Опрос с ответственностью - Виктор Анатольевич Коробов
Девятка летит невысоко, километра полтора, и севернее дороги. Стингер схватывает уверенно, дистанция намного меньше предельной. Я целюсь в головной бомбер, и мне удаётся простоять старт не шелохнувшись. Но что-то пошло не так, и ракета попала не в первый бомбер, а в последний, ближний к нам. В левый мотор. Но самолёт продолжает лететь! Вот начал отставать, мотор дымится. Но сколько таких вот, с дымящим мотором, дотянули до аэродрома! Эх, надо было стрелять в одномоторный…
Два события происходят почти одновременно: из мотора вырывается пламя, а от самолёта отделяется чёрная точка — один выпрыгнул. Сейчас и остальные попрыгают. Но левое крыло вдруг переламывается, и вот теперь самолёт падает, да ещё и кувыркается. Никто больше не выпрыгнул.
Капитан немедленно начинает командовать:
— Салакудинов Вяткин! Вы остаётесь с инженером и вещами. Остальные налегке за мной, будем брать лётчика.
И пятеро воинов убегают на север. Умело так убегают, как раз в таком темпе, чтобы пару километров пробежать в сапогах и по пересечённой местности. У нас, наверно, около часа есть.
— Рим, Сергей. Вот это секретное оружие надо уничтожить. Мы как раз речку перешли недавно, наверно, километра полтора до неё. Давайте так: один остаётся с вещами, а другой и я идём к речке. Подрываем установку гранатой, и выбрасываем в воду.
— Может, лучше зарыть? Хотя ладно, вам виднее. Я пойду, а ты, Серёга, с вещами останься.
— Граната есть?
— Три есть.
Теперь у меня только труба из вещей, килограмм восемь она весит. Ещё и удобный подвес. Рим оставил шинель, но винтовку и сидор с собой тащит. Идём мы быстрым шагом. Перед речкой, с обоих сторон от моста, вырыты окопы. Но солдат нет. Или не подошли ещё, или наоборот, уже сбежали. Я отхожу налево, ниже по течению, и снимаю установку.
— Давайте я.
Рим берёт трубу, смотрит на неё с сожалением. Достаёт из сидора тряпку. Кажется, это портянка грязная, использованная. Она достаточно большая, и Рим затыкает трубу с одного конца, обмотав портянкой камень. Он явно не раз метал боевую гранату, потому что уверенно опускает лимонку в трубу, а саму трубу — в окоп. Отбежав шагов на десять, он кидается на землю. Я тоже на всякий случай лёг. Но взрыв какой-то не впечатляющий, никаких осколков я не заметил. Трубу даже не до конца разорвало, передняя и задняя часть соединены небольшой перемычкой. Я бью трубой по краю окопа как дубиной, и она переламывается.
В своих туфлях я захожу в воду. Берег здесь очень топкий, проваливаюсь не столько в воду, сколько в грязь. И, один за другим, бросаю оба обломка примерно на середину реки. Около моста есть камень, там удобно подойти к воде. Я промываю туфли, прополаскиваю и выжимаю носки, и снова их надеваю. На пыльной дороге они очень скоро станут почти такими же грязными…
На обратном пути я прикидываю, какова вероятность того, что немцы найдут обломки. Несколько человек видели, что я что-то бросил в реку. Кто-то из них может попасть в плен, или пойти в полицаи. Если он расскажет немцам, те сопоставят с погибшим по непонятной причине бомбером… Найти обломки под слоем ила трудно, но можно. Вот только вероятность таких событий я оцениваю как очень низкую. Народ драпает, и все устали, как собаки. Ну, какой-то гражданский что-то выбросил. Тут танки с пушками бросают на дороге. Немцы же скорее всего решат, что бомбер зенитка сбила первым выстрелом. Всяко вероятнее, чем появление попаданца с оружием из будущего.
Вяткин и вещи на месте, Рим стелит шинель, и мы вместе разваливаемся на ней. Как хорошо полежать, когда ноги гудят от многочасовой ходьбы! Но достаётся нам только несколько минут кайфа. Возвращается капитан и компания, с ними пленный немец. Без стрельбы у них обошлось. Никто из нас не знает немецкого, так что с ним особо не поговоришь.
Я теперь налегке иду, и предлагаю что-нибудь дать мне нести. Но капитан не соблазняется:
— Сам иди, ты своё дело сделал.
Вскоре он опять заводит со мной разговор:
— А теперь какие у вас планы?
— Ну, было бы неплохо к своим выйти. Потом как-то попасть на поезд до Москвы. Немного денег у меня есть. А там я почти дома. Приду на работу, доложу о результатах. Там и скажут, что дальше делать. Может, к чему-то новому привлекут.
— Вы ведь ценный человек для науки, верно? Может быть, для нас теперь главная задача спасти вас для страны?
— Не хочу вас обманывать. Я простой инженер, средний. Да, среди тех, кто делал это оружие, есть настоящие гении. Но их немного, я всего про двоих могу так сказать. И есть такие, как я. Неглупые, с образованием, но… В общем, сейчас война, и хороший боец, пожалуй, ценнее меня. Тут ещё и возраст. В общем, вряд ли я для страны так уж ценен. Но, конечно, хотел бы и дальше с вами идти.
Я ничего не несу, но меня подвели размокшие туфли и носки. Кажется, новые мозоли стали быстро натираться. Я стараюсь держать темп, но даётся это всё труднее, и я сомневаюсь, что выдержу до вечера.
Но планы на войне часто летят в пропасть. Я так сосредоточился на том, чтобы через боль продолжать идти, что не сразу среагировал на появление самолётов. На этот раз бомберы, кажется, снова юнкерсы 88, летят с запада вдоль дороги. Вот и бомбы стали отделяться от них, но они ещё от нас сильно к западу, не долетели. Мы только что оттуда пришли, вроде, ничего там не было. Что бомбят?
Климов и пограничники побежали от дороги направо, к югу. И немец с ними бежит. Я же где-то читал, что от бомбы не бегают. Тут ещё и ноги стёрты. В общем, я отошёл от дороги метров на пять, и… Что-то типа нарастающего свиста или воя услышал, кинулся на землю, и тут землю тряхнуло. Да так, что меня чуть не подбросило. От противного запаха меня стало подташнивать.
Но разрывов и свиста больше не слышно, и я решил встать и осмотреться. Перевернулся на спину и стал смотреть на небо. Зачем я перевернулся? Хотел же встать. Но теперь это желание куда-то ушло, и меня заинтересовало голубое
