Джурица Лабович - Грозные годы
Юла приподняла голову. На ее избитом лице застыло недоумение. Ей показалось, что она очень долго не была в своей школе, и учительница заволновалась:
— Журнал! Где классный журнал?
— Успокойся, милая. Тебе нельзя сейчас нервничать. — Мара ласково положила ей на лоб руку, пытаясь немного успокоить Юлу.
Но учительница не слушала ее.
— Где журнал? — вопросительно посмотрела она на нянечку, и Мара ответила:
— Да кто ж его знает! До него ли было, когда детей уводили! У меня чуть сердце не разорвалось.
Глаза Юлы наполнились слезами. Комната вдруг поплыла куда-то, и учительница начала падать в темноту. Она схватила Мару за руку и в ужасе закричала:
— Они хотят забрать меня! — Глаза ее закатились, стали видны белки.
— Опять сомлела, бедняжка. Надо ей голову приподнять.
Мара поправила Юле подушку и тяжело вздохнула. Кому можно было бы пожаловаться, посетовать на жизнь, на все те несчастья, что свалились на них? Что это за время такое пришло, когда невинных людей мучают, убивают, детей отбирают у родителей, угоняют неизвестно куда, ни за что ни про что жизни лишают? И все это во имя каких-то новых порядков...
На кровати металась в бреду молодая учительница, дыхание ее было прерывистым, волосы рассыпались по подушке. Вот она входит в свой класс, снова испытывая освежающую радость встречи со своими учениками. Они сидят, сложив руки перед собой на партах, кто-то подпер голову кулаком. «Сейчас будет урок гигиены», — говорит она и идет между рядами. Руки у всех чистые, ногти аккуратно подстрижены. Она довольна, хвалит ребят. Но вот с одеждой дело обстоит хуже. У одних она обтрепалась почти до дыр, у других — заплата на заплате.
Юла замечает, что рукав черного пиджака у Марко заштопан белыми нитками. Она ничего не скажет мальчику. Это ведь мать штопала. Надо будет поговорить с ней, и сделать это как можно скорее, даже если придется сходить к ним в село.
Она проверяет и прически. У маленького Павле волосы уже спускаются на уши.
— Ты опять не подстригся, Павле.
Она хочет показать, что любая неопрятность не останется незамеченной.
— Вчера папа водил меня к парикмахеру, но у того на машинке ручка поломалась.
— Все-таки к завтрашнему дню подстригись. К тому же у тебя сербский язык хромает. Подготовься получше, я буду тебя спрашивать.
— Хорошо. — Мальчик с облегчением садится на место.
Еще нескольким ребятам надо бы подстричься. А вот девочки — молодцы, как всегда. Их она все-таки больше любит, хотя и старается, чтобы никто этого не заметил, не подумал, что у нее есть любимчики. Поэтому она иногда отчитывает девочек, даже если в этом нет нужды.
До конца урока остается еще много времени. Надо чем-то занять класс. Можно спросить кого-нибудь из отличников. Они очень не любят, когда их неожиданно вызывают к доске. А ведь надо всегда быть готовым и к этому.
Она раскрывает журнал. Колонки отметок, показывающих прилежание ее учеников... Палец учительницы останавливается на имени Райко. Она поднимает голову. Класс напряженно следит за ней. Все замирают в томительном ожидании.
— Райко, к доске! Подойди сюда, к карте. Повторим кое-что из географии.
Мальчик краснеет, вздыхает и нехотя вылезает из-за парты. Очень медленно подходит к карте, опасливо берет тонкую указку, с помощью которой должен находить реки и озера, перебираться через горы, спускаться в глубокие ущелья.
— Ну-ка скажи, какие реки впадают в Адриатическое море?
Райко растерянно смотрит на карту. На ней обозначено несметное множество разных рек и речушек. Он переводит взгляд на кончик своей указки.
— Например, Неретва! — подсказывает она.
Он снова смотрит на карту, вглядывается в голубые линии, но они, видимо, мало о чем говорят ему. Приходится отличнику придумывать себе оправдание:
— У меня сегодня голова болит.
— Неправда. Просто ты не ожидал, что я тебя спрошу, и не подготовился, — говорит учительница.
Она наклоняется над журналом, и в ряду пятерок появляется двойка...
Когда уже смеркалось, она снова очнулась, приоткрыла глаза, постепенно приходя в себя. Ее немного тошнило, в горле стоял какой-то комок. Она посмотрела на Мару.
— Ты что-то бормотала, бредила, — сказала Мара. — Я тебе горячего чаю сделала, выпей, полегче станет.
— Не могу, — отказалась Юла. — Во рту так противно и тошнит.
— Ну хоть несколько глоточков, а то ведь совсем пропадешь.
