Сергей Фетисов - Хмара

— Короче не придумаешь, — подтвердил Семен.

— Согласна, — кивнула Наташа.

— Зоя, когда будут готовы трафареты?

— Через два дня, — встряхнула кудряшками Зоя.

— Изготовление листовок поручается группам Беловой, Приданцевой… Придется, Наташа, подключиться и тебе с девчатами. По сто штук каждой группе!

— Ого! — сказала Лида. — У Наташи три человека в группе, а у меня я да Анка. И всем поровну!

— Я возьму две трети работы на себя, успокойся, — заявила Дика.

Лида удивленно воззрилась: не только Никифор, но и она не узнавала сегодня Анку. Положительно, с ней что-то происходит. — Что ж! Если ты сама хочешь — пожалуйста, — согласилась практичная Лида.

Томадил Орлов. Разлив пахнущую сивухой самогонку, провозгласил:

— Пьём, друзья, за Октябрь! Хай живе Радянська Батькивщина!

— До Октябрьской годовщины еще две недели, — заметила Зоя. — Седьмого ноября отметим.

— А я знаю, что будет со мной через две недели? Лучше заранее отметить, и душа успокоится, — сказал Орлов.

— Тогда, — заметила Лида язвительно, — и день рождения справляй на год вперед. Гарантия!

— А что ж! Идея.

После первого тоста разговор еще более оживился. За столом царила безыскусственная атмосфера, свойственная молодежным вечеринкам. Здесь не вино веселит, оно служит поводом для веселья.

Постепенно, как это бывает на всякой вечеринке, компания разбилась на группы.

— Станешь со временем пьяницей: ты пьешь не морщась, — выговаривала Лида Семену.

— …Здесь мы стоим, а здесь немцы, — водил Орлов пальцем по столу, поглядывая попеременно то на Анку, то на Зою, которые сидели по обе стороны от него. Зоя добросовестно вникала в стратегию, а Анка только делала вид, что слушает, на самом же деле все её внимание было приковано к Никифору.

— Как по-мордовски здравствуй? — спрашивала у Никифора Наташа.

— Шумбрат.

— Гм! — шевелила белесыми бровями Наташа, и на лбу у нее возникали и разглаживались крохотные складочки-морщинки. — Шумбрат — здравствуй! Я запомню. Звучное слово.

— На всех языках «здравствуй» звучит хорошо, — вмешался Орлов, видя, что вниманием его слушателей завладел Никифор.

— Не на всех языках оно есть, — заметила Зоя, — Немцы говорят «гутен таг», «гутен морген»-добрый день, доброе утро. И французы — так. Американцы вместо приветствия спрашивают «мак монэй?» — как делаешь деньги? А мы, приветствуя человека, желаем ему не только доброго утра, доброго вечера или побольше денег — мы желаем ему здоровья и долгих лет хорошей жизни. А ведь это самое большое, чего можно пожелать. Здравствуй! Это значит: будь здоров навсегда!

— Хай живе! Здорсвепьки булы, добри люды! — по-украински сказал Никифор, поднимая стакан.

— Шумбрат! — провозгласила Наташа. Все поднялись и сдвинули кружки.

Потом Анка взяла гитару и, сделав перебор, запела:

 Каховка, Каховка! Родная винтовка! Горячая пуля, лети!

Это была любимая песня Петра Сергеевича, отца Наташи.

 Иркутск и Варшава, Орел и Каховка — Этапы большого пути, —

подхватила Наташа.

Гордой романтикой далеких лет, пропахшей порохом юностью отцов веяло от этой песни. И чудились за ее бесхитростными словами истоптанные солдатскими сапогами дороги, скрип повозок, дым и грохот сражений. Нет, не в гражданскую, ставшую историей, войну, а сейчас, вот в эту минуту где-то на фронте объятым пожаром селом шла голубоглазая девушка в солдатской шинели.

 …Как нас обнимала гроза. Тогда нам обоим сквозь дым улыбались Её голубые глаза.

Выше всех забирался, рвался из тесной горенки звенящий голос Лиды.

— Эта девушка из песни была, наверное, похожа на вас, — шепнул Никифор на ухо Наташе.

— Почему вы так думаете? — покраснела от удовольствия Наташа.

— Если я останусь жив, — сказал Никифор, не отвечая на вопрос, — то после войны приеду в гости. Можно?

— Конечно. Мы все будем рады.

— Я приеду к вам, Наташа, — проговорил он.

Наташа отвернулась, вспыхнув румянцем. С противоположного конца стола, не переставая перебирать струны гитары, за ними наблюдала Анка.

Должно быть, хмель придал Никифору смелость:

— Мне хочется, чтобы вы ждали меня, Наташа!.. — прошептал он.

— Можно до вас? — Анка, бросив гитару, подлетела и обняла за плечи Наташу. — О чем у вас разговор?

