Андрей Серба - Тихий городок

Шевчук поморщился: разговор с капитаном явно не клеился. Одни общие слова, повторение азбучных истин, и ничего конкретного, нужного для дела. Сам виноват — тоже мне, начальник выискался: «Перейдем сразу к делу…», «Поставленную задачу уяснили?»

Неужели забыл, что главное в твоих взаимоотношениях с подчиненными — психологический контакт с ними? Даже если они прикомандированы к тебе на время… Посему, подполковник, срочно меняй климат в кабинете.

— Прости, капитан, что перебью, — тихо сказал Шевчук. — Все, что ты говоришь и делаешь, — правильно. Хочу лишь заострить внимание на следующем. Как думаешь, могли бы справиться с оуновцами и прочими бандитами войска охраны тыла фронта?

— Вполне. У них для этого достаточно и сил, и опыта.

— Я тоже уверен в этом. Значит, тебя и разведчиков привлекли к операции не просто как «чистильщиков» здешних окрестностей. Главное для нас с тобой — пресечь деятельность вражеской разведки, в первую очередь передачу добытых ею сведений за линию фронта… Догадываешься, о чем хочу тебя просить?

— Примерно. Многие оуновцы орудуют в наших тылах не сами по себе, а напрямую связаны со швабами… с теми, що за линией фронта, и с теми, що у нас под боком. Отсюда возникает цепочка: ОУН — «Вервольф», который не упустит шанса использовать в своих целях оуновских информаторов и их систему связи: населенный пункт — лес. И для нас эта система — сущий клад… Из сказанного напрашивается вывод: поменьше трупов, побольше пленных. Так?

— Так, капитан. Ну как, поможешь мне с «языками»?

— Почему бы и нет? Тем более, что я еще вчера отдал разведчикам приказ: из леса без пленных не возвращаться.

— Спасибо, капитан. Моя помощь тебе в чем-нибудь требуется?

— Пока нет. Хотя… По моим сведениям, УПА располагает в данном районе пятью полнокровными сотнями, не считая отдельных боёвок и резидентур СБ. В сотнях по 120–140 человек. На дняхдумаю навязать всей лесной своре открытый бой. Для этого мне потребуется весь комендантский батальон. Весь, вместе с дежурной сотней… — Дробот с хитрецой взглянул на подполковника. — Да только комендант не может оставить город без гарнизона. Как-никак, в горах, помимо оуновцев, аковская бригада стоит и всякое способна выкинуть Может, вы могли бы своей властью провернуть такую комбинацию: комендант отдает мне на 2–3 суток целиком свой батальон, а взамен дежурной сотни получает на это время роту из инженерной бригады, что восстанавливает вокзал и ремонтирует под городом железнодорожную колею?

— Постараюсь помочь тебе, капитан. Кстати, сегодня по своим делам я встречаюсь с комендантом и мог бы с ним переговорить по твоему вопросу.

— Сегодня не стоит, рановато. «Квочка» еще не готова.

— «Квочка»? Это что — «Наседка»?

— Она. А точнее, название операции по разгрому бандитов. Заманю их, як цыплаков к квочке, в нужное место и разнесу в пух и прах. Понимаешь, от боя на равных они уклоняются, прочесы местности ничего не дают, поскольку у них целая сеть заранее оборудованных убежищ. Вот и задумал я кинуть им лакомую приманку, а когда они в нее вцепятся — сделаю им секирбашка… Если, конечно, вы, товарищ подполковник, поможете мне заполучить полностью комендантский батальон. Ох и «языков» я вам после этого обещаю — тьму, на любой вкус и на все случаи жизни.

Шевчук улыбнулся, поднялся с табуретки.

— Будет тебе батальон, капитан, будет полностью. Обещаю… А теперь прощай. В случае чего — всегда к твоим услугам…

Шевчук поразился числу людей, находившихся в приемной советского военного коменданта. Кого здесь только не было! Холеные господа в безукоризненных костюмах и с золотыми пенсне на носу… Чопорные старушки в допотопных соломенных шляпках с кружевами и при пуделях или болонках на поводках… Зажиточные хозяйчики-хуторяне с неистребимым запахом навоза и все почему-то с пухлыми кожаными портфелями в руках… Две группы скромно одетых мужчин с крупными мозолистыми руками: наверное, депутации от местных рабочих. А ведь инструкция советского командования военным комендантам предписывала им «не вмешиваться в административные функции местных органов власти и в дела гражданского управления, а все вызванные военной необходимостью мероприятия, в которых затрагиваются интересы гражданского населения, проводить только через местные органы власти, созданные Польским Комитетом Национального Освобождения».[27] Как видно, инструкция инструкцией, а жизнь жизнью.

