...Начинают и проигрывают - Квин Лев Израилевич
— Значит, вам не хватило подробностей, — констатировала она едко.
— Да.
— Пожалуйста, могу добавить…
И пошла сыпать: рядом с Домом рухнувших надежд такой-то дом справа, такой-то — слева. Улица там проходит такая-то, на углу галантерейная лавчонка без окон, с одной только стеклянной дверью и колокольчиком над ней…
Нет, Арвид, кажется, дал маху! Чувствуется, все правда, все видено собственными глазами.
Остановилась, спросила с издевкой:
— Еще? Или хватит?
— Вы только про Дом, — невозмутимо отозвался Арвид.
— Хорошо, теперь пойдут беседки. — Она смеялась над ним, нисколько не таясь. — Они метрах в ста от озера, верно? Дорожка к самой воде из красной черепицы, у вас такой кроют крыши. Да, вот что — пол в беседках паркетный. Удивительно, правда? — она уже обращалась к Глебу Максимовичу. — В открытых, доступных дождю и ветру беседках вдруг великолепный узорчатый паркетный пол! И на крышах — они как купола, круглые — острые позолоченные вершинки, вроде бы кончики пик. А стены из переплетенных мелкими клетками палочек…
— Достаточно, — остановил ее Арвид. — И вы утверждаете, что все это видели сами?
— Боже мой, до чего подозрительный народ!… Да, да, заявляю еще раз и прошу занести в протокол, что я жила там, у вас, с января сорок первого по двадцать шестое июня — этот страшный день я запомню на всю жизнь. Ваши милые соотечественники довольно нелюбезно стреляли нам в спины…
— И все-таки я прав! — Арвид совершенно не реагировал на ее ядовитые уколы. — Мне уже тогда показалось странным, в столовой. Но подумал, может быть, ошибаюсь, сам забыл. А сейчас специально звонил в Москву, в наш ЦК, там есть товарищ из моего города.
— И товарищ убедил вас, что я лгу? — Она по-прежнему уверенно улыбалась.
— Некоторых подводит плохая память. Очень странно, но вас подвела как раз хорошая… Вы сделали ошибку, которую нельзя простить, Зинаида Григорьевна. Надо было еще раз заглянуть на Новофорштадтское озеро…
Вроде и не сказал он еще ничего такого, но напряжение в комнате сразу подскочило.
— Какая-нибудь неточность еще совершенно ни о чем не говорит!
Не знала она, с какой стороны последует удар:
— Наоборот, все точно, все очень точно… Слишком точно: беседки ведь сгорели. Лесной пожар, они сгорели дотла. И знаете, когда? Осенью тридцать девятого. До восстановления у нас советской власти; в городе еще не было никаких гарнизонов Красной Армии. Вы их действительно видели, теперь я окончательно уверился…
— Да, вы нам всем очень убедительно доказали, — подтвердил полковник.
— Но только не в сорок первом. Беседок там уже не было в сорок первом…
Глеб Максимович подхватил снова:
— Откуда следует, что вы жили в Латвии еще до того, как она стала советской. И это весьма, весьма удивительно! Потому как по вашим биографическим данным, по всем вашим документам вы находились в то время очень далеко оттуда, в центральной России.
Зинаида Григорьевна молчала. Губы плотно сомкнуты, взгляд устремлен мимо нас.
— Так как же?
Молчание.
— Ну ничего, — незлобиво сказал Глеб Максимович. — Есть время подумать, теперь ведь ни вам, ни нам не надо особенно спешить… Дядя! — он хмыкнул. — И что за блажь окрестить Дядей такую интересную женщину? Прямо обидно, не находите? Или так придумали из соображений конспирации? Но ведь ни один дурак уже давным-давно не верит в тождество агентов и их кличек!
27.
И все-таки полковник ошибался — известная причина окрестить Зинаиду Григорьевну Дядей была. Это стало ясно, когда мы узнали, почему ей выбрали такую кличку.
При скорой ходьбе она чуть-чуть косолапила, ставя ноги носками немного вовнутрь. Слово «косолапить» обозначается на немецком языке целым идиоматическим выражением: uber den Onkel laufen — буквально: бежать через дядю, поспешать раньше дяди. Ее шеф — еще давно, когда она находилась в Восточной Пруссии, в специальном лагере для прибалтийских немцев, — заметив маленький недостаток своего агента, в шутку назвал ее Дядей.
