Георгий Брянцев - Конец Осиного гнезда (Рисунки В. Трубковича)
Таня смутилась.
— Что вы…- проговорила она.
— Тогда готовь и себе мешок,- сказал я.- Выносите все наружу.
И закипела работа. Окончили укладку, когда начало темнеть. Приближалась ночь.
— А теперь спать!- приказал я.- Дежурить буду сам.
Все улеглись. Я не верил в то, что ребята уснули, но, когда заглядывал в землянку, там царила полнейшая тишина.
Чуть свет я поднял всех на ноги.Позавтракали всухомятку.Потом взвалили на себя вещевые мешки. Каждый мешок весил чуть ли не два пуда. В них были гранаты,взрывчатка,самовоспламеняющаяся жидкость,ракеты, патроны, батареи к радиостанции, запальный шнур, детонаторы, другое боевое имущество и кое-что из продуктов.
Перед уходом мы постояли в молчании у могилы,прощаясь с Семеном, и покинули Полюс недоступности навсегда.
Здесь, под березами, каждый из нас оставил частицу своей души. Мы шли вперед, и расстояние между нами и Семенам с каждым шагом увеличивалось. Он остался один оберегать наш временный и свой вечный приют…
Мы шли гуськом.Первым шагал Логачев, за ним Таня, затем Ветров, Березкин, замыкающим- я. Идти было очень трудно: давал о себе знать груз за плечами. Но никто не роптал, не охал, не жаловался, Через четыре часа, сделав пять привалов, мы достигли наконец цели. С первого взгляда на поляну я понял, что о лучшем не стоит и мечтать.
Все устали, всем зверски хотелось есть, отдохнуть, но, когда я предложил сейчас же обойти поляну и тщательно осмотреть ее, все, в том числе и Таня, захотели сопровождать меня.
Мы облюбовали в лесу, у самого края, сухую впадину, вероятно воронку от разрыва большой бомбы, уже густо поросшую мягкой травой, и сложили в нее все наше имущество.
Я сказал:
— Что ж, все хотят идти? Придется жребий бросать, кому остаться.
Выручил Логачев.
— Я останусь,- заявил он.- Ночевать тут будем?
— Тут.
— Хорошо, ступайте, я найду себе работенку.
Я решил пройти поляну от края до края,чтобы убедиться,нет ли на ней пней, опасных неровностей или сырых, заболоченных мест.
И мы зашагали вчетвером. Чем дальше шли, тем больше убеждались, что эта поляна- идеальный естественный аэродром.Она была ровна и тянулась с востока на запад километра на два-два с половиной.
— Эге!-воскликнул Березкин.- Да тут можно сажать тяжелые бомбардировщики!
— Видите, Кондратий Филиппович,- сказала Таня,- я не ошиблась.
Тому,что Таня сама вызвалась пойти с нами, и тому, что она заговорила, я, кажется, был рад не меньше, чем этой находке.
С нас градом катился пот, мы чуть волокли уставшие ноги, но продолжали самым тщательным образом обследовать поляну.
Часа через два обессиленные, но довольные мы вернулись к своему новому лагерю.
Логачев,пока мы ходили,не сидел сложа руки. Над воронкой уже возвышался скелет шалаша из длинных жердей. Николай накрывал его заготовленной хвоей. В сторонке ярко, бездымно горел костер.
— Ну, Танюша, засучивай рукава!- сказал я.- От еды, я думаю, никто не откажется.
— Я помогу тебе, Таня,- предложил Сережа Ветров.
Таня не отказалась от помощи и спросила:
— Только что готовить? У нас есть пшенный и гречневый концентраты, есть рыбные и мясные консервы.Можно наделать лепешек из муки, есть немного сала.
— По-моему,- выразил общее мнение Березкин,- давай то, что побыстрее.Я до того отощал, что готов за поясной ремень приняться.
Таня и Сережа занялись стряпней.Березкин стал помогать Логачеву,а я засел за составление радиограммы.
Затем я достал свою рабочую схему и нанес на нее и озеро и поляну. Поляна стояла почти на полпути к осиному гнезду и километрах в шести от озера. В километре от поляны пролегала лесная дорога,идущая от Ловлино на юго-восток к железнодорожному разъезду. Дорогой этой, как мы знали, оккупанты не пользовались…
Наевшись до отвалу гречневой каши, приправленной кусочками сала, и запив ее горячим чаем, мы, установив порядок дежурства, проспали до трех часов дня.
Я проснулся последним и почувствовал, что от усталости не осталось и следа. В воздухе пахло хвоей и свежей, сочной травой. День был в самом разгаре, и солнце припекало основательно.
Сережа Ветров сидел, опершись спиной о ствол сосны: в его руках я увидел карандаш и походную записную книжку, с которой он никогда не расставался. Но он не писал, а разговаривал с Таней, которая сидела против него на траве и перебирала крупу. Я прислушался. Они спорили. Сережа доказывал, что без радиосвязи работа в тылу неприятеля невозможна. Таня горячо спорила.
