Свен Хассель - Трибунал
— Я видел, как стреляет пушка, — шепчет старый крестьянин. Опускает взгляд на свою изувеченную руку, с которой исчезли все ногти.
— Скверное дело, — бормочет Малыш, поднимаясь, чтобы помочь старцу. Но, не успев подойти к нему, летит в сугроб с дальней стороны парткома. Порта взлетает вертикально, словно мина из миномета, и приземляется позади остатков картофельной ямы.
Сарай совершенно разрушен. Все спрятанные там снаряды взорвались, и взрывная волна смела на своем пути все.
— Что это было? — пыхтит Старик, вылезая из глубокой ямы, в которую его бросило взрывом.
— Порта с Малышом взлетели на воздух! С'est lе bordel[114], — говорит Легионер, утирая кровь с лица.
Прошел час, день или год? Не представляю. Голова болит, словно расколотая топором. Смутно вспоминаю что-то о сильнейшем взрыве и громадных языках пламени. Пытаюсь встать, но от сильного пинка падаю снова. Чей-то гортанный голос окончательно приводит меня в чувство. Теперь я отчетливо вспоминаю, что случилось.
Из кухни выходит группа невысоких, сильных людей с азиатскими чертами лиц и широкими погонами НКВД на плечах.
Я осторожно поворачиваю голову. Неподалеку от меня мешком лежит Грегор. Он выглядит мертвым. Чуть подальше сидят Старик и Барселона, связанные спина к спине. Вестфалец свисает с балки вниз головой, будто копченый окорок. Вокруг вижу остальных членов отделения. Все связаны. Порты, Малыша и Легионера здесь нет. Возможно, они убиты.
У разбитой двери стоит солдат НКВД с ППШ в руках и с сигаретой во рту. С балки над лестницей свисают пятеро повешенных. Трое мужчин и две женщины. С гражданскими, видно, долго не церемонились. На ведущей в подвал двери кто-то распят. Кто — мне не видно. Но он еще жив. Тело время от времени подергивается.
Невысокий, худощавый офицер сильно пинает меня в бок.
— Диверсант! — рычит он на скверном немецком. Наклоняется ко мне так близко, что я чувствую в его дыхании запах махорочного дыма и водочного перегара.
— По-русски говоришь? — спрашивает офицер.
— Нет, — отвечаю я на его языке.
— Лжец! — кричит он, обнажая ряд белых зубов. — Ты говоришь по-русски! Ты сказал «нет»! — Оборачивается за подтверждением к сержанту. Не дожидаясь ответа, продолжает: — Это вы взорвали Новопетровск?
— Нет, — повторяю я.
Офицер плюет и хлещет меня несколько раз нагайкой по лицу.
— Признавайся! — злобно рычит он. — Мы вырвем тебе язык! Если не признаешься, язык не нужен!
Нагайка свистит еще несколько раз, рассекая кожу на моей шее. Офицер жестом подзывает двух солдат-сибиряков и отдает им приказ на диалекте, которого я не понимаю.
Солдаты уходят и возвращаются с тяжелым ящиком наподобие того, в каких жестянщики носят инструменты. Офицер с усмешкой достает из него щипцы с длинными рукоятками и угрожающе щелкает ими. Солдаты заученными движениями срывают одежду с Барселоны и Старика.
Офицер повторяет те вопросы, которые задавал мне.
— Пошел ты, — отвечает Барселона, глядя на него с ненавистью.
— Мы образумим тебя, — угрожающе улыбается русский. — Кто командир отделения?
— Исчезни! — презрительно рычит Барселона.
— Раздавлю яйца, если не ответишь, — обещает русский, злобно щурясь.
С чердака доносится протяжный, прерывистый вопль. Так вопить может только человек, испытывающий жуткую боль.
— Нашли одного, готового говорить! — улыбается офицер. — Повесьте их, — отрывисто приказывает он.
Один из солдат обвивает мне шею тонкой веревкой. Другой ее конец привязывает к балке. Мне приходится стоять на носках, чтобы петля меня не задушила.
Офицер принимается хлестать Старика нагайкой.
— Кто командир? — спрашивает он после каждого удара.
Он мастерски обращается с этой жуткой сибирской плетью. Каждый удар рассекает кожу. По телу Старика струится кровь.
Вскоре крики Старика прекращаются. Он валится, будто мертвый.
Я слышал, что можно убить человека тремя ударами нагайки, и, увидев ее в руках служащего в НКВД сибиряка, не сомневаюсь в этом.
Смотрю на окружающих меня русских. Они выглядят усталыми, измотанными. Их обмороженные лица покрыты язвами, как и наши. Один из них спит стоя, автомат свисает ему на грудь.
— Вы диверсанты, — решает невысокий офицер, ласково проводя нагайкой по обнаженному торсу Барселоны.
