В капрале Жбике [36] не было ничего от его псевдонима. Это был худющий, долговязый, как спаржа, молодой человек с беспокойно бегавшими бессмысленными и бесцветными глазами. Бойцы сбились в кучу как-то совсем по-штатски.
— Что случилось? — спросил Анджей.
Жбик запнулся.
— Пан поручик… я только…
— Что это за женщина?
— Пришла сюда, — плаксиво заговорил парень с мокрыми волосами, который докладывал Анджею о происшествии, — спрашивала фамилию пана поручика. Но я не сказал ей. Зачем ей фамилия пана поручика?
— Где она?
Жбик неохотно показал в угол двора.
— Там.
Анджей пошел туда. За ним увязался самый молоденький боец отряда — Кацусь.
— Я вам покажу, пан поручик.
И протянул руку к мешку, под которым виднелись очертания тела. Но Анджей отстранил руку паренька и сам откинул мешок с лица жертвы. Он узнал Касю.
Он дернул мешок сильнее, открыв труп женщины по пояс. Она лежала с раскрытыми глазами, и ее простая блузка из шотландки была вся в крови. Но неподвижное и стянутое лицо оставалось спокойным.
Анджей нагнулся еще ниже и прикоснулся к ее лбу. Он был еще теплый. Выстрел прозвучал четверть часа назад. Он провел рукой по ее лбу и прикрыл ей глаза. Потом выпрямился и замер, глядя на мертвую. Наконец кивнул стоявшему рядом Кацусю, который быстро прикрыл мешком лицо Каси.
Путь к воротам показался Анджею очень долгим. Надо было решить, что делать со Жбиком. Так оставлять этого нельзя. Пуля в лоб — это было бы простейшее решение вопроса. Простейшее ли?
— Есть тут какой-нибудь подвал? — спросил он.
Кацусь знал все.
— Есть, — выскочил он. — Есть, только все заперты.
— Надо открыть, — сказал Анджей. — И пусть двое отведут Жбика в подвал. И сторожат.
Он понимал, какой бессмыслицей было его приказание. Но ничего больше не приходило в голову. Ему не хотелось кончать с парнем здесь, во дворе.
