Сергей Поляков - Партизанская искра
Отец тихонько ощупал сына кругом и, когда коснулся спины, Парфентий тихо вскрикнул.
— Тебя били, сынку?
— Немного.
Карп Данилович недоверчиво взглянул на сына, явно преуменьшавшего свои страдания.
— Голодный ты, раздевайся, будешь кушать, — сказала мать.
— Молочка мне горячего дай, — попросил Парфентий, — есть я не хочу.
Он попытался снять с себя пиджак, но не смог. Отец помог ему раздеться. Прилипшая к телу рубашка на спине была красна от крови.
— Чем это они тебя?
— Плеткой.
Отец осторожно приподнял рубашку и лицо его стало белым-бело.
— Кто?
— Семен.
Офицер приказал.
— Кто ему позволил! — закричал отец.
Кто знал Карпа Даниловича, тот ни за что не поверил бы, что этот веселый, добродушный человек мог так измениться вдруг. Добрые, серые, всегда улыбающиеся глаза его налились кровью, побелевшие губы дрожали. От плотно стиснутых зубов на крутых скулах играли желваки, на висках бились взбухшие жилы.
— Где он, скажи? — проревел отец, кинувшись в сени за топором.
Лукия Кондратьевна, впервые увидев мужа в таком состоянии, растерянно стояла у печки. Прижавшись в уголок, тихо всхлипывала Маня.
— Тату, обожди, не надо, тату! — крикнул Парфентий. — Мы потом все сделаем с тобой. А сейчас нельзя, рано. Понимаешь? Нужно потерпеть, немного. Они нам дорого заплатят за все.
Глава 20
ЗАГАДОЧНОЕ УБИЙСТВО
На Первомайщине разгоралась партизанская борьба. Все чаще и чаще стали повторяться случаи нападения на небольшие обозы и одиночные подводы.
Начальник крымского жандармского поста писал уездному префекту:
«…В ночь с четырнадцатого на пятнадцатое ноября партизаны уничтожили железнодорожную охрану на перегоне Каменный Мост — Голта. Начальник охраны вместе с четырьмя жандармами убиты. В помещении, где находились жандармы, обнаружены гильзы от патронов, следы от разрывных гранат на степах и потолке и разбитые стекла в окнах.
… На дороге между поселком Коломеевкой и Крымкой неизвестными людьми были убиты капитан жандармерии и солдат.
…Поздно вечером около села Каменный Мост партизаны застрелили полицейского, который сопровождал арестованных.
…На железнодорожном полотне между станциями Каменный Мост — Врадиевка взорвалась мина, подложенная партизанами перед самым проходом поезда. Пострадали паровоз и четыре вагона…»
То тут, то там обнаруживали убитых румынских жандармов и местных полицейских. У первых заходили приколотые на груди записки со словами: «Смерть фашистам!», у вторых — «Смерть изменникам!»
Слово «партизан» было теперь у всех на устах. В селах только об этом и говорили. Крымчане с гордостью произносили его, с полицейскими становились смелее, при случае намеками давали понять, что и до них доберутся партизаны.
Жандармские власти были в смятении. Они бросались туда, где только что произошли события, в надежде по горячим следам найти виновных. Но «виновные» были неуловимы. Молниеносно стыли их следы.
Некоторое время вокруг Крымки было спокойно, наступала передышка и вдруг, вновь, где-нибудь совсем в другом месте совершалась новая диверсия.
Жандармы не сомневались, что на Первомайщине оперирует партизанская группа, но откуда она — местная или из савранских лесов — установить не удавалось. Одно было ясно, что без содействия местных людей так точно и безошибочно работать невозможно.
Начальник Кумарянской полиции Антон Щербань, любимец локотепента Анушку, прямо заявил, что в Крымке есть группа, которая, если не действует, то, по крайней мере, оказывает помощь партизанскому отряду точными сведениями.
Локотенент Анушку свирепел, свирепели и в Первомайске. По селам начал расползаться слушок, что румынские жандармские власти собирались сжечь Крымку, но испугались партизанской листовки, в которой прямо говорилось: «…за каждую хату оккупантам придется расплачиваться дорогой ценой».
Тогда начальник крымской жандармерии пошел на такую хитрость. Он отправил целую группу крымских ребят, которых, по сведениям Сашки Брижатого, считал вожаками, куда-то на работу за двадцать километров.
Десять дней он держал их там, надеясь, что на этом можно проверить причастность крымской молодежи к событиям последних дней. Но и тут локотенента Анушку постигла неудача. На восьмой день отсутствия хлопцев произошло новое событие.
