Павел Кочегин - Человек-огонь

— Надо, Ахмет, — еле сдерживая слезы, ответил Коля. — Негде мне жить. Не нужен здесь я никому. А тебя я никогда не забуду.

Друзья крепко обнялись. Коля резко повернулся, поправил котомку и быстро зашагал навстречу неизвестности.

Повалил первый снег. Ахмет, сунув руки в рукава, не ощущая холода, с тоской смотрел затуманенными глазами вслед другу. В снежной мгле фигурка расплылась в бесформенное пятно, а затем совсем растворилась.

РАСКАТЫ ПЕРВОГО ГРОМА

Куртамыш ошеломил мальчика звоном колоколов церквей и пятиглавого Вознесенского собора, шумом снующих людей, блеском купеческой знати, попрошайничанием нищих.

Основанный в 1745 году как крепость Куртамыш оказался на пути из Казахстана в Сибирь и на Урал, превратился в большое торговое село Зауралья с развитым кустарным производством.

Ярмарка. Базарная площадь запружена. В центре ее карусель. От желающих покататься нет отбоя. Рядом — длинная палатка из пологов. Над входом Николай прочитал: «Лучшие сибирские пельмени здесь».

Паренек зашел. В углах стоят две жестяные печи с кипящими чугунами. Плахи на козлах — стол. Вместо стульев тоже плахи, на чурбаках. Все места заняты. Пришлось ждать. Когда принесли десяток пельменей величиной с ноготь, Николай простодушно спросил:

— А почему такие маленькие?

— А тебе что за копейку-то с пирог пельмень подать? Ишь чего захотел! — ответил парнишка-официант.

Полуголодный Николай вышел из пельменной. Пара гнедых рысаков, запряженная в кошовку, несется по горшечному ряду. Из-под копыт лошадей летят глиняные черепки. Торговки с визгом разбегаются. В санках, держась за плечо кучера, стоит мужчина, громко хохочет и выбрасывает из кармана деньги. Бумажки плавно опускаются на битую посуду.

Кони завернули за угол, а возмущенная толпа все продолжала негодовать.

— Налил зенки-то!

— С жиру бесится.

А Николай дивился: вот так Куртамыш! Одни копеечку Христа ради просят, другие сотни выбрасывают для потехи. Где-то найдет он угол в этом большом незнакомом мире.

И хлебнул-таки горя-горького, работая у купца Гирина мальчиком на побегушках.

Жил Николай в приказчичьей — в сыром и мрачном полуподвале, спал на деревянном топчане у дверей. Каждый раз, когда открывалась дверь, съеживался: серое старое одеяло грело плохо.

Когда освоился на новом месте, в длинные зимние вечера вспоминал, как читали с дедом. Но в публичной библиотеке за книгу требовали задаток и поручательство хозяина. Николай не раз обращался к купцу и получал один и тот же ответ: «Читать! А работать когда? Зачитаешься, еще с ума сойдешь!»

На этом разговор и кончался.

Осенью 1905 года хозяин поставил Николая Томина за прилавок, положил жалованье.

Скряга купец решил не тратиться на содержание мальчика на побегушках. Исполнять эту обязанность он заставил свою родную племянницу, маленькую шуструю девочку лет десяти. У Наташи Черняевой мать скончалась при родах, а отец с горя начал пить и умер в больнице для душевнобольных.

Девочка осталась сиротой, но с наследством. Лука Платонович Гирин не замедлил оформить опекунство над малолетней родственницей.

Как-то, возвращаясь из магазина, Николай с тоской подумал о сестренках: сколько времени прошло, какие они уже выросли, наверно. На улице он увидел Наташу, в этот день ее привезли к родственникам.

Неожиданно из-за угла выскочили сыновья урядника, известные в селе забияки, окружив девочку, стали насмехаться над ней, обзывая сорочьим яйцом.

Николай разогнал озорников.

— Еще тронете мою сестренку — влетит!

У Наташи радостно блеснули глаза. Неужели исполнилась ее детская мечта иметь старшего брата, который бы защищал от обидчиков!

— Коля, ты это вправду сказал?

— Что?

— Ну, что я твоя сестренка…

Николаю стало жалко девочку, и он поспешил заверить ее.

— Конечно, вправду, ты и в самом деле моя сестренка, двоюродная, — уточнил он, — в обиду тебя никому не дам.

Этот разговор слышал Лука Платонович. За обедом он рассказал об этом жене, и та, чтобы еще больше унизить девочку, стала над ней подсмеиваться.

— Ну, как твой братец поживает? — Или:

— Сходи-ка сестрица за братом.

Но все насмешки не достигли цели. Девочка окончательно решила, что Коля, действительно, ее брат, такой заботливый и внимательный.