— Нет, не могу.
Учительницу раздражала эта докучливая забота, но она привыкла сдерживаться.
— Как знаешь. Только нельзя так — целый день не емши, — укоризненно покачала головой Мара и унесла горячий чайник.
Юла все никак не могла избавиться от страшной картины, неотступно стоящей перед глазами... Беда, как это почти всегда бывает, пришла неожиданно. На солдатах была желтая форма, в руках — винтовки с примкнутыми штыками. Они не обращали никакого внимания на мольбу учительницы пощадить ни в чем не повинных детей, только ругались и кричали, чтобы она заткнулась. Ворвавшись в класс, они бросились на ребят. Дети стали плакать и кричать. Обезумевшая Юла налетела на солдат. Она кусалась и царапалась, но ее свалили с ног ударом приклада и стали бить ногами...
Она позвала Мару:
— Что было после того, как я потеряла сознание?
— Не думай об этом, милая...
— Я хочу знать.
— Избив тебя, они стали выгонять детей наружу. Один стоял в дверях и тех, которые поздоровее, выстраивал отдельно. Кто-то кричал, что всех детей партизан надо отправить в концлагерь. Во дворе поднялся крик и шум. Рыжий Марко, что сидел за третьей партой у окна, схватил большую деревянную линейку и ударил одного из солдат. На моих глазах мальчишку забили до смерти. Известное дело — сила милости не знает. Угнали всех до одного и мальчиков, и девочек. Несчастные матери...
Юла села на постели, с трудом сдерживая лихорадочную дрожь. Ее взгляд остановился на вышитом платке, который висел на стене. Этот платок она получила в подарок от учеников третьего класса. В этом подарке для нее было нечто гораздо большее, чем обычное внимание. В нем была любовь ребятишек к своей учительнице, открывающей перед ними многие увлекательные тайны. Из всех подарков, какие она получала в своей жизни, этот простой платок был для нее дороже всего.
— Мара, принеси мне журнал, — попросила она, — может быть, он все-таки сохранился?
— Я поищу.
Мара ушла и вскоре вернулась с журналом. На обложке в нескольких местах виднелись пятна засохших чернил. Со скорбным лицом Мара протянула журнал учительнице. Юла взяла его, задумчиво погладила обложку, раскрыла. Она стала читать колонки имен, мысленно прощаясь со своими учениками. Перед ее глазами возникли лица ребят этого класса. Дети часто приходили к ней со своими заботами и горестями, знали, что она всегда поймет и поможет. Она редко ругала их, но, когда это случалось, ребята всегда знали — за дело.
Как она радовалась, когда ее слова находили отклик в ребячьих душах! Она видела в этом смысл своей жизни. А теперь?..
Юла сидела, превозмогая сильную боль во всем теле. Она только подложила под спину подушку, а дневник пристроила на коленях. Учительница знала, что теперь сделает. Она выставит своим ребятам итоговые оценки.
— Мара, принеси мне, пожалуйста, перо и чернила.
Старая нянечка тихонько перекрестилась. Она в душе молилась, чтобы бедная учительница не тронулась умом от всех переживаний. Трясущейся рукой она подала Юле чернильницу.
— Райко Агич. Оценки довольно пестрые. Все-таки он много занимался и часто очень хорошо отвечал. Поставим «отлично»! Реля Банович. Лучший друг Агича. Они были чем-то похожи, у обоих курчавые волосы и голубые глаза. Пусть и оценки у них будут одинаковые. «Отлично»! Йовица Верич, больше всего на свете не любил задач по арифметике. Он как-то сказал, что арифметика отнимает у него столько же времени, сколько все остальные предметы, вместе взятые. Зато географию знал лучше других, любил играть в путешествия. Всегда с нетерпением ждал каждую новую экскурсию, на которые они ходили всем классом. Заслуживает отличной оценки. Мочо Гагич, черноволосый, похожий на негритенка. Этот часто тайком заглядывал в классный журнал, чтобы узнать свои и чужие оценки. «Отлично»! Мира Кецман, примерная ученица. «Отлично»!
Она добралась до имени Марко Стегича. Перо задрожало в ее руке.
— Марко, милый мой мальчик... Никогда я больше тебя не увижу. — Горло Юлы перехватило. — Храбрый мой мальчик, ты оказался настоящим мужчиной. С деревянной линейкой бросился защищать себя и своих товарищей. Ты заслужил пять с плюсом! Еще никому я не ставила в журнал такой отметки... Но что это? Когда-то я поставила тебе тройку по поведению. За что? Да, да, драка и озорство. Ты ударил мальчика, который был сильнее тебя, и у него пошла из носа кровь. Ты защищался. Но я должна была тогда тебя наказать. Замараем эту тройку. Ты ее исправил.
