Михаил Прудников - Пароль получен
Да, теперь он видит, что попал действительно к своим. И они не знают, какое это для него счастье… Ведь об этой минуте он мечтал целый год. Строил планы побега, надеялся перейти линию фронта, и вдруг… Этого не может быть! Это как сон… Свои! А он-то думал, что гитлеровцы устроили ему очередную проверку, переоделись в партизан…
Неужели он действительно у своих?
Алексей и Колос слушали курсанта, не перебивая. Они понимали: Зотову необходимо дать выговориться. За короткий срок этот человек испытал два сильнейших потрясения: угрозу расстрела и радость неожиданного избавления. И вот теперь нервы его сдали…
Только через полчаса его сбивчивый рассказ удалось направить в нужное русло. Для этого, правда, пришлось прибегнуть к помощи Лещевского, который отсчитал в кружку нужное число капель валерьянки. А потом в ход пошла и заветная фляга Колоса, из которой Зотов сделал изрядный глоток.
Да, он действительно Сергей Васильевич Зотов, лейтенант, летчик-истребитель. В августе сорок первого его самолет сбили под Севастополем. Сам он выбросился с парашютом. Парашют раскрылся, но его отнесло ветром на территорию, занятую противником. Зотова обстреляли, когда он приземлялся; одна пуля попала в плечо, другая в ногу.
Сознание он потерял и очнулся уже у немцев. Его долго допрашивали, били и, наверное, расстреляли бы. Но каким-то образом абверовцам удалось узнать, что перед ними сын крупного советского морского офицера. Побои прекратились.
Зотова поместили в немецкий госпиталь, окружили врачами, а когда он выздоровел, предложили ему стать курсантом абверовской разведывательной школы. Зотов наотрез отказался.
Тогда абверовец, ухмыляясь, веером рассыпал перед Зотовым небольшие снимки. Взглянув на них, лейтенант похолодел: на фотографии он увидел себя с немецким автоматом в руках (сзади толпились эсэсовцы), направленным на советских военнопленных. Фотография была смонтирована, но как это докажешь?
— Подумайте, Зотов, — донеслись до него слова капитана, с акцентом говорившего по-русски. — Если вы не согласитесь, мы сумеем переслать эту фотографию вашему отцу. А копию поместим в листовках, которые сумеем также переправить через линию фронта.
Уставившись в чисто выбритый подбородок абверовца и вслушиваясь в его ровный, бесстрастный голос, Зотов не знал, на что ему решиться.
Немецкий капитан не торопил Зотова с ответом: по выражению лица пленного он догадывался, что летчик колеблется.
— Соглашайтесь, и никто ничего не узнает, — тихо и монотонно продолжал гестаповец. — А когда кончится война, все забудется…
Столяров и Колос сначала получили у Зотова сведения, необходимые в первую очередь для Готвальда: расположение различных служб в школе, клички курсантов, фамилии преподавателей.
Зотов теперь рассказывал все — подробно и охотно. Результат показаний переслали через Шерстнева Солдатенкову. Столяров также просил Тимофея передать врачу, чтобы тот под любым предлогом задержал Валентина в больнице как можно дольше.
Солдатенков тогда благополучно вернулся из Выпи. Шофер, напуганный до полусмерти угрозами партизан достать его из-под земли, если он проболтается, молчал. Время от времени врач при встречах с шофером ловил на себе его взгляд — то ли настороженный, то ли восхищенный. Солдатенкову некогда было разбираться в настроении своего спутника по поездке в Выпь, но что-то подсказывало доктору: шофер не предаст.
У Столярова тем временем появилась надежда, что удастся взорвать школу прежде, чем Готвальда выпишут из госпиталя. Надежда эта появилась неожиданно.
Как-то Алексей спросил Зотова:
— Скажите, есть ли в школе человек, на которого можно было бы положиться?
Курсант долго молчал. Потом наконец проговорил:
— По-моему, есть. Беглов. Евгений Беглов.
— Кто он? Курсант?
— Нет. Оружейный мастер.
— Вы хорошо его знаете?
— Да, мы знакомы довольно близко. Мы тут в городе ухаживали с ним за двумя родными сестрами. Когда я получал увольнительную, мы с ним встречались в доме этих сестер. Да и в школе тоже. Мы с Бегловым дружили. Если, конечно, можно с кем-нибудь дружить в таком гнусном месте.
— Почему вы думаете, что Беглов — человек надежный? — спросил Алексей.
— Это трудно подтвердить фактами. Мне всегда казалось, что он ненавидит немцев, хотя, разумеется, откровенно мы с ним на эту тему не говорили.
— А почему вам это казалось?