Николай же, тоскуя по семье, привязался к девочке: то к празднику ленточку подарит, то исполнит за нее поручение хозяина.

И вот первая получка. Как ее ждал Николай! Первой покупкой была книга Тараса Шевченко «Кобзарь», а для Наташи — платок.

Вслед за «Кобзарем» в сундучке появились произведения Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Льва Толстого. Юноша читал каждую свободную минуту, читал с жадностью, с забвением.

4 декабря 1905 года. Утром было чудесное настроение, Николай ожидал поздравления товарищей и родных, внимания хозяина по случаю восемнадцатилетия. Поздравила же его только Наташа, а Лука Платоныч приказал работать до полуночи. Сегодня праздник святого Николая, а по праздникам магазин закрывался позднее обычного.

День клонится к вечеру. Хмурые тучи плывут над селом. Пустынно. Ни одного покупателя в огромном магазине Гирина.

«Почему так мир построен: кто работает, тот ничего не получает, а кто ничего не делает, тому все? Почему? — раздумывал в одиночестве юноша. — Эх, жизнь, какая ты несправедливая, невеселая. Противно. Кругом лгут, кругом льстят лишь для своей выгоды. Так хочется убежать куда глаза глядят из этого тухлого болота, так бы и дал по противной морде урядника. Найти бы сейчас дядю Андрея, тот бы все объяснил».

Николай достал книгу и углубился в чтение:

Кругом неправда и неволя,Народ замученный молчит,А на апостольском престолеЧернец годованный сидит…

Юноша задумался над последней строкой, стараясь понять ее смысл.

— Плохо торгуешь, молодой человек, — услышал он грубоватый голос.

Вздрогнув, Николай сунул книгу под прилавок. Подняв глаза, увидел двух незнакомцев. Один пожилой, коренастый, пухлощекий, в полосатой кепке, надвинутой на глаза. На пышных усах и висках седина. Второй повыше ростом, молод. Рабочую фуражку с высоким околышем и блестящим козырьком держит в руках. Оба в дешевых пальто из грубошерстного сукна. Улыбаются чему-то.

— Чего угодно? — тихо спросил Николай.

— Нам ничего не надо, только вот узнает твой хозяин, как ты принимаешь покупателей, — перепадет тебе на орехи, — ответил пожилой.

— Да и за такое чтение не погладит по головке, — добавил второй.

— Книга дозволена и отпечатана в типографии Его Императорского Величества.

— Так-то оно так, да времена изменились, — продолжал седоусый. — В каком году она дозволена-то?

— Издана в 1898 году.

— А теперь — девятьсот пятый, то-то! В то время на Руси святой была тишь да гладь, и Его Императорскому Величеству спокойно спалось. А теперь… Что же это мы заговорились, давай поначалу знакомиться: Яков Максимович Другов, портной и фотограф. А это мой сын — Владимир, он тоже на все руки мастер.

— А что, браток, не знаешь ли ты, кто квартиру сдает? — спросил Владимир Другов. — Отдельный домишко бы не худо: большегнездные мы, да и клиентов надо будет где-то принимать.

Так познакомился приказчик Николай Томин с первыми политическими ссыльными. А потом, гремя кандалами, разминая снег и грязь, в Куртамыш стали приходить новые партии революционеров.

Богатеи на политических смотрели с презрением, называли их бандитами, оскорбляли, издевались.

Вместе со своими друзьями Николай помогал изгнанникам устроиться с жильем, найти работу.

Тайно от хозяина приказчик Томин зачастил в домик с вывеской: «Портные и фотографы Друговы».

В 1902 году отец и сын Друговы были заводилами крестьянского волнения на родине. Из Тамбовской губернии их выдворили на Урал в заводской поселок, под негласный надзор полиции. Но и здесь они продолжали революционную агитацию. На расстрел мирной демонстрации в Петрограде 9 января 1905 года рабочие, руководимые Друговыми, ответили массовым выступлением против самодержавия. Руководителей арестовали и после следствия отправили на вечное поселение в Куртамыш с предписанием: под негласный надзор, без права выезда.

Запрет не устраивал их. Необходимо было установить связи с политическими ссыльными, которые были разбросаны по всему Зауралью.

Друговы подали прошение в жандармское управление о разрешении выезда в села по условиям их работы.

Куртамышский жандарм приложил положительную характеристику и свое заключение.

Это он сделал неспроста. Жена жандарма, увидев на Гириной хорошо пошитое Друговыми пальто, решила перещеголять купчиху. И Яков Максимович постарался. Потом он пошил жандарму такую шинель, что ахнули даже жандармы в Челябинске.