Сергей Поляков - Партизанская искра
Подпольный комитет «Партизанской искры» узнал об этом от Дмитрия Попика, подслушавшего разговор своего отца с Антоном.
Это случилось так; недавно Мите понадобилось полезть на чердак хаты, где у него хранились некоторые вещи. Он часто туда лазил. Дома, на этот раз, кроме него с отцом не было никого. Митя незаметно вышел из хаты и тихонько взобрался по лестнице на чердак.
— Дома есть кто? — послышался знакомый хрипловатый голос. Это был Антон Щербань.
— О, редкий гость! — отозвался из хаты отец. — Заходи!
— Я на минуту к тебе, дело серьезное есть.
— Проходи, садись.
— Что же садиться, угощать, наверно, нечем?
— Угощение для доброго человека всегда найдется. — Хозяин сходил в комору и принес бутылку мутноватого самогона.
— От Покрова осталось, — объяснил Никифор, наливая себе и Антону по полному стакану.
Не спеша вытянули самогон, беззвучно поставили стаканы.
— Закусывай.
Антон взял соленый огурец, разрезал вдоль, смачно хрустнул.
— Дело к тебе такое…
— Что же, за чаркой и дело делать не мешает, — ухмыльнулся Попик.
Оглядев исподлобья хату, взглянув на печь, Антон прислушался и спросил:
— В хате никого нет?
— Один я.
— А Митька где?
— Ушел куда-то.
Митя, услышав, что разговор идет о нем, осторожно подкрался к самому краю чердачного отверстия. Дверь из сеней в хату была полуоткрыта, и Дмитрию не только слышно, но и видно было все. Антон сидел, опершись локтями о стол, и звучно жевал огурцы.
— Я насчет сынка твоего зашел поговорить.
— Что же такое?
— Погано дело получается. Человек ты, вроде, в заслуге, на виду у начальства, а вот сынок-то тебе все портит.
Отец как-то весь напрягся, выпрямился. Тревога охватила его. Уж раз полиция начинает глаза колоть сыном, стало быть, в самом деле что-нибудь есть.
— Плохо смотришь. Я тебе, Никифор, по-свойски говорю, потому что уважаю, как хозяина хорошего и своего человека.
— Понимаю, спасибо.
— Сынок твой якшается с отпетыми бандитами на селе. От этого может выйти тебе большая неприятность. Ты сам знаешь, что на селе творится. И все это дело, должен тебе сказать, без крымских не обходится.
— А может, и в самом деле Савранские? — слабо возразил Попик.
— А я тебе говорю, что местные. Мне доподлинно известно, что в Крымке или в Катернике, — он понизил голос, — установлен радиоприемник. Москву слушают.
— Не может быть! — всплеснул руками Никифор.
— А откуда все село знает, что на фронте делается? Святым духом, что ли? А листовки Николай угодник выдумывает?
— Батюшки! — качал захмелевшей головой Никифор.
— Вот то-то оно и есть… Я затем к тебе и зашел. Сын твой известен по селу, как конструктор, изобретатель там разный. Об этом и жандармерии известно. Так вот, он, по всей видимости, должен знать, где этот чёртов приемник находится.
— Это Митька? Господь с тобой!
— Да уж бог богом, а факты фактами. И я тебе, Никифор Федорович, скажу по секрету, это добром не кончится. Начальство сильно недовольно, и как бы не вышло беды. Я слыхал, что если не прекратятся безобразия, все село будет снесено под корень.
— Помилуй бог, — перекрестился Попик.
— Да уж так оно и будет, шутить не станут. Время военное.
— Ай-ай-ай!
— Но я тебе скажу. Это дело в наших руках.
— А что же мы тут можем сделать?
— Все можем сделать. Митька твой все знает: кто всем этим делом заправляет и где это самое радио спрятано.
Охмелевший Никифор молча кивал головой, уставясь оловянными глазами в масляные глаза Щербаня. Он был поражен тем, что происходит, и тем, что Антон так много знает.
— Разве Митька скажет, если и есть такое дело?
— А ты аккуратней, издалека начни. Сначала проследи за ним, а потом уж говори, как следует. Скажи, что жандармерии все известно и что ихнее дело может погубить все село. Митька хлопец умный и все поймет.
Никифор мотал головой и вздыхал. По временам лицо его становилось злым, черные кустистые брови, еще не тронутые сединой, закрывали глаза.
Чужим сейчас казался Мите отец. Все отцовские привычки — хмурить брови, играть желваками на скулах, посапывать от недовольства носом. — были какими-то чужими, враждебными.
— А если он сам расскажет обо всем, я так сделаю, что твой Митька останется невиновным, в стороне, понимаешь, Никифор Федорович?
