Евгений Погребов - Штрафной батальон
Новички отмолчались.
— Что ж, тем лучше. Остальных прошу подходить в порядке очередности!..
Когда фамилия последнего солдата была занесена в список, Павел собрал новичков вокруг себя:
— Считаю своим долгом предупредить о следующем: штрафной батальон — особая часть, и порядки в нем тоже особенные. За воровство, поножовщину, мародерство — трибунал. Это правила писаные, вы о них наслышаны. Но существуют и неписаные, которые тем не менее строго обязательны для всех без исключения. Старое у вас за плечами, и попрекать им у нас не принято. Штрафники себя братьями зовут. В бою раненых не оставляют и не отходят, на смерть друг за друга идут. Так же и во всем остальном: последний кусок с друзьями делят. Но тех, кто подличает, ворует, выхитривается или еще что — наказываем своим судом. И приговор, как в трибунале, бывает обычно один. Это прошу учесть особо. Скидок и поблажек никому не будет!
Кажется, прочувствовали все. Только один, массивный, с короткой бычьей шеей, махнув рукой, презрительно хмыкнул:
— Пуганые мы, корешок! Ты свою бабушку лучше попугай.
— Корешков в другом месте поищешь, а я командир взвода. Пугать никого не собираюсь, пока только предупреждаю. Но учти, за словом и дело не задержится. Можешь поподробней узнать об этом у своих дружков… — Для вящей убедительности Павел как бы невзначай поправил на ремне кобуру с пистолетом.
Позже, когда все разместились, к нему и Махтурову подсели трое державшихся особняком новичков из бывших фронтовиков. Федор Гайко, Николай Жуков и Александр Богданов.
Гайко в прошлом младший лейтенант. В штрафбат загнала беспечность. В запасном полку встретил старого товарища-однополчанина. Встречу обмыли. После оба ответ перед трибуналом держали.
Жуков и Богданов — солдаты. Первый дослуживал действительную, когда началась война. Фронт, госпиталь, команда выздоравливающих. Обычный путь многих солдат с необычным концом, приведшим на скамью подсудимых.
Богданов старше годами, из запаса. Получив после второго ранения месячный отпуск, ехал домой. Пассажирского поезда, как все, дожидаться не стал, запрыгнул на тормозную площадку проходящего воинского эшелона. Часовой потребовал, чтобы он спрыгнул, но Богданов выполнить требование отказался. Слово за слово — часовой не шутя пригрозил оружием. Богданов его с площадки столкнул.
— И на кой он мне сдался, этот воинский? — рассказывая свою историю, недоумевал Сашка. — Говорил же комендант, что следом пассажирский идет. Так нет же, не поверил. И часовой этот? Надо было спрыгнуть, и черт с ним. Да зло взяло: не понимает, что ли, что из госпиталя домой?
— А может, ты шпион?! На роже-то у тебя об этом не написано. А часовому в таком разе — труба! — подсмеивался Жуков.
— Так это я сейчас соображаю. А тогда озверел. «Ах ты, думаю, гад, я там кровь проливаю, а ты…»
С этими ребятами с полуслова друг друга поняли. В общих чертах ознакомили их с порядками в штрафном батальоне, те в свою очередь предупредили, чтобы опасались мести Фиксатого и компании. С одной маршевой ротой с ними прибыли — законченные подлецы.
— Что ж, по рукам, братцы? — улыбаясь открытой улыбкой, подвел черту под разговором Гайко. — На нас троих можете полагаться как на самих себя.
— Добро!..
Кроме Гайко, Жукова и Богданова, приглянулись Павлу четверо портовых грузчиков-волгарей — Воробьев, Петрунин, Фокин и Хасматулин. Осуждены за кражу нескольких ящиков с консервами, совершенную при разгрузке парохода. В прямом смысле пытались концы в воду упрятать: выкинули за борт, надеясь потом достать. Не тут-то было, попались. Так всей бригадой после трибунала и были направлены в штрафной батальон. Все четверо до войны отслужили действительную, а Фокин еще и в освобождении Западной Украины участвовал. С оружием знакомы, уставы знают.
Рослые, как на подбор, закаленные на речном причале, они не то что уголовников — самого черта за пояс готовы заткнуть. Чуть что — не раздумывая, грудью один за одного встают.
Обижаться грех — пополнение в основном неплохое во взвод поступило. Вот только троица Фиксатого. Тяготило предчувствие: натерпится с ними беды. Фиксатый с Химиком, пожалуй, почище Мани Клопа будут. Недаром Карзубый, придя в себя, собрал свои вещички с прежнего места и перебрался под бок к Махтурову, расстелил свою шинель между ним и Шведовым. Тем самым был обозначен его окончательный отход от блатного мира.