— А наше подполье в городе,-говорила она,-работало и продолжает работать, не имея радиосвязи. У многих партизанских отрядов также нет рации.
— Это не работа, а чепуха!- безапелляционно заявил Сережа.
Таня от возмущения даже крупу рассыпала.
— Как ты смеешь так говорить?! Ведь главное не радио, а люди, наши люди! Они и без радио знают, что делать.
— Не спорь! Ты просто недооцениваешь технику…
С каждой минутой оба все больше распалялись,говорили, перебивая друг друга.Я слушал и лишь немного спустя сообразил, что Сережа просто «заводит» Таню. Он умышленно порет нелепости, чтобы отвлечь ее и не оставлять наедине с тяжелыми мыслями.
Я в душе поблагодарил хлопца. Еще ни разу со дня смерти Семена я не видел Таню такой оживленной и взбудораженной. Она наскакивала на Сергея, упрекала его в политической безграмотности, жестикулировала, и Сережа уже не знал, как выкарабкаться из неудобного положения.
Я нарочито громко зевнул,потянулся и встал. Спор моментально прекратился. Сережа облегченно вздохнул, спрятал карандаш, записную книжку и подошел ко мне.
— А Логачев и Березкин дрова носят, — доложил он.
— Какие дрова? — не понял я.
Сережа усмехнулся:
— Как- какие? Для сигнальных костров. Когда-нибудь все равно надо будет носить.
В двенадцать часов Сережа Ветров передал мою радиограмму. Я сообщал в ней координаты поляны, размеры и грунт ее, ориентиры с воздуха, просил прислать самолет «ЛИ-2» в ночь с субботы на воскресенье, точнее — в воскресенье, в два часа ночи.
Как только стемнело, мы, попив чаю и пожевав сухарей, улеглись спать.
41. ТАНИНА УХА
Сережа Ветров растолкал меня на рассвете и подал расшифрованную радиограмму. В ней было сказано:
Самолет придет два ноль-ноль воскресенье. Выкладывайте шесть костров два ряда коридором. Расстояние между кострами в длину пятьдесят метров. Направление посадки дайте две ракеты — белую и красную.
— Вот это здорово!- обрадовался я и так шлепнул Сережу по спине, что он чуть было не упал.- Давай буди ребят, надо обрадовать всех.
День занимался теплый, прозрачный. Трава, густо покрытая росой, отливала сединой. В небе уже звонко заливались жаворонки, где-то далеко за поляной четко постукивали перепела.
Ничто вокруг не напоминало о войне: чистое, глубокое лазурное небо, торжественно спокойный лес, благодатная тишина, нарушаемая гомоном пробудившихся птиц…
Раздевшись до пояса, мы старательно полоскались у болотца с застоявшейся темно-зеленой водой, отдававшей запахом прели.
После мытья Николай Логачев всем на зависть проделал несколько спортивных номеров. Он сделал стойку «жимом», прошелся на руках вокруг болотца, проделал четыре раза сряду сальто и затем нырнул в болотце еще раз.
Пока Таня умывалась, расчесывала и заплетала косу, белка сидела у нее на плече и,держа в передних лапках крепкую, еще не созревшую шишку, покусывала ее своими острыми зубками. Таня ласково поглядывала на нее.
Позавтракали мы остатками вчерашней каши и занялись сортировкой имущества.Мы решили оставить здесь часть боеприпасов и продуктов,кое-что из снаряжения и одежды,а остальное нести с собой к озеру.Я предупредил друзей, что на поляну мы вернемся только ночью в воскресенье, чтобы встретить самолет.
Итак, в начале десятого мы покинули свой аэродром и, сориентировавшись по карте и компасу,отправились навстречу Фоме Филимоновичу, к озеру, навстречу решающим событиям.
Идти было теперь значительно легче, да и путь был в два раза короче вчерашнего.
Мы не торопились, делали частые короткие привалы. На полпути пересекли лесную дорогу, о которой я уже упоминал, внимательно осмотрели ее. По-видимому, никто по ней не ходил и не ездил за последние недели.
В полдень мы добрались до озера.Оно лежало в низине и мало чем отличалось от болота. Берега покрывал густой и высокий камыш.
— Какая глухомань! пробормотал Сережа Ветров.
Мы начали обходить озеро и, когда добрели до чистого берега,услышали, как кто-то шумно бултыхнулся в воду.
И тут же раздался голос Фомы Филимоновича:
— Внучка, отворотись! Я вылезать буду!
Таня прыснула и скрылась в кустарнике. Мы увидели Фому Филимоновича, скакавшего на одной ноге. Он натягивал брюки, и вода сбегала с его бороды веселыми струйками. На отмели, в траве, недалеко от воды, трепыхались и поблескивали красноперые окуньки с ладонь величиной и несколько щук.
