Олег Селянкин - Они стояли насмерть
Норкин снял мешок и посмотрел по сторонам, выбирая для него место.
— Давайте мне, — прошептал матрос, по-прежнему стоявший у порога. — Я положу его.
— Знакомьтесь. Вот комиссар… Начальник штаба… Наш «нарком снабжения»… Мой адъютант.
Среди командиров знакомых не было, и Норкин ограничился официальным приветствием.
— Вот мое направление, — сказал Михаил, чтобы прервать неприятное для него бесцеремонное разглядывание, и протянул пакет.
— Ого! Да вы уже воевали! — обрадовался капитан первого ранга, прочитав командировочное. — Где? Когда?
— Командиром роты в батальоне Кулакова. Ленинградский фронт.
Командир бригады буркнул что-то неопределенное и посмотрел на начальника штаба. Тот пожал плечами.
— Расскажите, пожалуйста, о себе, — попросил ко-; миссар.
Что мог рассказать Норкин о сеое? Учился в училище, как, наверное, учился и командир бригады, а поэтому он говорил о батальоне Кулакова. Рассказал и о Лебедеве. Даже показал его рекомендацию, уже протертую на сгибах.
— Так… Н-д-а… Дела. Слушай, а нет у нас ничего другого? — спросил командир бригады у начальника штаба.
— Ничего, — ответил тот и развел руками, словно хотел сказать: «Сам понимаю, да нет!».
— Немного неладно получается… Будем говорить прямо: мы рады, что к нам прислали командира с боевым опытом. Ведь мы еще не воевали, — словно извинился капитан первого ранга. — Дело все в том, что бригада укомплектована командирами. Есть вакантная должность командира взвода разведки. — Командир бригады сделал особое ударение на слове «взвод». — Конечно, нет оснований понижать вас в должности, но ни роты, ни батальона мы вам дать пока не можем… Выбирайте. Если согласны — принимайте взвод, а нет — насильно мил не будешь… Вы можете настаивать на сохранении за вами прежней должности.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… Опять начинать с командира взвода!..
Норкин приподнял голову и встретился с глазами комиссара. В них вопрос: «Что ты скажешь?». Этот же вопрос и в глазах командира бригады.
— Где размещается взвод?
— Остаешься? — спросил командир бригады.
— Сегодня посмотрю на людей, а с утра и за работу.
— Уф! Как гора с плеч! Теперь у меня бригада полностью укомплектована! Снимай полушубок и давай пить чай. Шампанским угощать не буду, а водочки с дороги дам.
— Спасибо, но я хотел бы немного отдохнуть…
— И отдохнешь! Сегодня задерживать не стану, а завтра в двадцать ноль-ноль как из пушки!.. Посидим, поговорим… Ведь Кулаков-то мне дружком был… Ну, вздохами дела не поправишь. Максимов!
Из соседней комнаты выглянул магрос.
— Быстро, как по срочному погружению, по сто грамм на брата!
На столе появился черный хлеб, нарезанный флотскими ломтями — не такими, сквозь которые собеседника разглядывать можно, а такими, что съешь один — и больше не захочешь. Рядом с ними — колбаса, селедка.
— Особым богатством не располагаем, но и не прибедняемся… Ну, выпьем за наступление!
Михаил приготовился слушать, но командир бригады поднял рюмку и кивнул головой.
— Теперь отдыхай, а завтра ровно в двадцать быть здесь. Иванов, ты сам проводи в школу командира разведки.
— Есть проводить командира разведки, — ответил матрос, взял мешок Норкина и пропустил лейтенанта вперед.
Когда Норкин вошел в класс — там на полу на разостланных шинелях и полушубках лежали матросы. В нос ударил специфический запах махорки, испарений грязного белья.
Несколько человек взглянули на вошедших и отвернулись. В шуме голосов невозможно было понять, о чем говорили матросы, но ругательства, как мячи, летали из одного угла в другой. Хлебные корки, окурки и пустые банки из-под консервов валяллсь в углу около печкн. «У-у-у, свинарник какой!» — подумал Норкин.
Раздражение невольно все больше и больше овладевало Норкиным. Он нахмурился, подошел к одному из матросов и сказал, остановившись над ним:
— Встать!
Тот нехотя поднялся.
— Командуйте встать. Ну! Не ждите вторичного приказания!
— У меня голосу нет. Ангина, — ответил матрос хриплым голосом, а глаза его смеялись.
У Михаила начало темнеть перед глазами, задрожали колени. «Нервы надо лечить», — подумал он и, чтобы немного успокоиться, внимательно посмотрел на матроса.