Неподалеку от села Кумары на повороте дороги был найден труп немецкого мотоциклиста. Он был убит из нагана на близком расстоянии. Документы и оружие, находившиеся при нем, были похищены, а мотоцикл сильно поврежден. Убитый оказался унтер-офицером, связистом при штабе одной из немецких дивизий. Он вез сугубо секретные документы в свою часть, куда-то на восток. Немецкое командование потребовало от румынских властей немедленного принятия мер к полной ликвидации партизан в этом районе любыми средствами.
Между румынами и немцами назревал крупный скандал.
Локотенент Анушку был не на шутку встревожен. Это обстоятельство грозило крушением его карьеры, а может быть, и судом.
Много неприятных, тревожных минут пережил Траян Анушку в кабинете уездного префекта. Подполковник Изопеску находился в крайнем раздражении.
— Я предостерегал вас, локотенент, помните? Я сказал вам, что в этой корзине с фруктами, которой вы восхищались, много плодов не по зубам. И вот, я вижу, как вы ломаете себе один зуб за другим.
— Это возникло внезапно, домнул субколонел. Последнее время было так спокойно…
— Где же спокойно, — перебил префект, — когда в вашем районе уже столько безобразий натворили? Да что в районе, у вас под носом, в Крымке, черт знает что происходит. Огородническую ферму погубили, а это не иначе как подпольная большевистская работа. А эти листовки, по-вашему, жандармы расклеивают? Наконец, все эти убийства, железнодорожные диверсии…. Вы, локотенент, утратили ощущение войны, вы миндальничаете перед этой большевистской сволочью.
Префект некоторое время молчал, пыхая сигарой, зачтем резко поднялся.
— Как будем отвечать перед немцами?
Анушку молчал.
— Не знаете?
Локотенент действительно не знал, как ему придется отвечать перед всемогущим союзником.
— Вот что, — сухо продолжал подполковник, — пока вы остаетесь на своем месте. Но обещайте мне, что немедля примете меры для ликвидации бандитского очага в вашем районе. Способы выбирайте любые, нечего стесняться.
— Обещаю, домнул субколонел, — пробормотал Анушку и, откозырнув, вышел.
Всю дорогу, до самой Крымки локотенент Анушку думал о том, что же делать, чтобы выполнить обещание, данное префекту. «Выбирайте любые способы, — повторял он слова подполковника. — Черт его знает, какие тут способы пригодны. Кажется, голова разлетится вдребезги, а не придумаешь. Надо будет настрополить этих бездельников полицейских», — решил он. Правда, у локотенента Анушку был в запасе один замысел, о котором он побоялся сказать префекту. Но сам он в душе возлагал на этот замысел большие надежды. Это, по его глубокому убеждению, был, хотя и дальний, но верный прицел.
По приезде в Крымку Анушку приказал собрать начальников полиции.
— Ну, что будем делать? — сурово спросил он.
— Что прикажете, — несмело выговорил Романенко.
— Прикажу вас в тюрьму посадить, как партизан. Ты, сволочь, набрехал мне, — набросился офицер на Антона Щербаня, — болтал, что бандиты завелись в Крымке, а они оказались у тебя под носом, в Кумарах. Как хочешь, а здесь чтобы было тихо и спокойно. Ты понял, Антон?
— Понял, домнул локотенент.
— И вы все тоже, — обратился офицер к остальным, — а то я с вас по три шкуры спущу.
— А я все-таки уверен, что именно в Крымке дело нечисто, — повторил Антон.
— Ты дурак! — разозлился локотенент. — Ну, ищи, если в Крымке нечисто. Кто тебе мешает?
— Не моя это полиция.
— Какая разница, мы все одному делу служим, Великой Румынии. Помоги Семену, действуйте сообща. Здесь есть люди, верные нам, они и вам помогут. Наше командование не умеет быть неблагодарным.
Начальник, отпустив полицейских, долго мерил шагами кабинет, затем распорядился вызвать к нему Сашку Брижатого.
Анушку принял Брижатого не в кабинете, как обычно, а у себя в квартире.
— Садись, не стесняйся. Я тебя люблю и отца твоего уважаю.
Сашка сел на стул осторожно, будто боясь продавить его.
Офицер налил бокал вина, отломил половину плитки шоколаду и подал Сашке.
— Пей, это ром итальянский. Ты такого еще не пил.
Когда Брижатый выпил и заел тающим во рту горьковатым шоколадом, Анушку приветливо спросил:
— Ну, как? Обижают тебя твои товарищи?
Брижатый пожал плечами, болезненно улыбнулся. Он, собственно, сам еще хорошо не понимал, была ли это обида со стороны его близких друзей или глубоко оправданная осторожность. Во всяком случае, он сейчас с особенной остротой почувствовал, что он все дальше отходит от своих прежних товарищей и все ближе становится к отцу и к нему, Анушку. Он поймал себя на том, что начинает искать сочувствия и защиты.
