Ибрагим Абдуллин - Прощай, Рим!
— Вот тебе и «пациенца»! — усмехнулся Петр, когда Грасси перевел им взволнованный рассказ итальянцев. — Недаром, значит, говорится, что наступление лучшая помощь соседу. Теперь и они будут смелее действовать.
Но шила в мешке не утаишь. Кто-то из гостей, вернувшись домой, видимо, все же проговорился. Вскоре в партизанский стан явилась группа молодых ребят из города. Дозорные вызвали Грасси и Колесникова.
«Эх, что за народ! — подумал с досадой Леонид. — Теперь фрицы того и жди нападут на след отряда. Впрочем, и итальянцев-то трудно винить. Тоже накипело, хочется действовать, мстить оккупантам…»
Опасения оказались справедливыми. Дня через два из города поступил тревожный сигнал. Немцы готовят экспедицию против партизан. Начальник римского гестапо издал приказ: «Русских в плен не брать. Кончать на месте». Кто-то распетушился и, не подумав толком, предложил было дать карателям бой. Колесников даже не захотел обсуждать такую возможность, поскольку любому мало-мальски понимающему в военном деле человеку было ясно, что в этой местности, где нет ни надежного укрытия, ни достаточно безопасных путей для отхода, не удастся оказать серьезного сопротивления вооруженным до зубов карателям.
— Стало быть, опять в дорогу, — сказал Леонид. — Может, в Монтеротондо вернуться?
— Нет, двинемся в сторону Албано, — сказал Грасси. — Сам говоришь, что немцы тоже не простаки. Сообразят, наверно, что и там и тут в эти дни действовал один и тот же отряд. Да еще побег из тюрьмы не забыт.
— А где это Албано?
— Давай-ка сюда карту, которую я тебе подарил перед боем.
Леонид вытащил старенькую, потертую на сгибах карту Центральной Италии.
— Вот здесь, — сказал Грасси, проведя пальцем вокруг Рима и остановившись на кружочке, возле которого было написано «Албано».
— А масштаб какой? Уголок-то оторван, не поймешь.
— Я тоже уж не помню, но знаю, что километров примерно тридцать пять.
— Тридцать пять… — Колесников прищурился и представил себе, какая обувь на ребятах. У большинства ботинки и башмаки разбиты в прах, а кое у кого еще не зажили ноги после перехода из Монтеротондо… Но делать нечего, придется потерпеть. На Грасси можно положиться, зря гонять не станет, марши эти ему достаются тяжелее, чем остальным.
В капаннах возле Албано их уже поджидала группа итальянцев. Пино и Лучио тоже были тут. Встретили они партизан шумно, радостными возгласами. Сразу же вытащили из мешков вино, еду, разложили все это на большом брезенте:
— Прего, прего, товарищи!
Приглашение за стол было очень кстати. Пока бойцы отряда «Свобода» утоляли голод, итальянцы пылко и настойчиво говорили о своем желании стать «партиджано».
— Фашисты сгноили моего отца в тюрьме, — басил чернобровый крепыш, смахивавший на Петю Ишутина манерой смотреть на человека прямо и смело.
— Моего сына они отправили в Германию, в концлагерь, — говорил итальянец средних лет, чье хмурое лицо было изборождено сплошной сетью морщин, глубоких и резких. — Единственный был он у нас. А сейчас от него ни письма, ни весточки. Черт бы побрал этого Гитлера!
— А у меня, — сказал третий, по виду еще совсем подросток, — а у меня вот что есть! — Он вытащил из кармана вложенный в картонную корочку портрет Сталина. — Вырезал из «Унита»…
Было над чем поразмыслить командиру. «Конечно, неплохо бы взять итальянцев. Проще станет устанавливать связь с местным населением, легче бы решался вопрос о провианте, однако… их возьмешь, и другим не откажешь. И в короткий срок отряд может чересчур разрастись. А где тогда в здешних условиях жить и скрываться? Может, пока что подождать все же?..»
Леонид еще раз пригляделся к итальянцам. В их глазах было столько надежды, столько боли, гнева, что человек и с каменным сердцем не решился бы разочаровать их отказом.
Колесников попросил Грасси рассказать им о нуждах отряда и поручить одним раздобыть обувь, а другим позаботиться о запасах продовольствия. Итальянцы были на седьмом небе.
— Все сделаем, как надо. Если потребуется, целый магазин увезем, — пообещал басистый крепыш. — Пишите, чего и сколько!
Магазин увозить надобности не возникло, но большой склад с боеприпасами взорвали. О складе том разнюхали вездесущие, востроглазые пацаны и сказали Робертино (так звали юношу, носившего в кармане портрет Сталина), а он доложил Колесникову.
— Я знаю, где этот склад, — сказал Робертино, уставившись на Леонида горящими от нетерпения глазами. — Давайте подожжем, будет на что посмотреть!