— Понимаю.
— Пусть он тебе расскажет, как отцу, где прячется человек, который научил их топить своих отцов и матерей, — Щербань заговорил почти шопотом, — мне известно, что Моргуненко где-то тут, поблизости крутится. Но мы его скрутим. Только бы на след напасть. Митька твой, верно, знает.
— Насчет этого уж постараюсь. Эх, попался бы! Припомнил бы я ему раскулачку в тридцать втором году!
— Он и передо мной в долгу. Вот ты теперь и помоги, а Митьке растолкуй, что товарищам его не очень крепко достанется. Ну, арестуют двоих-троих, посадят в тюрьму, да и все тут. А по малолетству выпорют и тем дело кончится.
На прощание Никифор Попик обещал исполнить просьбу. В сенях Щербань задержался.
— А о нашем с тобой разговоре никому ни гу-гу.
Мите захотелось сбросить что-нибудь на голову полицейского, убить, раздавить его. Да и отца тут же. Нет, отцу он при случае скажет, что висеть ему придется на той веревке, которую они с Антоном готовят учителю.
— Первый человек будешь на селе. Это уж я тебе правду говорю, — сказал Антон, прощаясь с Никифором.
— Постараюсь.
Острым ножом резануло Митю по сердцу последнее слово отца. Он выждал, когда отец, проводив Антона, зашел в хату, и бросился со всех ног к друзьям.
Члены комитета выслушали ошеломляющий рассказ Мити. Все были поражены. Откуда Щербань мог узнать обо всем, да еще в таких подробностях, как их связь с Моргуненко и радиоприемник?
— Подбирает ключи под нас, — сказал Парфентий, — неужели среди нас есть все-таки предатель?
— А может, просто на язык слабый, — добавил Дмитрий.
— Это все равно. Даже еще хуже. Слабость родная сестра предательству, — сказал Парфентий.
В это мгновение каждый подумал: «Кто же?»
— Что-то нужно предпринять, хлопцы.
— А может временно сделать передышку? — посоветовал Юрий Осадченко. — Пусть немного уляжется вся эта кутерьма.
Поля отрицательно покачала головой:
— Борьбу прекращать нельзя…
— Верно, Поля, — сказал Гречаный, — на их действия мы должны ответить усилением борьбы. А если мы сейчас прекратим борьбу, они сразу без труда догадаются, что все это делали мы, а теперь испугались их угроз. Я думаю так: работа не прекращается, только будем все осторожнее. Миша, — обратился Парфентий к Кравцу, — тебе будет особое задание. Проследи за Сашкой Брижатым. Мне кажется, тут причина. Я Сашке не очень верю. Он вроде и растет, но корни гнилые. Значит, надо подкопать и посмотреть. Если окажутся гнилыми — выкорчевать.
Парфентий взглянул на Полю. Тень улыбки прошла по его лицу. Поле показалось, что он изменился за последнее время. Глаза его запали глубже, всегдашний румянец сошел с тонкого, покрытого загаром лица. А потом украдкой присмотрелась хорошенько и решила: нет, все тот же Парфень, те же милые смешинки в глазах, так же живут уголки губ, с рождения сложившиеся в лукавую мальчишескую улыбку. Только над ними теперь чуть приметно, но упрямо проступал нежный, совсем светлый пушок. И ноздри тонкие, крылатые так же вздрагивают при каждом слове. Да, да, перемена ей только показалась. Он просто похудел немного, мало спит, много волнуется. Борьба нелегка и терниста тропа, по которой они пробиваются к победе.
Глава 22
СЕТИ
Упорно шли слухи, что всей работой в Крымке руководит бывший директор Крымской школы Моргуненко. По соседним жандармским постам и полицейским управлениям были разосланы тайные инструкции с описанием примет и фотографиями Моргуненко.
Теперь за хатой деда Григория, где жила семья Владимира Степановича, жандармы усилили надзор. Анушку надеялся, что удастся захватить Моргуненко в Крымке при свидании с родными.
Однако, невзирая на строгий секрет, в котором хранился этот план, подпольный комитет узнал о нем от Дмитрия. Нужно было во что бы то ни стало предупредить учителя об опасности, угрожавшей ему. Но никто из крымских подпольщиков, даже сам Парфептий, не знал, где сейчас находится Владимир Степанович. С трудом удалось комсомольцам сообщить жене учителя, что за их домом следят.
Полицаи были уверены, что Моргуненко находится где-то поблизости. Они чаще стали навещать хату Григория Клименко. Придут, обшарят все уголки, закоулочки и вдруг, ни с того ни с сего, шасть на чердак.
— Что ты там потерял, Семен? — спросит однажды дед Григорий.
— Аппарат у тебя, говорят, есть.
