Андрей Колганов - Йот Эр. Том 2
— Значит, я верблюд, — пробормотала Нина и, заметив среди вошедших Дорогушу, взмолилась: — Выстави всех за дверь!
— Что такое верблюд? — недоумевала врачиха, ибо это слово Нина произнесла по-русски.
— Ребята, нарисуйте ей, — вдогонку бросила Нина.
И ребята нарисовали. Углем на чистой белой стене медпункта.
В конце концов, врач дозвонилась до города и, видимо, что-то выяснила относительно странной девчонки и верблюда.
— Русские всегда что-нибудь такое вытворяют, — резюмировала она.
Глава 13
В Москву!
1. Десятый класс
Генерал Речницкий уже давно подготавливал перевод своей дочери в Москву. Он не считал ошибкой тот первый эмоциональный порыв, который позволил себе, когда забрал дочь в Польшу — оставив ее в Ташкенте, он не мог быть уверенным за ее судьбу. Но и тут Нина подвергалась большому риску, и последний случай только укрепил его во мнении, что ее пора убрать отсюда, отправив обратно в СССР. Теперь у него, да и у самой дочери, было больше возможностей, чтобы она смогла устроиться достаточно благополучно. Повод для того, чтобы пробить это решение через руководство, был — Нине в апреле 1950 года исполнилось восемнадцать лет, и ей надо было нормально завершить обучение в школе и получить высшее образование. Кроме того, сыграло свою роль далеко не блестящее состояние ее здоровья после госпиталя.
Вопрос был решен положительно, и в конце августа девушка отправилась в Москву, получив советский паспорт на свое прежнее имя. Janina Recznicka превратилась в Нину Яковлевну Коновалову. Она сняла комнату в центре столицы, на улице Обуха, между Бульварным и Садовым кольцом, не так далеко от станции метро «Курская», на четвертом этаже старого московского дома, и приступила к учебе. Многое ей оказалось в новинку — например, раздельное обучение. Поначалу она попала в привилегированную женскую школу, в среду «генеральских деток». Учениц туда привозили на автомобилях, и, хотя все были одеты в школьную форму (сшитую лучшими портными из лучших тканей), у девчонок оставалась еще возможность соревноваться друг с другом по части того, у кого лучше чулки, туфельки и драгоценности.
Нине эта конкуренция не грозила — она не носила жутко дефицитные в Москве и распространенные в основном в «высшем свете» чулки со стрелкой, а щеголяла в еще неизвестных здесь и едва-едва появившихся в Париже французских нейлоновых чулках без шва. Туфли у нее были сшиты на заказ — не из стремления выделиться, а из-за очень маленького размера ноги, на которую почти невозможно было найти «взрослую» обувь даже в Польше. Своими же бриллиантами Нина предпочитала вообще не светить, хотя и была к ним неравнодушна. Однако уже через несколько дней она ушла из этой школы и перевелась в другую, самую обычную, расположенную неподалеку от снятой ею комнаты — настолько ей стали противны мещански-распущенные нравы «элитных» одноклассниц.
Учеба в десятом классе требовала от нее немалых усилий, ведь одновременно Нина была вынуждена подтягивать практически отсутствовавшие знания за несколько предшествующих классов. Надо напомнить, что полноценное образование она получила только за три класса, а после этого училась лишь урывками. Неизбежно ей приходилось много дополнительно заниматься — как самостоятельно, обложившись учебниками аж с четвертого класса, так и с учителями. Немалые проблемы возникли у нее и с русским языком — как в устную, так и в письменную речь у нее то и дело вплетались обороты из польского или на русский переносились свойственные польскому языку грамматические конструкции.
В десятом классе Нина была не единственной восемнадцатилетней. Были даже ученицы и постарше. В то время многие начинали учебу в школе с восьми, а то и с девяти лет. У некоторых ее сверстниц-москвичек, даже относительно благополучно переживших войну, эвакуацию и последующее возвращение, эти события вычеркнули один-два года из учебы.
Так что вовсе не из-за возраста учителя почти единодушно сочли девушку «слишком взрослой». Уж больно самостоятельной и в словах, и в поступках была эта ученица, попавшая в московскую школу — вы только подумайте! — прямиком из-за границы. Нередко учителя, раздраженные излишней самостоятельностью Нины, нарочито подчеркивали: «Здесь вам, Коновалова, не Польша!» Резкий контраст с другими ученицами подчеркивался и тем, что девушка была начисто лишена той инфантильности, которая частенько свойственна даже немало тертым жизнью подросткам. Но таких вокруг Нины практически не оказалось — десятиклассницы были из более или менее благополучных семей, во всяком случае, по меркам того времени. А другие, как правило, до десятого класса и не добирались.