Карзубый не из робкого десятка и пойти на такой шаг мог только в крайнем для себя случае, когда другого не остается. Подтверждало опасение насчет личности Фиксатого и то, что уже наутро после того, как он появился во взводе, на поклон к нему сбежалась нечисть со всего батальона, чествовали как знаменитость.
И вскоре худые предчувствия стали сбываться. Первой жертвой тайной мести уголовников едва не стал Махтуров. От смерти его уберегла чистая случайность.
Глава вторая
На третий или четвертый день после стычки с Фиксатым Махтуров, не подозревая о стерегущей его опасности, направился перед отбоем в туалет. Школьный туалет находился метрах в семидесяти, в конце двора. К нему вела узенькая тропинка. На дворе с вечера накрапывало, небо наглухо затянуло густой непроглядной наволочью. Было скользко и темно.
На самом входе Махтуров оступился, подвернул ногу и, не удержав равновесия, упал на одно колено. Падая, почувствовал за спиной выметнувшегося из-за угла человека. Нож скользнул по боку, распоров гимнастерку и слегка задев кожу. Пока вскочил и прислушивался сквозь гулкие удары сердца, стараясь определить направление бегущего, хлюпающие шаги смолкли за сараем. Сгоряча кинулся вдогонку, но, пробежав несколько шагов, остановился: бесполезно, да и не нужно. И без того ясно, чья рука тот нож направляла.
Трезвея рассудком, повернул назад, во взвод.
Мельком глянув в сторону вошедшего и не заметив в его лице ничего настораживающего, Павел отвернулся, думая о чем-то своем. Не усмотрел ничего подозрительного и в том, что Николай, подойдя к коптюшке, неторопливо стянул с себя гимнастерку и что-то рассматривал в ней на свет. Почувствовал неладное только тогда, когда враз стихли вокруг разговоры и все с настороженностью уставились на Махтурова, медленно и недобро двинувшегося с гимнастеркой в руках к компании Фиксатого.
Троица, внешне никак не реагируя на происходящее, дожевывала толченую картошку, добытую сверх положенного на ужин. Как сидели до ухода Николая на одном месте, так и сидят тихо и мирно. Полное алиби налицо.
Приблизившись к уголовникам, Махтуров изобразил на лице понимание важности процедуры — трапезы. Подождал, пока доедят и ложки вылижут. Но на большее показного спокойствия не хватило. Резким движением швырнул гимнастерку на колени Фиксатому, сказал врастяг, с угрожающим придыхом:
— Ты ее, Фиксатый, зашей, пожалуйста! И пусть она больше никогда не дырявится. Иначе тебя самого штопать во многих местах придется. И учти: дважды я повторяться не люблю!
Макаров прикинулся непонимающим, обиженное удивление разыграл:
— Ты че, Никола? До меня, что ль, имеешь? Я в чем виноватый? Все свидетели — с места не вставал! — А сам напрягся весь, готовясь к любой неожиданности. — Ей-ей, Махтурыч, зря ты на меня клеишь…
Махтуров набычился, сведя к переносице кустистые брови и вперив в Фиксатого тяжелый, немигающий взгляд. От напряжения взбугрились на шее жилы и кровь вытемнила лицо. Макаров тоже сбросил маску невинного, исходил ответной нескрываемой ненавистью.
Опережая события, Химик с необыкновенной верткостью подхватил гимнастерку с колен Фиксатого и перекинул ее Монаху:
— А ну, дешевло, зашей, раз Махтурыч просит! — и к Николаю: — Ты присаживайся, Никола. Пока Монах заделает, мы мяса похаваем. Хочешь мяса? Вот, долю босяки выделили, на всех хватит! — торопливо разворачивая бумажный сверток, с наигранным заискиванием приглашал он.
Не отвечая, Махтуров вплотную надвинулся на Фиксатого. Павел тревожно переглянулся с Кусковым и Шведовым. Рука непроизвольно потянулась к пистолету, расстегивая кобуру. Показалось, что драка неизбежна. Но Николай сдержался. Гимнастерку из рук Монаха вырвал и опять ее на колени Фиксатому перебросил:
— Я тебе, собака, сказал зашить. Ты меня понял? Своими руками… Последний раз говорю: бери иглу и шей! Не доводи до плохого! — И, обернувшись к Химику, продолжавшему маслено улыбаться, добавил: — Мясо, Химик, любите? И человечинкой не брезгуете, так, что ли, тварь поганая?!
Потянувшись к сапогу Химика, Махтуров с напускной медлительностью вытащил из-за голенища нож. Переломив лезвие у основания ручки, бросил обломки на пол.
— Ну так как же?
Фиксатый едва приметно повел глазом, и Монах, поспешно сдернув с головы ушанку, передал ему иголку с ниткой. Фиксатый взялся за гимнастерку. Николай осторожно примостился на краешке нар сбоку от Химика. Так и сидели они молча, парализовав остальных тревожным ожиданием развязки.
