Богдан Сушинский - Фельдмаршал должен умереть
— Вы не только мужественны, но и красивы.
— Обойдите посты, Кристина, — внушающе приказала Сардони. — Жду вас через двадцать минут.
— Кстати, вы говорили о том, что сегодня или завтра должен прибыть со своими диверсант-курсантами некий русский полковник, — напомнила ей шведка, уже покидая спальню. — Так, может, это он и пробивается через партизанские заслоны?
«А ведь точно, — вспомнила княгиня о звонке из Берлина. — Адъютант Скорцени сообщил, что на виллу с группой коммандос должен прибыть некий русский супердиверсант, прошедший всю Россию, от Маньчжурии до Германии. Он попытается прочесать окрестности виллы и оттеснить партизан. Очевидно, он попал в засаду и теперь не может прорваться сюда. После разговора с гауптштурмфюрером Родлем Сардони потом еще долго блуждала взглядом по карте, пытаясь проследить маршрут рейда полковника Курбатова, и не поверила, что такой переход — по тылам, с боями — вообще, в принципе, возможен. Горные хребты, реки, таежные массивы… Преодолеть всё это, нападая на местные гарнизоны и охрану эшелонов, взрывая и уходя от погони… Всему есть предел.
«Всему есть предел», — повторила про себя княгиня, однако последовать совету шведки и, если не спуститься в бункер, откуда тайные ходы вели к пирсу и в сторону гор, то хотя бы одеться, не пожелала. Воспользоваться орнезийским убежищем она всегда успеет.
Раньше каждый вечер над заливом появлялись американские или английские самолеты. Но со временем пилоты перестали резвиться над её головой. Однажды звено англичан даже пыталось разнести в клочья виллу и яхту. После этого «бедному, вечно молящемуся монаху Тото» и капитану Грегори в одном лице пришлось усмирять этих вояк по своим каналам, через Лондон. Там извинились за небесных оболтусов, которым четко было приказано вообще избегать полетов над виллой и бухтой «Орнезия», облетая их чуть ли не по соседним параллелям и меридианам. Что, однако, не помешало летчикам уже дня через два вновь появиться над бухтой. Правда, на сей раз обошлось без бомбометаний. Пилоты всего лишь полюбовались загорающими на палубе «Мавритании» Марией-Викторией, Кристиной и недавно появившейся у них красавицей Гердой — ладно скроенной, мускулистой саксонкой. Да ещё с издевкой помахали крыльями Морскому Пехотинцу, пытавшемуся отпугнуть — именно отпугнуть, а не поразить их — двумя очередями из бортового пулемета.
— Это был всего лишь визит вежливости, по-английски, — объяснился потом вместо них Тото-Грегори. — Очевидно, до летчиков каким-то образом дошли слухи о скрывающемся здесь женском секс-интернационале.
— Если подобные визиты будут продолжаться, нам придется расстрелять вас как английского офицера на глазах у соотечественников, — предупредила его Сардони, и, зная суровость этой германской итальянки, Грегори не усомнился в том, что она и в самом деле обдумывает подобный вариант, воспользоваться которым ей не помешают никакие земные и небесные силы. — Причем сделаем это прямо на палубе яхты.
— В таком случае перед вами самая невинная и бессмысленная жертва Второй мировой, — кротко заметил Грегори. — На всякий случай вновь свяжусь с Центром, пусть лучше мои соотечественники развлекаются, расстреливая своих разболтавшихся пилотов.
— Судя по всему, у Тото действительно состоялся богоспасительный разговор со своим центром, поскольку на этом визиты вежливости «поднебесных томми» прекратились.
…К слову, перед Тото княгиня Мария-Виктория «пала» еще до появления их обоих на вилле. Но тогда это было сугубо платоническое падение. Симпатичный, подтянутый, холеный, время от времени артистично щеголяющий в своих монашеских одеяниях… Тото-Грегори представал перед ней в образе романтического ангела войны, эдакого странствующего рыцаря-крестоносца Второй мировой. Кто знает, может быть, виной всему и есть это его агентурно-разведывательное монашество?
В «Орнезии» княгиня повела себя с Тото так, словно «ничего такого» между ними никогда раньше не случалось. Это немало удивило англичанина, если только этого педанта вообще что-либо способно было по-настоящему удивить и заставило вновь, еще упорнее, изысканнее искать сближения с ней. И хотя хозяйка противилась, ему это всё же удалось.