Как ни странно, тот факт, что новая ученица — «генеральская дочка», совсем не привлекал к себе внимания. Наличие папы-генерала никак себя не проявляло, заносчивостью девушка не отличалась и, несмотря на то, что десятиклассницы в этой школе форму не носили, а таскали кто что мог, одевалась в очень скромное платьице.
Денег на жизнь ей поначалу вполне хватало — полученная компенсация за неиспользованные в течение четырех лет отпуска позволяла и комнату снять, и нормально питаться, отдавая квартирной хозяйке деньги на закупку продуктов. Самой возиться с покупками и готовкой совершенно не было времени. Едва она прибегала домой из школы, как тут же садилась за учебники и тетрадки.
— И что ты так носишься? — незлобиво укоряла ее квартирная хозяйка. — Как заслышу на лестнице: «Тр-р-р!» — так и знаю, что это твои каблучки стучат. Девушке в твоем возрасте уже надо приучаться степеннее себя держать, скромнее.
Впрочем, аккуратная квартирантка, парней к себе не водившая, по ночам не шляющаяся, регулярно вносящая плату и без расточительности, но и без жадности отдававшая долю на совместное пропитание, хозяйку вполне устраивала. Однако прошло не так много времени, и обнаружилось, что деньги имеют свойство кончаться, и вот тут Нине пришлось столкнуться с особенностями советской бюрократии. В том ведомстве, где она продолжала числиться, но теперь уже офицером действующего резерва, бухгалтерия все никак не могла перекинуть ее заработную плату из одной ведомости в другую.
Давно привыкшая решать проблемы самостоятельно, девушка вовсе не собиралась беспокоить по такому поводу отца. Однако надо было искать какой-то источник дохода. И вот еще до истечения 1950 года Нина обратилась в Московский дом моделей одежды, в надежде получить работу манекенщицы. Но, когда она заикнулась об этом, в Доме моделей ее чуть не подняли на смех:
— С таким маленьким ростом? В манекенщицы? Да вы что?!
Девушка уже собиралась было уйти несолоно хлебавши, как вдруг кто-то воскликнул:
— Постойте! У нее же косички! Как раз подойдет детские модели демонстрировать.
Вот так она и стала манекенщицей, некоторое время вполне успешно подрабатывая на Кузнецком Мосту показом моделей детской одежды. А потом, наконец, и зарплату по основному месту службы начали выдавать, и можно было расстаться с подиумом. Ведь, как ни крути, но время, которого и так на учебу не хватало, это занятие все же отнимало.
Каждое утро Нина после чашки крепкого кофе — хозяйка уже давно перестала коситься на это «баловство» — сбегала по лестнице и выскакивала из подъезда на Воронцово поле, ныне именовавшееся улицей Обуха, направляясь к Чкаловской улице (прежде называвшейся Земляной вал). Практически на углу этих улиц, аккурат в обширном дворе за угловым домом, располагалась школа № 397, где она и училась. По странному капризу судьбы девушка поселилась совсем рядом с теми местами, где прошел первый год ее жизни.
В классе Нина держалась особняком — сказывался и разный жизненный опыт, и различие интересов, и необходимость интенсивнейших занятий, чтобы суметь одолеть программу десятилетки. Разумеется, это не значит, что она вовсе не общалась с одноклассницами — у нее и подружки завелись, и в делах комсомольской организации она участвовала, — но сколько-нибудь близкой дружбы ни с кем не сложилось. Со вступлением в комсомол у нее, впрочем, были проблемы. Ее былое членство в ZMP немало озадачило райкомовских работников, а по уже глубоко укоренившимся бюрократическим привычкам все непонятное они встречали с подозрением. Что пребывание в ZMP может вызвать к ней недоверие — этого Нина уж никак не ожидала и была немало оскорблена таким отношением к организации, где она сражалась плечом к плечу со своими товарищами, отнюдь не ограничиваясь выпуском стенгазет, проведением политинформаций или сбором металлолома.
В ряды ВЛКСМ ее, после некоторых проволочек, все же приняли. Видимо, наверху, где-нибудь в недрах Международного отдела ЦК ВЛКСМ, какие-то не слишком драконовские инструкции по поводу молодежи, прибывающей в СССР с места службы своих родителей в странах народной демократии, все-таки имелись.