— Нет, паршивая тварь! — рычит Барселона, ярясь и силясь разорвать путы.
— Что вы здесь делаете? — спрашивает русский с не сулящей ничего хорошего улыбкой. — Охотитесь на оленей?
— Мы здесь для того, чтобы наплевать тебе в рожу! — злобно кричит Барселона.
Нагайка свистит и рассекает кожу на его лице.
— Я запорю тебя насмерть, — обещает офицер, на его плоском азиатском лице горят черные глаза. — Слышишь, свинья?
— Сукин сын, — хрипло выкрикивает Барселона.
Офицер звереет. Удары нагайкой градом сыплются на Барселону. Он издает протяжный, прерывистый вопль и теряет сознание.
— Что делать с этой финской свиньей? — спрашивает сержант, поднимаясь из подвала.
— Возьмем его с собой в Мурманск и там размажем по стене камеры, — отвечает офицер.
Помещение заполняется солдатами-сибиряками. Они ложатся на пол и сворачиваются, как собаки. Через пять минут все громко храпят.
Один из охранников спускает меня с балки настолько, чтобы я мог сесть. Несмотря на боль в руках и ногах, я погружаюсь в странный, тревожный сон.
Какой-то легкий звук будит меня. Люк в полу открывается, из отверстия вылезает худощавый Легионер и крадется, как змея, к полусонному охраннику.
Вокруг его горла быстрее мысли обвивается стальная проволока. Сильный рывок, и охранник мертв.
Порта неслышно выходит из кухни и принимается за сидящего у кона сержанта-сибиряка. Тот тоже удавлен.
Из-за чучела медведя появляются грубые черты физиономии Малыша, зубы его оскалены в убийственной усмешке. Он поднимает с пола спящего офицера, будто куклу, и прижимает головой к своей могучей груди. Раздается звук, похожий на хруст картона.
Хайде спускается на цыпочках по разломанным ступеням лестницы. На середине пути спотыкается о вещмешок и с ужасным шумом катится в зал.
Молниеносно трое остальных оказываются у стены, держа наготове автоматы. Ничего не происходит. Кто-то из русских жалуется во сне, требуя тишины.
С площади доносится шум голосов. Сменяются часовые. Шум их тоже не беспокоит. Мы так далеко за линией фронта, что они не могут вообразить ничего опасного.
В дверь входит начальник караула, зевает, бросает автомат на стол, потягивается и зевает снова, шумно, как усталая лошадь. Рот его остается открытым. Он с удивленным выражением смотрит в дуло автомата Хайде.
Хайде сатанински улыбается и салютует ему, поднося один палец к шапке. Не успевает начальник караула закрыть рот, как удавка Легионера обвивается вокруг его горла. Язык его высовывается между потрескавшимися от мороза губами, лицо постепенно синеет.
В зал входит ефрейтор и тут же видит мертвого начальника караула, валяющегося на полу бесформенной грудой. Цепенеет, раскрывает рот, но не издает ни звука.
Малыш убивает его одним ударом ребром ладони по горлу. Быстро и бесшумно, как гардеробщица, принимающая шляпу клиента.
— Приди, приди, приди, о смерть… — негромко напевает Легионер.
— Салаги, — презрительно усмехается Хайде.
Порта громко хлопает по прикладу автомата.
— Поднимайтесь, лежебоки! — кричит он звенящим голосом.
Малыш выпускает из автомата очередь по балкам, и одна из повешенных женщин падает на пол с глухим стуком.
Растерянные, сонные, солдаты НКВД поднимаются на ноги. С глупым выражением лиц таращатся на четырех усмехающихся немцев, стоящих в ряд у стены. Один из русских лезет за наганом. Легионер мечет нож. Лезвие входит в шею опрометчивого по рукоятку.
— Осторожнее, товарищи, — усмехается Порта. — Даже не смейте шелохнуться, иначе сядете на горшок в последний раз!
— Бросайте оружие сюда, — грубо приказывает Хайде, — и не делайте ничего такого, что мы можем неправильно понять, иначе конец!
— Мы на вашей стороне, — говорит дрожащим голосом какой-то сержант.
— Так мы тебе и поверили, — насмешливо говорит Малыш и бьет его по шее с такой силой, что он пролетает через весь зал и до пояса оказывается в топке камина.
— Дай ему пинка, вбей яйца в глотку, — предлагает Порта с широкой усмешкой. — Меня выводят из себя эти скулящие твари, которые, едва почуяв опасность, переходят на сторону противника.
Нас быстро развязывают, но не успеваем мы подняться, как строчит автомат, и весь зал заполняется едким пороховым дымом.
Двое пленников опускаются на пол.
— На кой черт это ты?! — обвиняюще кричит Старик Хайде.
— Они не поняли, что бой окончен, — холодно отвечает Хайде и бьет каблуком по лицу ближайшего из них.