Георгий Брянцев - Конец Осиного гнезда (Рисунки В. Трубковича)
Вместе с Фомой Филимоновичем мы должны были уйти в болотистое место, лежавшее в полутора километрах от зимовья. Этот маневр преследовал единственную цель- сбить со следа овчарок, если люди Гюберта ведут их с собой.
Итак,учтя все возможные случайности, я и Логачев выбрали удобную позицию, с которой хорошо просматривалась поляна, и стали ждать.
Примерно за полчаса до обусловленного времени мы услышали скрип тележных колес. Я и Логачев замерли, почти не дышали… Потом мы услышали, что кто-то поет, и по голосу сразу узнали Фому Филимоновича. Он пел тихо, вполголоса, старую русскую песню: «То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит». Слов разобрать было нельзя, но мотив мы улавливали отлично.
Едва я и Логачев успели переглянуться, как на поляну, к руинам зимовья, выехала одноконная телега. На ней восседал Фома Филимонович.
Мы наблюдали за ним и продолжали сидеть не двигаясь. Мы ждали или появления немцев,или сигналов, или,наконец, подхода Березкина и Ветрова. Но пока стояла тишина и, кроме Фомы Филимоновича, никто не показывался.
Я взглянул на часы. Старик явился раньше двенадцати, и обнаруживать себя было еще рискованно. В нашем распоряжении имелось чуть ли не полтора часа. Мы могли ждать и наблюдать.
Фома Филимонович слез с телеги и, продолжая напевать, обошел поляну, всматриваясь в каждое дерево и отыскивая условный знак. Старик прошел в десятке шагов от нас, ничего не заметив. Это меня успокоило- уж если глаза Фомы Филимоновича не смогли нас обнаружить, то немцев можно было не опасаться!
Пробормотав что-то про себя, он подошел к телеге, развязал супонь, снял дугу, вожжи, чересседельник, хомут и пустил лошадь пастись.
Это была ребристая кобыла гнедой масти, очень спокойная на вид.
Фома Филимонович не «проявлял ни малейших признаков беспокойства.Это было важно, однако не давало никаких гарантий, что все в порядке.
Фома Филимонович снова взобрался на телегу,достал кисет и бумагу, скрутил самокрутку и закурил.
А сигнала от ребят все не было, не было и их самих. Прошло полчаса, три четверти, час- положение оставалось прежним.
Вдруг Фома Филимонович, сидящий на телеге, насторожился, склонил голову набок и затем стал всматриваться в растущие вблизи деревья.
Я и Логачев застыли. В чем дело? Что произошло? Что заметил или услышал старик?
Фома Филимонович слез с телеги, взял дарственную централку, подошел к отдельно стоящей березке и,взглянув на ее крону, стал постукивать прикладом о ствол. И только тут я заметил малюсенькую пушистую белку, испуганно метавшуюся в ветвях березы. Так вот кого увидел старик.
Я посмотрел на Логачева. Он улыбнулся. Значит, и он заметил белку.
Неопытная,должно быть вышедшая на свою первую самостоятельную прогулку, она,увидев незнакомое двуногое существо, и не знала с перепугу, что делать. Береза стояла на отшибе, перепрыгнуть зверьку некуда, и белка, пометавшись, прижалась к стволу и замерла.
— Спускайся, спускайся, дурочка!- ласково звал ее Фома Филимонович. — Ишь какая крохотулька! Ну, спускайся же, а не то я сам доберусь до тебя.
Только теперь я убедился, что Фома Филимонович ни о чем не знает и никакая опасность нам пока не грозит. Я взял Логачева за руку, и мы вышли из засады. Старик тотчас же повернулся к нам лицом.
— О! Кондрат, Миколка! Смотрите!- И Фома Филимонович показал на белку. — Словим? Это Таньке. Она страсть как любит всяких зверюшек. Ну-ка, Миколка, ты половчее меня…
Теперь у меня окончательно рассеялись все сомнения. По настроению Фомы Филимоновича было ясно, что в осином гнезде не произошло ничего непредвиденного для нас.
Логачев положил на землю автомат и полез на березу. Видя опасность, белка тоже стала взбираться повыше. Наконец белка достигла самой верхушки. Дальше лезть было некуда. Она дрожала и поглядывала на приближавшегося врага.
— Смотри не сорвись,- предупредил я Логачева.
Но все окончилось благополучно,если не считать двух-трех укусов, которыми наградила белка Николая, когда он ее схватил и сунул за пазуху.
Мы разглядывали зверька,погладили его шерстку.И по совету старика Логачев опять спрятал ее за пазуху.
— Вот девка-то будет рада! Приручит ее… До войны она пару выходила,я ей из лесу принес.Забавные были…-проговорил Фома Филимонович и,сразу переменив тему и напустив на себя строгий вид, обратился к нам: — А кому же это зуботычки полагается надавать, а? Кто заставил меня понапрасну трясти кости прошлый раз?Над кем мне расправу учинить? Ты?- кивнул он на Логачева.