Шутливое прозвище закрепилось в качестве официальной шпионской клички.
Это она рассказала сама. Не сразу, конечно, а значительно позже, к концу следствия. Снимая с нее, слой за слоем, как оболочку с мумии, все придуманное, мы постепенно добрались до самой сердцевины. А скрывать детали, когда уже раскрыто основное, лишалось смысла.
Но пока это произошло, она здорово помотала нам нервы. Бесконечные допросы, очные ставки, всевозможные письменные запросы, звонки, телеграммы в разные концы страны, кропотливое копание в бумагах ночи напролет… Мы сбились с ног, похудели, лишились сна.
Перелом произошел во время одной из очных ставок. Глеб Максимович пригласил к себе доставленную утром на военном самолете женщину, велел привести арестованную, а когда она вошла в кабинет, познакомил их:
— Зинаида Григорьевна Петрова… Зинаида Григорьевна Петрова. Да, да! И год рождения тот же. И месяц, и число. Больше того: вы обе родились в одном селе. Больше того: у одних и тех же родителей. — Посмотрел весело на прилетевшую с Востока гостью. — Бывают же на свете такие совпадения, а, Зинаида Григорьевна?
— Вот вы какая! — Арестованная окинула оценивающим взглядом ничего не понимавшую женщину. — Я вас представляла другой — погрубее, примитивнее… Хорошо, гражданин полковник, — повернулась она к Глебу Максимовичу. — Вы выиграли, нечего зря время терять…
Арвид был прав: Маргарита Карловна Зиммель, — таково ее настоящее имя — долгое время жила в Латвии, Ее отец — видный царский полковник, один из организаторов похода армии фен дер Гольца против молодой советской республики в 1919 году. Мать — русская дворянка, религиозная фанатичка, исповедовавшая католичество и патологически ненавидевшая безбожников-большевиков.
Немецкий абвер завербовал Маргариту Зиммель еще в студенческие годы, когда она училась на филологическом факультете Рижского университета. Постоянную связь с германской разведкой она поддерживала и позднее, уже будучи преподавателем Аглонской католической гимназии, — именно в то время она часто навещала город, в котором жил Арвид, особенно во время летних каникул, завязывая нужные знакомства.
Когда в 1939 году прибалтийские немцы по призыву «фюрера» выехали в Германию, в их числе была и Маргарита Зиммель. Но, в отличие от других своих земляков, она пробыла в фатерлянде недолго. У ее шефов родился план пристроить разведчицу к советской военной базе в Лиепае, причем с дальним прицелом.
Местные ульманисовские власти, тайно сотрудничавшие с гитлеровцами, охотно пошли навстречу. Так родилась на свет латвийская гражданка, русская по национальности, Зинаида Григорьевна Боброва, которой предназначено было — не судьбой, конечно, а руководителями разведки — в дальнейшем встретиться с советским капитаном Иваном Григорьевичем Петровым — у него была сестра Зинаида, и ради нее, вернее, ради ее биографии и затевалась вся сложная комбинация.
Иван Григорьевич был холост, Зинаида Григорьевна очень приглянулась ему, и в 1940 году, когда Латвия стала советской, он предложил ей руку. Предложение было принято, Иван Григорьевич отпраздновал свадьбу в узком кругу сослуживцев, его жена получила новый паспорт — уже советский — на имя Зинаиды Григорьевны Петровой. Точно так же звали и младшую сестру капитана, которая еще четыре года назад уехала из родного села под Курском на Дальний Восток.
Молодожены недолго наслаждались счастьем. На Ивана Григорьевича в ноябре того же года неизвестными лицами было совершено покушение, и он, не приходя в сознание, умер на руках безутешной супруги.
Теперь Маргарита Зиммель снова свободна — и операция по глубокому внедрению ее в Советский Союз успешно продолжается.
Она переезжает в другой латвийский город, знакомится там с молодым советским офицером Красниковым и выходит за него замуж, умолчав о своем предыдущем браке. У нее теперь и метрика есть на имя Зинаиды Григорьевны Петровой — для этого потребовалось только написать в сельсовет на Курщине и попросить выслать копию свидетельства о рождении, якобы для оформления выплат сестре погибшего капитана.
