Владимир Миронов - Первая мировая война. Борьба миров

«По окончании войны было установлено, что на станции Иннокентьевская было за военное время расхищено товаров частных лиц на 7 миллионов рублей». В итоге бесцеремонного взяточничества и массовых хищений такое богатое и важное предприятие, как Китайско-Восточная железная дорога, оказалось совершенно парализовано. Паровозы «были переморожены, составы вагонов приведены в негодность, и неизвестно было даже, где таковые находятся. О точном выполнении расписания поездов и правильности их движения не могло быть и речи… Положение казалось совершенно безнадежным». Порой случались люди типа инженера Б. В. Остроумова, назначенного управляющим Китайско-Восточной железной дороги. «Как было бы хорошо, если бы в свое время и вся Россия смогла обрести для себя подобного энергичного “управляющего”, твердого духом премьер-министра». Ему удалось навести порядок, пресечь царившие там хищничество и взяточничество. Но это было редчайшее исключение на фоне лихоимства чиновничества.

Спекулянты чувствовали себя как рыба в воде. Воровство высших военных чинов становилось обычным и заурядным явлением… Вот одна из историй еще времен Русско-японской войны. В эти годы жил в Гродно генерал Р., тогда еще полковник. Поехал на войну. Еще до конца войны его жена купила доходный дом и стала строить особняк на Кирочной улице. О том, что у этого генерала ни гроша за душой не было, знали все. После войны в его нажитый на русской крови особняк ездили все. Его принимали “в лучших домах”. Все это видели, не могли не видеть солдаты его полка, которые, как и “все общество”, прекрасно знали, из каких изменнических и кровавых источников выстроен особняк. Но “общество” никак не реагировало. Суд не реагировал тоже. Военное ведомство, защищая честь офицерского мундира, сор из избы не выносило. По тогдашним законам нельзя было отдать под суд подчиненного без согласия его начальника — за служебные преступления, конечно. А начальники тоже строили себе особняки соответственно чину. Масштабы мировой войны были куда большими — и более грандиозными были случаи воровства, обмана государства и народа со стороны мафии промышленников, государственных чиновников и генералов. На войне и на торговле эта торгово-бюрократическая и капиталистическая мафия обогащалась безмерно. Бешеные деньги заработали те же самые люди, что нынче находятся в эмиграции, говорил Солоневич.

Кривошеин подчеркнул: «У нас кричат — все для войны, но от удовольствий и пьяного времяпрепровождения отказаться не желают добровольно. Ведь сотни тысяч умирают на позициях и в беженских эшелонах, а аквариумы гремят музыкой и сияют огнями».

Хвостов предложил установить срок для закрытия «увеселительных мест» и сократить часы работы ресторанов. «Совершенно излишне, чтобы люди сидели там до утра и получали запрещенные напитки. Два часа на обед, два на ужин и два на завтрак достаточно». Премьер-министр Горемыкин согласился: «Чем меньше увеселений, тем меньше безобразий». Но все это были только слова и слова. В них тонула Россия.

Раскаявшийся монархист Л. Тихомиров, выпустивший книгу «Почему я перестал быть революционером», записал в дневник 27 февраля 1916 г.: «Мне даже надоело размышлять и беседовать с самим собой об одном и том же безысходном вопросе о войне и о судьбах России, но что делать? Как избавиться от этого кошмара, давящего тебя днем и ночью? Нет сил примириться с гибелью родины, а между тем перед всеми умами стоят самые грозные предвидения. Во-первых — исход войны, теперь, кажется, уже нет ни единого человека, верующего в возможность победы. Наше положение на войне решительно всем кажется безнадежным, совершенно ясно бедствие армии. Отсутствие военных дарований видно ясно. Невозможно не видеть бесталанность генералов, скверное качество офицеров — и, наконец, даже солдат. Хотя солдаты при хороших офицерах могли бы быть хороши, но при таких начальниках — плохи. Масса сдающихся в плен поражает всех. Итак, даже полная военная катастрофа не удивила бы, а успех возможен только при какой-нибудь не от нас зависящей и непредвидимой случайности. Еще хуже дело внутри. Неумение устроиться грозит голодом и истощением сил не Германии, а нам. Наглая спекуляция, общее мошенничество, какие-то непонятные скупки всего, от хлеба до железа, проводимые евреями, наполняют тревогой. Черви и бактерии разъедают тело».