Шевчук бочком протиснулся в угол приемной, где у двери, ведущей в кабинет коменданта, стоял массивный письменный стол. За ним сидели двое: у пишущей машинки и регистрационного журнала — молодой симпатичный лейтенант, напротив двух телефонов — городского и внутреннего — мрачноватый сержант.

— У себя? — осведомился подполковник, пожимая руку лейтенанту и кивая на дверь кабинета.

— С самого утра. Продыху от клиента нема, — доверительно ответил лейтенант.

— Кто у него сейчас?

— Начальство с «железки». Второй час заседают… Ничего не поделаешь: сами знаете, як зараз вопрос о коммуникациях стоит.

Шевчук это знал. Участившиеся на польских железных дорогах акты саботажа и диверсий лихорадили снабжение фронта. Поэтому между польским правительством и советским командованием шли переговоры о временном предоставлении польских железных дорог и обслуживающего их персонала в полное распоряжение советских военных властей. Официальное соглашение об этом подписано еще не было,[28] однако на местах польские железнодорожники уже работали в тесном контакте с советскими комендантами.

Дело, с которым пришел Шевчук, было не менее важным.

— А нельзя… того, — подмигнул подполковник лейтенанту. Фраза была весьма неопределенной, но он так выразительно щелкнул перед носом офицера пальцами, что тот его понял без дальнейших объяснений.

— Почему нельзя? Как говорится в толстых умных книгах: наше щастя в нашей власти. Секундочку…

Лейтенант исчез за дверью кабинета и вскоре появился обратно.

— Полный ажур, — с улыбкой сообщил он Шевчуку. — Паны решили сделать на десять минут перекур. Успеете?

— Постараюсь. Благодарю, лейтенант.

Когда из кабинета тесной кучкой вышли несколько польских железнодорожников, Шевчук сразу прошел к коменданту. Тот, предупрежденный лейтенантом, ждал его.

— Здравия желаю, товарищ подполковник, — приветствовал он Шевчука, поднимаясь со стула.

Среднего роста, стройный, на вид года 23–24. Красивое, по-мужски грубоватое, обветренное лицо, прямой нос, массивный подбородок… Черные усы, ровно подстриженные вдоль линии губ, гладко зачесанные на прямой пробор волосы… Тщательно выглаженная, плотно облегающая фигуру черкеска, золотые майорские погоны, хромовые сапоги. И блеск на груди: справа в два ряда ордена — внизу три Красной Звезды, за ними — Александра Невского и Отечественной войны, слева — несколько медалей. Ничего не скажешь, внешне комендант являл собой впечатляющее зрелище.

— Здравствуйте, майор, — ответил Шевчук, проходя к столу, за которым стоял комендант. — Слышал, что приходится нелегко? Ничего, со временем привыкнете.

— Так точно, товарищ подполковник, — бесцветным голосом ответил майор и указал на стул у длинного приставного стола: — Прошу.

Шевчук выдвинул стул, сел. Только после этого занял свое место за столом и майор.

— Слушаю вас, товарищ подполковник.

— Знаю, что времени у вас в обрез, поэтому буду краток. Я прибыл по поводу недоразумения, случившегося между вами и моим польским коллегой поручником Возняком.

— Между мной и поручником не было никаких недоразумений. Правда, он обратился ко мне с личной просьбой, однако я не счел нужным ее удовлетворить.

— Вы имеете в виду просьбу поручника освободить шестерых поляков-аковцев, задержанных вашим патрулем в городе?

— Так точно, товарищ подполковник.

— Меня зовут Зенон Иванович, — улыбнулся Шевчук. — А разве поручник не сказал вам, что эти аковцы из бригады «Еще Польска не сгинела» и пришли в город на свадьбу сестры одного из них?

— Он информировал меня об этом.

— И вы, Виктор Лукич, тем не менее не пошли ему навстречу?

— Так точно, товарищ подполковник.

— Меня зовут Зенон Иванович, — еще раз напомнил Шевчук.

Губы майора дрогнули в едва заметной усмешке, он отвел глаза в сторону.

— Дисциплина кончается там, — прозвучал его голос, — где вместо предусмотренных уставом майоров появляются Викторы Лукичи, а подполковники превращаются в Зенонов Ивановичей. Между тем сотрудники контрразведки и комендатур, в первую очередь, отвечают за состояние дисциплины в армии. Не так ли, товарищ подполковник?

Шевчук на какой-то миг лишился дара речи. Кто он, этот комендант? Не унтер ли Пришибеев, каким-то образом очутившийся в майорах? Но самое забавное, что возразить ему нечего: действительно, ни один устав Красной Армии не предусматривает обращения военнослужащих друг к другу по делам службы по имени-отчеству.