Юрий Колесников - Особое задание
— А комбата Никитина помнишь?
Человек широко раскрытыми глазами взглянул на Никитина, но взгляд его выражал не радость, столь естественную при встрече с боевым товарищем, а скорее растерянность и тревогу.
Никитина это поразило. Получалось, будто он назойливо напрашивается в друзья к этому рослому, очень солидной внешности человеку. Подождав несколько секунд и едва сдерживая негодование, Никитин с грубоватой откровенностью спросил:
— Что ж, и немецкий эшелон, может быть, не помнишь? Или забыл, при каких обстоятельствах у тебя на лбу появился вон тот шрам?!
Орлов (это был он) опустил голову и едва слышно ответил:
— Помню…
— Ну вот, значит, я не ошибся… Так как живешь? — Никитин уже спрашивал не столько потому, что его интересовало житье-бытье бывшего партизана, а чтобы как-то сгладить неприятное впечатление от этой встречи и мирно разойтись.
— Да так, — неохотно ответил Орлов. — Ничего, спасибо… Тружусь.
Никитин и сам уже был не рад встрече. Теперь его совсем не интересовал этот человек, которого он остановил в надежде поговорить по душам, как с товарищем по оружию, поделиться новостями. Ведь с тех пор, как они не виделись, прошло одиннадцать лет!..
— Ну, что ж… — сухо заключил Никитин. — Будь здоров.
Не подав друг другу руки, они разошлись. Весь путь до дома Никитин раздумывал над этой встречей. Он корил себя за то, что не сдержался, напомнил Орлову о его прошлом. Ведь это совсем не входило в его намерения; напротив, когда он увидел его и вспомнил, бросился ему навстречу с искренним, радостным чувством как к верному боевому соратнику. Теперь Никитину даже казалось, что он сознательно хотел дать Орлову почувствовать, что никакого значения этой темной странице в его жизни не придает. Но получилось все наоборот.
Прошло еще шесть лет. Все реже Никитин вспоминал об этой встрече, но каждый раз сожалел, что так грубо коснулся душевной раны этого человека. Порою он думал, что если доведется когда-либо еще повстречаться, то обязательно поговорит с ним по душам.
Как-то в воскресный день Никитин вышел из дому на прогулку. Его внимание привлекла новенькая двухцветная легковая автомашина, в которую два продавца универмага втискивали упакованный телевизор. Владелец машины наблюдал за этой операцией, сидя за рулем и повернув голову к продавцам. Его лицо и привлекло внимание Никитина. Он подошел ближе, прошел мимо, вернулся, снова всмотрелся в лицо человека за рулем. «Нет. Я не ошибаюсь, — подумал Никитин. — Это, несомненно, он!» — и подошел к передней дверце машины с приспущенным стеклом.
— Привет!
Человек за рулем взглянул на Никитина сквозь очки в позолоченной оправе. Взгляд его выражал полное безразличие, будто приветствие было адресовано вовсе не ему.
— Узнаешь? — добродушно улыбаясь, спросил Никитин. — Орлов, кажется, не так ли? — поспешил он добавить, заметив, что человек стал поспешно вставлять ключ в замок зажигания.
Теперь и Орлов узнал бывшего командира батальона. Он побледнел, растерянно закивал и от волнения никак не мог вставить ключ. По всему было видно, что и на этот раз встреча с Никитиным не обрадовала Орлова. Не выходя из машины, он стал суетливо закрывать заднюю дверцу, затем проверил, хорошо ли уложен телевизор на заднем сиденье, и при этом не сказал ни слова, только изредка бросал на Никитина виновато-испуганный взгляд.
Никитин невольно, сам того не желая, пристально посмотрел на шрам на лбу Орлова. Тот это заметил и, опустив голову, стал удобнее усаживаться за рулем. Никитин почувствовал, что Орлову встреча не доставляет удовольствия не только потому, что напоминает о прошлом, но и потому, что ему мерещится, будто бывший комбат его выслеживает. Никитин хотел объясниться, дать понять, что ни теперь, ни в прошлый раз не имел дурных намерений; что как тогда, так и теперь искренне рад встрече, однако Орлов уже завел мотор и Никитин торопливо сказал первое, что пришло ему в голову, лишь бы рассеять напрасные подозрения:
— Слушай, я живу в этом доме… — он показал на дом, первый этаж которого был занят универсальным магазином. — Вышел погулять и увидел знакомое лицо… Так как живешь? Что делаешь?
— Благодарю вас… Работаю, — ответил Орлов и неестественно улыбнулся.