Худощавое, продолговатое лицо с правильными чертами. Над вырезом тельняшки видны тонкие, мальчишеские ключицы. Длинные пальцы с большими ногтями. Огромные клинья в неглаженных брюках. И в дополнение картины — колечко волос, висящее над правым глазом.
Михаил осматривал матроса, а тот постепенно, по мере движения глаз лейтенанта, изменял положение тела. Было что-то во взгляде этого человека в полушубке такое, что усмешка сама слетела с лица, руки опустились по швам, а ноги сжались и выпрямились.
— Ну?
— Встать! — робко крикнул матрос.
Говор на мгновение притих, а потом возник с новой силой. «Сорвалось! — подумал Михаил. — Может, изменить тактику? Начать с изучения людей, с индивидуального подхода? Установить связь с комсомолом, а потом всем дружно и начать?.. Нет. Буду брать быка за рога! Упущу момент — потом выбирать трудно будет. Начну сам, а комсомол поддержит. С такой дисциплиной в разведку лучше и не ходить».
Бесцеремонно шагая через лежащих: матросов, Норкин вышел на середину комнаты и, вытянуь руку, скомандовал:
— Взвод! В две шеренги становись!
Неохотно зашевелились матросы, но ослушаться не посмели. И вдруг шум покрыли два знакомых голоса:
— Товарищ лейтенант!
— Комроты!
Норкин вздрогнул, повернулся и увидел Любченко С Никишиным. Они ломились к нему из дальнего угла комнаты. Именно ломились! Любченко шел впереди как таран, расталкивал матросов, наступал на ноги зазевавшихся и, широко улыбаясь, смотрел только на лейтенанта. Еще мгновение — и Норкин чуть-чуть не вскрикнул: это Любченко обнял его. Никишин молча отталкивал Николая, даже стукнул его кулаком по сптое, но тот ничего не чувствовал.
Прошло несколько секунд, может быть, и минут, а они так ничего и не сказали друг другу, хотя столько хороших слов роилось в голове и вертелось на языке.
«Нервы лечить надо», — еще раз подумал Норкин, усиленно моргая веками.
Шума не стало. Все стояли и смотрели на командира и его друзей.
— Разрешите строить? — спросил Никишин и приложил руку к шапке.
— Стройте, — ответил Норкин. Словно сил прибавилось у него.
— Становись! — подал команду Никишин. Матросы быстро встали на свои места. Только двое нарочито медленно искали шапки и не спешили в строй. Норкин повел глаза в их сторону, а Никишин уже бросил реплику:
— Коробов! Добавь оборотов!
— Легче с перекладкой руля! Неровен час «оверкиль» получишь, — огрызнулся один из них, красивый, чернобровый парень с широкой грудью и мускулистой шеей. Именно такие матросы вызывают восхищение у мальчишек и заставляют тосковать девичьи сердца.
— Побачимо, — мягко проговорил, словно пропел, Любченко, взмахнул руками — и красавец матрос оказался стоящим на голове. Его ноги были сжаты словно в тисках.
— О це оверкиль, — удовлетворенно сказал Николай, разжал руки и встал на правом фланге.
Все произошло так быстро, что Норкин не смог ничего предпринять, а когда опомнился — конфликт был урегулирован к обоюдному удовольствию сторон.
Построение не затянулось.
— Полный аврал! — отрывисто бросил Норкин. — Старшина Никишин! Распределите обязанности, назначьте ответственных. Об исполнении доложить!
Работа закипела. С грохотом вылетали консервные банки. В открытые форточки ворвался морозный воздух, У входа в школу стал матрос с автоматом на груди.
Норкин устроился на диване в учительской. Авралом и ограничились его гагрессивные действия в зтот вечер, но не кончился день. До четырех часов утра сидели у Нор-кина Никишин и Любченко. Они рассказали ему о последних днях батальона.
— Вот и попали мы сюда. Как бывалых, нас назначили в разведку. Да разве это разведка? — Никишин безнадежно махнул рукой, подумал и закончил свою мысль: — Хотя, если разобраться, народ здесь хороший. Немного испортил всех бывший командир.
Оказывается, понятия старшего лейтенанта Широкова о службе ограничивались вопросами, освещенными в рассказах Станюковича, Соболева, Новикова-Прибоя и других авторов.
— Матрос — орел! — это было его первое любимое выражение.
Чтобы походить на «орла», он сам носил шапку набекрень и первый вставил в брюки клинья.
— Разведчик — орел над орлами! — вот второе любимое его выражение.
Он сам просил командира бригады направлять к нему самых «лихих» матросов.
— Мне тихонь не надо! Давайте мне таких, чтобы они ни бога, ни черта не боялись! — просил он.