— Не знаю. А впрочем, подождите… Как-то совсем незадолго до этого случая со мной, мы с ним вечером стояли на берегу озера. Смотрим, прямо над школой появились самолеты. Наши! Мы их узнали еще по гулу. Посыпались бомбы. И все мимо, мимо, мимо. Так ни одна в школу к не попала. Все в озеро. Мой приятель даже выругался от злости. А потом говорит: «Эх, хоть бы нашелся человек, который навел бы эти самолеты на цель».
— Гм… — Столяров задумался. — Вы знаете, что случится, если вы наведете нас на провокатора?
— Догадываюсь, — твердо ответил Зотов. — Беглов — не провокатор, в этом я уверен. Не знаю только, согласится ли он с вами сотрудничать. Думаю, что это зависит только от вас.
— Где можно встретиться с вашим приятелем?
— В городе, у наших подружек. Сенная, тридцать девять. Спросить Галю или Клаву. Он бывает у них часто, он не курсант, за ним не так строго следят.
Когда вышли из лазарета, Алексей сказал Колосу:
— Нужно срочно встретиться с Шерстневым. Поручаю это тебе. Пойдете вместе с Тимофеем к этим сестричкам, а еще лучше, если Тимофей один сходит. Передашь ему адрес.
* * *Субботним вечером Шерстнев постучал в дом номер тридцать девять на Сенной улице. Перед этим он внимательно осмотрел одноэтажное деревянное зданьице. Сквозь щели плотно закрытых ставен пробивался слабый свет.
— Кто там? — спросил за дверью женский голос.
— Полиция!
Тимофей, потопав на крылечке, сбил снег с валенок и вошел следом за девушкой лет двадцати пяти в просторную комнату с низким потолком. За столом сидели еще одна девушка и парень в куртке немецкого солдата, но без знаков различия. Густой чуб спадал на лоб. В руках у парня была гитара.
— Прошу документы, — строго сказал Шерстнев.
Первым протянул свое удостоверение парень.
— Так, Евгений Сергеевич Беглов, тысяча девятьсот двадцать первого года рождения, — пробормотал Шерстнев, листая паспорт. — Прописан в поселке Струево. А здесь, в городе, как оказались?
— Да вот к знакомым в гости пришел, — насмешливо сощурившись, ответил Беглов.
Он не боялся полицейских обходов: сотрудников Блестковской школы не смели трогать местные власти.
Не возвращая удостоверение парню, Шерстнев так же тщательно проверил документы у девушек и затем сказал Беглову:
— А вам придется пройти со мной.
— Это почему же? — удивился парень, — Документы у меня в порядке.
— Это мы проверим, — с угрозой в голосе пообещал Тимофей. — Пойдемте.
Девушки тревожно переглянулись.
— Господин полицейский, что же вы от нас кавалера единственного уводите? — кокетливо начала было одна из них, но, увидев неприступное выражение на лице Шерстнева, осеклась.
— Может, сами бы посидели у нас, чайку попили, — залепетала другая, но тоже смолкла.
Беглов протестовал бурно. Он совал Тимофею какие-то бумажки, пропуска. Но Шерстнев стоял на своем. В конце концов, ворча и огрызаясь, оружейный мастер накинул немецкую шинель без погон и вышел вместе с Тимофеем на крыльцо.
Ночь была тихая и лунная. Шерстнев и Беглов шли по теневой стороне улицы, увязая в глубоких сугробах. Сильно подмораживало. Снег под ногами скрипел.
— За каким чертом я вам понадобился? — снова взорвался Беглов. — Вы же прекрасно знаете, что под меня не подкопаешься. Я работаю в немецкой организации, да еще в какой! Вы же прочитали удостоверение. Наша школа полиции не подчиняется. Что вы ко мне привязались?!
— Идите за мной, там узнаете. Нечего болтать, — приказал Шерстнев и свернул в пустынный двор большого дома.
Беглов удивился, но, поколебавшись, последовал за Тимофеем.
Здесь, во дворе, было темнее, чем на улице. Высокие кирпичные стены стискивали его с трех сторон. Вдруг из тени вышел коренастый человек и направился к Беглову и Шерстневу. Беглов отшатнулся и хотел было бежать, но Тимофей схватил его за рукав шинели.
Подойдя вплотную, неизвестный сказал почти неслышно:
— Давайте знакомиться. Меня зовут Геннадий. Я к вам от партизанского командования…
16. Учитывая исключительное мужество…
«Утром 2 марта 1943 года Блестковская гестаповская школа взорвана. По имеющимся у нас сведениям, в момент взрыва там находился почти весь офицерско-преподавательский состав. Взрывом был убит заместитель начальника школы, штурмбанфюрер Отто Кравец серьезно ранен. Полностью уничтожено административное здание вместе с радиостанцией, пострадали два жилых корпуса и гараж. С нашей стороны потерь не имеется.
