Зарево - Флориан Новицкий
Я встретился с ним вновь только на Поморском валу. Он налаживал телефонную связь, а через полчаса был тяжело ранен в грудь.
Врачебное освидетельствование проходило быстро. Никто ни на какие болезни не жаловался.
— Сколько тебе лет? — спросил врач.
— Почти восемнадцать.
— Что значит «почти»?
— Через полгода будет, проше пана.
— Эх ты, «проше пана»! Говорят: «гражданин», «гражданин капитан». Повтори!
— Через полгода, проше пана, гражданин капитан.
— Чтоб тебя, «проше пана!»
— Так точно, гражданин капитан!
Непринужденное поведение врача придало мне смелости.
— Начинаешь говорить человеческим языком. Болел когда-нибудь?
— Чесоткой, гражданин капитан.
Тут я вспомнил отца, который при расставании только раз нарушил суровые принципы отцовства, уронив слезу и поцеловав меня в лоб, а потом строго сказал: «Говори всегда правду, будь отважным, осторожно обращайся с оружием, так как иногда оно само стреляет».
— Скажи «а-а-а».
— А… а… а…
— Почему миндалины увеличены?
— У меня так всегда бывает от кислого. Вероятно, от щей, гражданин капитан. — Перед моим взором снова предстал образ отца: он был очень огорчен. — Кажется, я в детстве также болел скарлатиной, но плохо помню это, гражданин капитан.
— А может, скарлатиной со щами? — Он хлопнул меня по хилым плечам. — Ну а как тебя зовут?
Одним дыханием я произнес свою фамилию и имя.
— Канонир, — добавил симпатичный капитан.
— Нет, сын крестьянина, — решительно возразил я.
— Канонир — это значит… получишь направление в артиллерию.
«Прекрасно, — подумал я. — Отец тоже был артиллеристом».
— Ординарцем не хотел бы быть?
— Нет, я хочу быть артиллеристом. Так же, как мой отец, гражданин капитан.
— Будешь артиллеристом-ординарцем.
— А что это такое — ординарец?
— Это солдат, который помогает офицеру, чистит его мундир, ну… понимаешь? Вроде адъютанта.
— Холуй, — добавил по-русски, лукаво сощурив глаза, помогающий капитану офицер.
— Хочу быть только артиллеристом, гражданин капитан, — стоял я на своем.
Сразу припомнились мои домашние муки во время двухлетней болезни матери. Даже хлеб я должен был выпекать, не говоря уже о приготовлении пищи, мытье посуды и уборке, и все это под строгим контролем постоянно дающей наставления родительницы.
— Но ты такой хилый. Я для тебя стараюсь, хочу как лучше, тем более что мы однофамильцы. Отца как зовут?
— Адольф, — ответил я. — Но это не его вина, гражданин капитан.
— Смешной ты! И родом из Тарнопольского воеводства?
— Так точно, гражданин капитан.
— Тогда, вероятно, мы родственники. — Он ласково потрепал меня по щеке: — Только ешь хорошо, а то у тебя мускулы, как у таракана. — И громким «Следующий!» закончил наш семейный диалог.
«Кушай, кушай!» — подумал я о щах.
Таким образом я был «куплен» и стал артиллеристом.
Мы были пополнением артиллерийской части, которая располагалась в прифронтовой полосе на Волыни. Других подробностей мы не знали, вероятно, потому, что в этот человеческий муравейник нетрудно было затесаться вражеским элементам. Новое пристанище было не лучше прежнего: нас разместили в конюшне. Наверное, здесь когда-то были казармы царской конницы.
Наша группа, состоящая из двух взводов, во главе с высоким кудрявым старшим сержантом и капралом — его помощником — заняла стойла вблизи больших ворот. Мы перестали быть безымянной группой новобранцев, мы были уже кое-что — артиллерия!
— В сторону, с дороги, кавалерия, так как здесь идет артиллерия! — орали мы перед вечерней поверкой.
Из других песен я узнал, что артиллерия — это цвет армии, а также «бог войны». Меня распирало от гордости, потому что я стал как-никак принадлежать к этому избранному роду войск.
Жизнь медленно, но верно входила в армейское русло. Правда, нам пока не выдали еще мундиров, но уже был подъем, уборка района размещения, оборудование нового, в некоторой степени собственного отхожего места. Мы уже уходили со своими котелками к своей кухне, привели в порядок стойла, раздобыли немного соломы: подстелить под себя и укрыться. К счастью, май был теплый.
Напротив нас, за перегородкой, размещалось пополнение неизвестного нам рода войска. В одном из стойл расположились девушки, которых все называли «эмильками»[1]. Уже в мундирах: гимнастерки нормальные, а вместо, брюк шаровары не шаровары, юбки не юбки, какой-то гибрид: широкие и короткие, но со штанинами. На головах конфедератки. А прямо напротив меня разместилась супружеская пара. Молодые. Также уже в мундирах.
Через несколько дней девушки исчезли из «кобыльего стойла» — как мы его прозвали. Супруги остались. Этот институт сохранялся даже на фронте.
Обмундированные соседи насмехались над нами:
— Ждете американские ботинки, а кирзовые сапоги не хотите?
Только грозный взгляд нашего командира призывал их к порядку.
Пока мы ждали своего обмундирования, произошло событие, взбудоражившее всех обитателей казарм. В одно из польских подразделений пытался пробраться агент УПА, бандеровец. Он был в мундире. Его узнал один из солдат, у которого бандиты вырезали всю семью. Военно-полевой суд безотлагательно провел разбирательство и приговорил бандеровца к расстрелу. Казнь должна была состояться в присутствии всего личного состава.
На 12 часов был назначен общий сбор и выступление в район казни. Конвой из нескольких солдат, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками, вывел преступника. Мы шли молча. Почти каждый из нас в какой-то мере испытал на себе деятельность бандеровцев, представитель которых должен был вскоре понести заслуженную кару. Не нахожу слов, чтобы выразить состояние нашей молчаливо идущей колонны.
Мы сошли в долину реки, затем медленно поднялись на холмы городской свалки и выстроились фронтом к приговоренному.
Он не смог выдержать ненавидящих взглядов наших глаз, в которых не было ни капли жалости, и опустил голову. Он знал свою вину.
Бдительность после этого события возросла до такой степени, что мой китель стал объектом подозрений. Меня то и дело теребили: «В какой армии служил? А может, это твоего почтенного папочки? Где похоронил того офицера?»
«Надо покончить с этой экс-офицерской формой», — решил я. Случай вскоре представился. Сомкнутым строем, если сомкнутым строем можно идти по крутому склону, мы направились к реке с целью… Вот именно, с какой целью? Мы должны были подготовиться к получению мундиров. Несколько брезентовых палаток здесь же, на берегу реки, скрывали в себе тайну этой церемонии, которая превращала штатского человека в солдата. Около них толпилось слишком много народу, чтобы можно было поверить, что хватит мундиров для нашего недавно возросшего отряда, прошу извинить, уже батареи.
Среди солдат нового пополнения я встретил Михала Галянта, своего земляка. Хотя он был и старше меня, тем не менее заменил мне Юзека Кубу.
Мы сидим повзводно на берегу илистой реки. Солнце поднимается все выше, начинает донимать жара. Вот он, случай, который нельзя упустить! Снимаю китель и сообщаю соседям, что нашел в нем вшей.
— Выброси его