Все ждали окончания войны со страхом. «Тогда, по общему ожиданию, произойдет внутренний разгром в форме некоторой пугачевщины. Настроение солдат в этом отношении тревожное. Они после войны будут “бить господ”, как они выражаются, забирать землю и имущество. Крайне распространено мнение (вероятно, распространенное немецкими пособниками и нашими революционерами), будто бы Россия объявила войну, а не Германия, и что война нужна собственно “господам”, которые теперь и наживаются (на ней)… Вот после войны с ними-то и будет расправа. А усмирять пугачевщину нечем, солдаты — это сами же “мужики”, своих стрелять не станут. Это разговоры солдат в больницах. Весь наш верхний класс, дворянский и промышленный — ловкий на всякое хищничество, — лишен идеи, самосознания, идеалов. Энергии нигде нет. Бороться энергично не может ни с кем. При опасности каждый будет спасаться сам, не заботясь о гибели других, а потому все составляют легкую добычу каждого свирепого и энергичного врага. Авторитета не существует. Духовный чин провален и опозорен и все больше падает в глазах народа», — печально заключает Тихомиров. К этим словам нечего прибавить.

Непростым вопросом является тема участия евреев в войнах и революциях в России. Ныне говорят: мифом было утверждение, что евреи — прирожденные уклонисты от военной службы («Русский воюет, а еврей в лавке торгует»). Но ведь и дыма без огня не бывает… Ежегодно правительственная статистика сообщала о значительном недоборе евреев по сравнению со списками лиц, подлежащих призыву.

По данным Главного штаба, в 1885 г. 38,8% евреев уклонились от призыва в армию. В 1886 г. процент уклонившихся от призыва упал до 13,4%, в 1890 г. до 8,6%. Главный штаб объяснял это явление введением в 1886 г. 300-рублевого штрафа, налагаемого на семью не явившегося к призыву новобранца. Затем процент уклонившихся от призыва евреев начал опять быстро расти и достиг в 1909 году 27,9%.

Главный штаб связывал этот недобор с тем, что евреи научились обходить наложенный на них штраф. Однако были и иные причины. В русской армии евреи не допускались к производству в офицеры. Нижние чины — евреи (их звали «исповедующие Еврейский Закон талмудисты») к вступлению в военные и юнкерские училища не допускались, а евреи вольноопределяющиеся (их в частях не должно было быть более 3% от общего числа) не допускались к держанию офицерского экзамена.

По словам М. В. Грулева: «При самом поступлении на службу он (еврей) встречал уже атмосферу обычной, преследующей его всюду вражды и ненависти… главным образом со стороны начальствующих офицеров. При первой же беседе с новобранцами ротный командир не преминет прибавить, при обращении к новобранцу еврею что-нибудь ироническое, дышащее глумлением и недоверием… Солдаты старались, конечно, подражать начальству».

С началом Первой мировой войны антисемитизм принял новое направление. Добавим, что весной и летом 1915 г. многие евреи были высланы из прифронтовых регионов. У них введена была и система заложников: евреи отвечали за выдачу ими русских граждан в оккупированных немцами районах. Свирепствовала и полиция… В 1917 г. жандармский полковник Громыко попытался уличить служащих еврейского госпиталя в планировании сброса вируса холеры и сибирской язвы в водопровод Смоленска. Он же обвинял евреек в том, что те соблазняют русских солдат, заманивая их в постель — с целью сбора и передачи военных секретов немцам. Возбужен был ряд уголовных дел по поводу «массовой скупки изделий из меди с целью отправки во враждебные державы». Евреев обвиняли в «искусственном вздорожании предметов первой необходимости и исчезновении из обращения звонкой монеты». Дела прекращены из-за отсутствия состава преступления. Купца Мелиаха Полянского посадили на две недели в тюрьму лишь зато, что тот отправил сына учиться в Палестину. Разумеется, все это настраивало евреев резко антимонархически. Хотя, по свидетельству А. Шнеера, к октябрю 1917 г. в составе русской армии служили около 450 тыс. евреев, без малого 10% еврейского населения. Тем не менее мнение об уклонении евреев от воинской службы было широко распространено.