— Знаешь, стало быть… А вот откуда твои друзья и приятели проведали, что ты у нас обретаешься? — спросил Леонид как бы в шутку.
— Ха! Они уже давным-давно знают, что я партизан.
— То есть как это давным-давно?
— А я еще в сентябре шарахнул камнем в окно полицейского участка. Потом шилом проколол колесо одного мотоцикла.
Леонид подавил улыбку. Что ни говори, а боевой дух парнишки заслуживал похвалы:
— Браво, Робертино! Но ты ни матери, ни отцу…
— У меня ни матери, ни отца нет. Я сирота.
— Короче, не вздумай кому-нибудь проговориться, где ты скрываешься и что здесь делаешь.
Паренек надул губы:
— За кого вы меня считаете, синьор командир?
— За настоящего храбреца, Робертино. Поэтому попрошу тебя повести нас туда, откуда мы могли бы понаблюдать, что делается у твоего склада.
— Прямо сейчас? — подхватил окрыленный Робертино.
— Да, сейчас.
— Не торопитесь, — сказал пожилой, в морщинах партизан. — Похоже, что это очень важный склад. Обнесен двумя рядами колючей проволоки. Вечерами при любом подозрительном шорохе стреляют без предупреждения. Мы, гаписты, уже примеривались, но у нас маловато народу. Так что орешек оказался не по зубам. Может, теперь управимся… Русские — отважные люди.
— Но тогда нам опять придется уходить отсюда. И подальше, — говорит Грасси. — Немцы не успокоятся, пока не выловят и не перебьют всех нас.
— Ну что ж, на то и война.
— А может, лучше нам затаиться и недельку хотя бы тихонько пожить?
Леонид оглядывается на бойца, сказавшего эти слова. Ему лет под сорок, лицо изможденное, болезненное. Он присоединился к отряду чуть ли не перед самым уходом из Монтеротондо. В других условиях при таком истощении полагалось бы, наверно, в госпитале отлежаться… Леонид понимает его. Кочевая жизнь, которую ведет отряд в последние дни, порядком измучила бойцов. Давненько уже и помыться по-человечески не могут. А все же это не дело — сидеть притаившись. Не для тихой жизни рвались они на волю…
«Надо бы самому на склад тот посмотреть!» — решил Леонид и, взяв с собой Робертино с Ишутиным, отправился на разведку. Минуты через две их догнал пожилой гапист, единственного сына которого гитлеровцы угнали в Германию. Он растолковал Леониду, что главная опасность не у склада — там часовых мало, — а на подходах к нему, где немцы расставили секретные посты. Робертино знал расположение постов и пообещал провести поближе к складу самой укромной тропкой. Гапист повернул обратно, а трое разведчиков, пробравшись сквозь колючие кустарники на склоне холма, замаскировались в зарослях.
Внизу на расчищенной площадке стоит каменное строение вроде амбара. К нему от шоссе ведет асфальтированная дорога. В мирное время сюда, видимо, свозили табак с окрестных плантаций или ягоды и плоды, а теперь, судя по фасону ящиков, которые немцы сгру жают с автомашин, тут и впрямь хранят боеприпасы. Огромные грузовики въезжают в одни ворота и выезжают в другие. Однако ворота амбара не обиты железом, стало быть — здесь перевалочный пункт. За короткий срок, пока они вели наблюдение, разгрузилось пятнадцать машин. Удобный случай — склад битком набит добром, надо бы сегодня же ночью нагрянуть сюда и пустить красного петуха.
Хорошо бы, конечно, посмотреть подольше, выяснить, как часто меняют часовых, по какой дороге приходит смена, но сейчас там народу толчется уйма — шоферы, грузчики, конвой… Так что все равно не разберешься. Пока важно раздобыть бензину и на всякий случай саперные ножницы — колючую проволоку резать.
Когда выбрались из зоны, где была опасность, что их заметят с секретных постов, Леонид послал Робертино вперед: пусть Пино и Лучио, не мешкая, идут в город и сегодня же принесут бензина, хотя бы канистру, и ножницы. Иначе успех операции окажется под угрозой.
Итальянцы быстро справились с заданием, и Робертино провел отряд из десяти партизан той же укромной тропкой на давешний наблюдательный пункт. Может быть, следовало бы отложить операцию, однако очень уж соблазнительно было сделать попытку. Ведь не угадаешь, что случится завтра… Решили действовать по пословице: смелость города берет.
Как только солнце зашло, на вентиляционной башне амбара вспыхнули два прожектора. Стало даже светлее, чем днем. По расчищенной площадке перед складом мыши не проскользнуть. Леонид почувствовал, как у него мурашки забегали по коже. Пожалуй, и вправду слишком крепкий орешек — не по зубам.