Повторно она пала лишь несколько дней назад. Так уж случилось. При этом чувствовала, что с любым другим, пусть даже самым неприметным из мужчин «Орнезии», ложиться в постель ей было бы приятнее, чем с ним — красивым и убийственно благовоспитанным. В чем тут секрет, этого Мария-Виктория понять так и не смогла. Было в этом человеке нечто такое, что если и не отталкивало от него, то в значительной степени охлаждало — всякое чувство близости, чувство привязанности…
Однажды вечером Мария-Виктория устроила вечеринку, на которой легкомысленно позволила себе пофлиртовать с Тото. В общем-то, её куда больше привлекал Морской Пехотинец. Но тот держался замкнуто, отчужденно, безвольно уступая ее англичанину. А это оскорбляло. Тем временем полумонах-полуразведчик решил, что звездный час его пробил, и как только все разошлись по своим комнатам и двум флигелям, которые Морской Пехотинец называл «флигель-казармами», рискнул явиться к ней прямо сюда, в спальню.
Сколь ни странным казалось это самой княгине, ни с одним мужчиной в своей спальне она до сих пор не была. Так уж случалось, что любовные интриги её обычно завершались на яхте, на Скале Любви, в бассейне, в машине, наконец. Словом, где угодно, только не в спальне. Открыв для себя эту странность, Мария-Виктория решила, что за этим что-то скрывается, некий знак свыше, перст судьбы. Никогда раньше она не сознавала себя фаталисткой, а тут вдруг ее повело на принципы, святость и фетиши.
Так и получилось, что ложе, на котором она сейчас возлежала, представало теперь в фантазиях неким пока что не освященным кровью жертвенником, любовным табу, с ею же самою созданными легендами о порочной непорочности. Подчиняясь канонам этого табу, Мария-Виктория намеревалась разделить ложе только с тем, кого сможет назвать любимым.
Нет, Сардони, конечно, прекрасно понимала, что слишком уже предается романтике, что не ей — сто раз падшей и соблазненной — превращать свою спальню в келью девствующей монашенки, и тем не менее…
— Как я должна истолковывать ваш визит, мой досточтимый англосакс? — поинтересовалась она, когда, постучав, Грегори возник на ее пороге.
— Решил хоть раз увидеться с вами в этом святилище, — объяснил Грегори, основательно подрастерявшись. — Даже для самых любимых вами мужчин ковчега под названием «Орнезия» вход сюда запрещен. Согласитесь, это провоцирует любопытство.
— Так вас привело сюда любопытство? Только любопытство — и ничего более? — Мария-Виктория всё еще сидела в кресле рядом с кроватью, с бокалом в руке, и капитан не мог понять, то ли она действительно вошла сюда, чтобы предаться сну — но тогда почему с бокалом вина? — то ли кого-то намерена дождаться. Но кого именно: все, кроме него, уже отправились по флигель-казармам, уводя с собой двух итальянок, немку и шведку.
— И еще желание видеть вас, — не очень убедительно оправдался капитан. — Как-никак мы знакомы…
— Боже мой, — не слушала его властительница, — бедная княгиня Сардони! Это ж надо было дожиться до ночи, когда один из красивейших мужчин Англии врывается к тебе, гонимый не любовью, не испепеляющей страстью и даже не грубой мужской похотью, а всего лишь примитивнейшим любопытством. Можете считать, что убили меня, капитан.
— Беру свои слова обратно, княгиня. Я пришел во имя любви.
— Но я не прошу вашей любви. Не прошу и не ожидаю ее.
— Чего же тогда может ожидать женщина после попойки, восседая на кровати с бокалом вина? Непорочного зачатия?
— Непорочного? — вдруг словно бы пришла в себя Мария-Виктория. — Непорочного — нет! — И Грегори показалось, что она попросту испугалась, как бы он не ушел. — Только не непорочного.
— Вот теперь я узнаю вас, — решил капитан, что женщина еще недостаточно пьяна, чтобы позволять ей произносить цицероновские речи, но уже достаточно захмелела, чтобы можно было раздевать ее прямо в кресле. Именно это он и намеревался сделать. Погасив свет, Грегори бесцеремонно отобрал у нее бокал и залпом осушил его.
— Все, теперь вы удовлетворили свое любопытство? — иронично обожгла его Сардони. — И даже слегка разочарованы: вино как вино. Нет, чтобы с кураре…
— Понимаю, с кураре у вас подают по воскресеньям. Нет, разочароваться я еще не успел, — от волнения Грегори перешел на английский, но княгиня прекрасно поняла его. Как понятны ей были и намерения капитана, при свете луны решившегося постепенно оголять ее плечи, грудь… Ох уж это предательское ночное любопытство! Это оно заставило одну руку мужчины поползти под платье, другую — прикипеть к ее груди.