Тот покачал головой.
— А кто же: Семенка, Мишутка?
Мы молчали. Я не знал, как сообщить Фоме Филимоновичу о смерти Семена. Держать же старика в неведении было совершенно невозможно.
И я прямо сказал:
— Семена, Фома Филимонович, уже нет… Семен погиб!…
Что-то дрогнуло в лице старика. Он отступил на шаг и, уставившись на меня, спросил:
— Ты… ты что мелешь, Кондрат?…
Руки Фомы Филимоновича повисли, точно плети, он побледнел и, словно еще не веря тому, что услышал, сказал неверным голосом:
— Как погиб? Почему ты молчишь?
Я коротко рассказал о случившемся.
Фома Филимонович опустился на землю, схватился за голову и заплакал:
— Как сына родного любил!… Он был ближе сердцу моему, чем кора дереву… Семенушка,голубчик!… Закопала Танюшка свое счастье в землю…- бормотал он.
Я взял старика за плечи и заставил подняться:
— Мужайся, крепись, Филимоныч. Не тебе одному тяжело- и Тане, и мне, и всем… Что ж теперь плакать — поздно!
Фома Филимонович затих, глядя на какую-то точку, и после долгого молчания проговорил:
— Все пройдет,Кондрат… Все стерплю!Дай только опомниться!-Он вдруг сильно затряс головой, как бы стараясь от чего-то освободиться, и сказал жалобным голосом: — Нельзя же так враз- и забыть Семенку… Нельзя!…
— А мы и не забудем!- твердо произнес Логачев.- Никогда не забудем! И фашистам припомним…
Фома Филимонович грустно покачал головой, думая о чем-то своем.
Чтобы рассеять его немного и отвлечь от мыслей о Семене,я сообщил о наших подозрениях и о том, как мы подготовились к этой встрече.
Фома Филимонович сказал:
— Я никого в тот раз не видел. Я пришел, прождал час и ушел… А теперь мне кое-что ясно.
— Что тебе ясно?- насторожился я.
Оказывается, в день гибели Семена со станции на проческу леса ушли двое солдат, прихватив с собой самого крупного и злющего кобеля, под кличкой Спрут.
— Они вышли раньше тебя?
— Раньше. Их до Ловлино довезли на машине.
— А зачем они поехали в Ловлино?
Несколько дней назад из райцентра на Опытную станцию приезжал гестаповец и сказал, что около деревни Ловлино, в лесу, староста обнаружил зарытый в песок парашют, и коль скоро гестапо не располагало собаками-ищейками, он попросил Гюберта обследовать местность. Гюберт отрядил солдата- проводника овчарки, а второго прислало гестапо. Солдаты уехали и не вернулись.
— Ты знал в лицо обоих?- спросил я.
— Одного знал хорошо, второго видел один раз.
Я предложил сходить к кустам, где мы спрятали трупы.
Фома Филимонович без труда узнал в одном проводника собаки и твердо заявил:
— Это Артур. Он самый…
О приезде гестаповца, обнаружении парашюта и посылке солдат в лес Фоме Филимоновичу рассказал Похитун.
Мы вернулись на полянку. Теперь ясна стала причина появления немцев так далеко от осиного гнезда и так близко к Полюсу недоступности.
— Что же теперь говорят на станции?- поинтересовался Логачев.
— Разное плетут,- ответил Фома Филимонович.- Одни говорят, что солдаты заблудились в лесу,другие- что напали на след, а след их завел далеко.Штейн считает, что они отправились в Раковку и хлещут там самогон. Он обзвонил все окрестные деревни и наказал старостам и полицейским учинить розыск. Да где же теперь искать…- Старик усмехнулся и махнул рукой. Немного погодя он добавил:- Значит, я был здесь, когда все уже свершилось…
— А что случилось, почему ты досрочно пришел?- спросил я.
— На уток готовимся ехать, Кондрат. Вот какое оно дело!
— Когда?
— С субботы на воскресенье.
— В эту субботу?
— Да нет… В будущую. Через девять дней.
— Решили открыть охотничий сезон пораньше?- усмехнулся Логачев.
Старик кивнул головой и заметил:
— Выходит так.Утка еще не везде готова,но ему мало дела до этого. Сказал: «Ищи, чтобы наверняка».
— Нашел?- полюбопытствовал я.
— Есть на примете озерцо… За мной дело не станет. Ну, я и заторопился свидеться. Видишь, Кондрат, как оно оборачивается!…- Фома Филимонович нахмурился(видно, тяжелые мысли опять одолели),помолчал и продолжал:- Тут, однако можно устроить бал-маскарад. Озерцо-то в самой глухомани, а нас, охотников, будет раз-два- и обчелся! Ты смекаешь, куда я клоню? Одно дело — громить их гнездо. Это- стоящее дело, слов нет! А сцапать майора живьем тоже недурно. А?