Все поведение Орлова, особенно вздрагивающий голос и напряженная улыбка, окончательно убедили Никитина, что Орлов остерегается, избегает его. Неприятный осадок, ощущение своей вины перед этим человеком, которые возникли после первой встречи в магазине, теперь всплыли с новой силой.
— Вон мой балкон, второй снизу. А вход со двора. Видишь арку? — настойчиво продолжал Никитин и вдруг замолчал, словно его обдали струей холодной воды. Но было уже поздно. Орлов приоткрыл дверцу, высунул голову. И надо же было, чтобы именно в этот момент рядом с аркой стояла малопривлекательная машина, специально предназначенная для перевозки преступников. В том же доме, где жил Никитин, рядом с универсальным магазином помещалось отделение милиции…
Взгляд Орлова скользнул по машине, затем вернулся к Никитину, он был уже не виновато-растерянным, а скорее жалким, умоляющим. Глаза его говорили: «Оставьте меня, ради бога! Не издевайтесь!»
Никитин на мгновение растерялся, не зная, что предпринять. И вдруг резким движением сунул руку в боковой карман. Орлов замер… Да, эти порывистые движения, резкие жесты остались у Никитина со времен войны, и не удивительно, что Орлову они напомнили о той страшной минуте, когда ему казалось, что его жизнь бесславно кончилась. Но Никитин вынул из кармана, конечно, не пистолет, а обычную записную книжку, вырвал из нее листок, написал на нем свой адрес, телефон.
— В этом доме — четвертый этаж, сто пятьдесят седьмая квартира. Лифт работает круглые сутки. Вот тут тебе и телефон. Звони!
Едва успел Никитин опустить за приспущенное стекло листок бумаги, как машина рванула с места и быстро скрылась за поворотом. Долго стоял Никитин с платком в руке и вытирал вспотевшее лицо. Вновь, как и в первый раз, у него остался нехороший осадок от встречи. И опять он дал себе слово, что если когда-либо доведется ему встретить Орлова, то пройдет мимо. «Пусть живет как знает! Не буду напоминать о себе и обо всем, что было когда-то».
Некоторое время его не покидала надежда, что Орлов поймет свою ошибку и позвонит по телефону. Но прошел день, другой, неделя, месяц, а звонка так и не последовало…
Ежегодно в день Победы над фашистской Германией бывшие партизаны встречались в сквере у Большого театра. Это стало традицией. Эти встречи были радостным событием в их жизни. Крепкие объятия, оживленные расспросы о жизни, работе и здоровье чередовались с воспоминаниями о тех, кто погиб в боях или не дожил до очередной встречи. Никитин всегда бывал здесь и никогда не встречал Орлова. Не мог он знать, что бывший бронебойщик его батальона ежегодно бывал у Большого театра, но к садику, где собирались его друзья по оружию, даже близко не подходил. Приходя на площадь чуть ли не первым, он издали, украдкой наблюдал за происходящим и уходил всегда последним. И если бывшие партизаны расходились с этой традиционной встречи бодрые, веселые, то Орлов возвращался домой сумрачный, едва сдерживая подступавшие к горлу спазмы.
Он приходил на площадь в праздничном костюме, с белоснежным платочком в кармашке пиджака, а уходил внешне такой же элегантный, но совершенно разбитый душевно.
Ни орденов, ни медалей у Орлова не было. Дома, в книжном шкафу, в рамке под стеклом, стояло лишь вырезанное из журнала изображение медали «За победу над фашистской Германией 1941–1945 гг.»
Никитин все реже вспоминал об Орлове. Но вот до бывших партизан дошла тяжелая весть: умер генерал, Герой Советского Союза, бывший командир партизанской дивизии. Из Хабаровска и Бреста, Новозыбкова и Мурманска, Киева и Сум, Брянска и Чернигова стали съезжаться боевые соратники, чтобы проводить любимого комдива в последний путь.
Много людей пришло проститься с генералом. Под звуки траурной музыки в зал, где был установлен гроб с его телом, непрерывной вереницей входили делегации, прибывающие со всех концов страны боевые соратники; вносили все новые и новые венки и букеты живых цветов. Через каждые пять минут сменялся почетный караул. Был тут и бывший комбат Владимир Савельевич Никитин. Он встречал прибывавших, распоряжался расстановкой венков, назначал в почетный караул. За эти дни он, казалось, стал ниже ростом, поседел, смотрел на людей и будто не видел их, разговаривал и забывал, о чем идет речь. Перед глазами одна за другой вставали картины тяжелых боев во вражеском тылу, легендарных рейдов, дерзких набегов… И вдруг в самом отдаленном углу заполненного народом зала Никитин увидел ссутулившегося, одиноко стоявшего человека. «Неужели это он? — подумал Никитин и вгляделся. — Конечно, он!»