— Напрашиваюсь после войны в гости к Наташе, — ответил Никифор.

— Вот хорошо, если приедете, — затараторила Анка. — Остановиться можно у меня. Я вам свою комнату уступлю… Лучше всего приезжайте летом, когда яблоки поспеют. Правильно, Наташа?

Наташа кивнула.

— А в Мордовии, Митя, лучше, чем у нас? — спросила Анка. Она в упор смотрела на него бархатными глазами, которые были прикрыты густыми ресницами. Что-то таинственное и неизъяснимо привлекательное мерцало в глубине её зрачков. Щедро одарила Анку природа, чересчур щедро.

— На родине всегда лучше, — с легким вздохом сказал Никифор, поглядывая на Наташу. Она не могла сравниться со своей подругой по красоте, но для него была куда милей и дороже.

— А в Мордовии плавни есть? — продолжала допытываться Анка.

— Плавней нет, у нас леса, — ответил Никифор. — Леса с трех сторон Ширингуши окружают. Избы бревенчатые, а не мазаные хаты, как у вас. Речушка маленькая по лугу течет… С Днепром, конечно, не сравнить, но для меня она родная, самая лучшая из рек.

Анка задумчиво потупила глаза, больше она ни о чем не спрашивала.

21. ЕЩЁ НЕСКОЛЬКО СТРАНИЧЕК

Сегодня мой день рождения. Стукнуло 19! А мне кажется, что я и не жила на белом свете. Годы, как ветры, проносятся мимо.

Уплатили налог по 50 руб. с каждого трудоспособного. Какой-то дополнительный налог, помимо всех других, он не имеет даже названия. На что налог — неизвестно.

На пристани работают пять девчат с нашей улицы и с Песчаной. Трое — комсомолки. Все мы хорошо знаем друг друга, поэтому не скрываем своих мыслей. Мечтаем о том, как будем встречать братьев, отцов. Поем советские песни. И каждое утро приветствуем друг друга частушкой:

 Он, на cepui легко стало, Звштку радiсну дштала. Та ще й краще йому будеЯк з вшни до нас прибудуть.

Не прекращаются разговоры среди жителей об операции «Днепр». Говорят, что налетел из плавней партизанский отряд.

Мальчишки бегают на пристань с ведрами и, засучив штаны, черпают зерно со дна. Хоть населению от этого польза будет.

Новое поручение мне и Лиде: размножить по образцу и разбросать по Ильинке листовки. 50 штук! Мы справились с этим в два вечера. Я почти не боялась. Разве только самую чуточку.

В операции под названием «Знамя» участвовали Наташа, Лида и я. Комитет поручил нам оформить знамя Добровольной Организации Патриотов. Было два предложения: сделать знамя из любого красного материала или добыть настоящее, наше школьное, которое перед приходом немцев Наташа сняла с древка и спрятала (вот молодчина!) в физическом кабинете, в шкафу с наглядными пособиями.

О том, что школьное знамя сохранилось, Наташа узнала, зайдя якобы насчет работы. Ей, конечно, отказали. Но она успела заметить, что в шкафу, где спрятано знамя, все лежит так, как лежало, никто ничего не трогал, потому что в прошлую зиму школа не работала, а в этом году занятия идут только в младших классах. Для малышей физические приборы не требуются, и шкаф, скорей всего, ни разу не открывали.

Конечно, проще всего было бы сделать знамя из крашеной простыни или Лидкиной красной кофты — Лида предлагала её. Тут ни риска, ни страху. Но Наташа пристыдила нас: плохие мы, дескать, подпольщики, если риска боимся. А потом, говорит, полицаи могут найти в шкафу знамя и надругаться над ним, а знамя — это святыня, его во что бы то ни стало надо спасти.

Мы решили забраться в школу ночью, взять знамя, а заодно, если найдем, батареи для радиоприемника.

Наташа подговорила своего братишку перед концом занятий незаметно открыть шпингалеты окон, выходящих во двор. Гришутка сделал это, и вот мы втроем — Наташа, Лида и я, переодевшись в старье и намазав лица сажей, в полночь пришли к школе. Накрапывал дождь, было так темно, что мы друг друга не видели. У меня екало сердце и ноги подгибались.

Первой в окно залезла Лида, она самая отчаянная. Потом Наташа. А потом я. Когда я перелезала через подоконник, то распорола коленку о какой-то проклятый гвоздь. Вгорячах мне не было больно, а сейчас болит. Держась друг за дружку, мы на цыпочках шли по школьному коридору. Физический кабинет оказался закрытым на замок. Тогда Наташа повела нас в учительскую, где на гвоздике висела связка ключей. Мы старались ступать на носки, а все равно шаги были слышны по всей школе, и я боялась, что их услышит за стенкой директор Есин. Боже мой, сколько раз у меня обрывалось сердце, пока мы шли за ключами и обратно!