Джурица Лабович - Грозные годы
— Брось тыкву!
Она и сама не знала, почему именно этот негромкий звук выводит ее из себя, а того, что противно скрипит телега и вдали то и дело раздаются взрывы, она не замечает.
Они доехали до перекрестка и увидели перед собой три дороги.
— Куда теперь? — спросил Бранко.
— Лучше нам свернуть в сторону.
Мать очень волновалась; от ощущения близкой опасности лоб ее прорезали глубокие морщины, губы чуть-чуть дрожали. Она хотела сказать еще что-то, но от волнения не могла произнести ни слова. Горло сдавило, стало трудно дышать.
— Ну же, сынок, поворачивай куда-нибудь! Быстрее!.. Они уже близко!..
Она взмахнула рукой, словно пытаясь отогнать страшную опасность. Поводья натянулись, и телега, свернув с дороги, покатилась по целине.
— На нас кто-то смотрит! — обернулась Стана к сыну.
Из-за куста боярышника за ними действительно следили чьи-то внимательные глаза. Потом человек этот выпрямился во весь рост, привычным жестом коснулся рукой усов и спросил:
— Ну, что стали? Езжайте дальше!
Бранко оглядел незнакомца с ног до головы. Тот было снова открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут вмешалась Стана:
— Чего расшумелся-то? И без тебя тошно!
— Бежите, куда глаза глядят?
Стана заметила за спиной незнакомца залегших партизан и поняла, что немцы уже совсем близко.
— Можно у вас тут телегу оставить? Мы пока хоть коней уведем.
Усатый партизан ничего не ответил, но Стана поняла его молчание как согласие. Мать с сыном распрягли лошадей и побежали с ними к лесу. Стана на бегу обернулась и, задыхаясь, прошептала:
— Берегите себя, милые! Помоги вам господь!..
Так она всегда благословляла людей — на уборке урожая и жатве, на крестинах и свадьбах. Во многих крестьянских домах пелись ее песни, из уст в уста передавались ее слова. Стана всегда радовалась и гордилась тем, что люди ее уважают и внимательно прислушиваются к тому, что она говорит...
Брко, молодой партизан, осторожно выглянул из-за редких кустов. Он даже не снял винтовку с плеча. Остальные бойцы были целиком поглощены предстоящим боем; приготовив оружие, они напряженно ждали, не открывая огня. Их было немного, и у них осталось мало патронов. А немцы подходили все ближе, ведя огонь из автоматов.
— Каждый может израсходовать по десять патронов. Если они не остановятся, придется отходить к реке. Лодки уже готовы, — раздался из середины цепи хрипловатый голос командира.
«А эти двое, парень с матерью, и их дивные кони?.. Зачем они здесь?» — мелькнуло в голове у Брко.
Он оглянулся. Из села в направлении гряды холмов вела песчаная дорога, растекаясь на несколько узких тропинок. Они петляли между заборами и живыми изгородями, спеша увести идущих под прохладную тень соснового бора. А среди деревьев еще различались фигуры отставших беженцев. Над их головами свистели пули, и люди испуганно жались к толстым стволам.
«И чего эти двое не бросили сразу к чертям свое барахло? Они бы теперь уже где были! Сейчас ведь главное — уцелеть!..»
Брко подумал, что надо было посоветовать им укрыться в траншее, но поздно: мать с сыном находились уже далеко.
Стрельба участилась, и он прижался к земле. Рядом ударила в землю разрывная пуля. Брко сжался в комок, ему уже приходилось видеть раны от таких пуль: входное отверстие маленькое, с лесной орех, а выходное — огромная рана с рваными краями.
Брко нажал на спусковой крючок. Винтовка подпрыгнула в его руках, приклад ударил в плечо. Немцы, однако, продолжали наступать, хотя и несли серьезные потери. Спотыкаясь о камни, путаясь в кустарнике, они все же спешили пробиться к дороге.
Командир понял, что им не сдержать яростного натиска немцев, — партизан слишком мало.
— Надо уходить! — решил он и стал выбирать, где удобнее спуститься к реке. Он отдал необходимые распоряжения, выделил нескольких бойцов для прикрытия.
Партизаны стали отходить. Брко, шедший последним, предложил:
— Может, пойдем опушкой леса, захватим тех двоих? И лошадей... Ох, хороши кони, товарищ командир!
Лощиной, укрывавшей их от неприятельских пуль, партизаны стали пробираться к лесу.
— К реке пройдем за холмами. Ты прав, надо вывести тех двоих, — сказал командир.
— А кони?
— Черт с ними!
Оставшиеся для прикрытия бойцы залегли в канаве у дороги. У кустов, где еще недавно лежали партизаны, теперь находились немцы.
С дороги было видно далеко вокруг. Вдали серебром поблескивала река, временами ветер доносил до партизан ее негромкий шум. На берегах ее качались стройные березы.
Брко с группой партизан уже добрались до леса. Скрываясь за деревьями, они рассыпались по опушке. Надо было спешить, и Брко громко позвал:
— Эй, мать, где вы? Выходите скорей!
Эхо разнесло его голос по лощине. Заржал конь, затем невдалеке раздался крик:
— Мы здесь! Немцы далеко?
— Сейчас будут здесь, скорее!
— А кони?
— Да бросьте вы их!
Со стороны дороги донеслась ожесточенная пальба, послышались взрывы гранат. Брко выругался. Стане показалось, что это относится к ней, но она все равно была благодарна партизанам, которые не забыли о них в суматохе боя.
Все бросились к реке. Бежали молча, слышно было только прерывистое дыхание людей.
— Эх, какие жеребцы были! — запричитала Стана.
— Да ты... — Брко едва сдержал уже готовое сорваться резкое слово.
— Как я их выхаживала! — все никак не могла успокоиться женщина, и в ее голосе слышалось отчаяние.
— Немцы!
Пока Брко перезаряжал винтовку, Стана опустилась на землю у его ног, остальные партизаны залегли поодаль.
— Бегите!
Стана поднялась первая и бросилась бежать, крича:
— Бранко, скорее! Ох, пропали наши жеребцы!
Петляя, чтобы помешать противнику целиться, партизаны спешили через лес. Дышать стало труднее: бежать приходилось в гору. Брко отступал последним, отстреливаясь на ходу.
Среди грохота выстрелов его привычный слух различил характерные хлопки разрывных пуль, и ему стало не по себе.
— Не убежать нам! — задыхаясь, кричала Стана. Она все время оглядывалась на сына, боясь, как бы он не отстал.
А юноша растерялся, в его широко раскрытых глазах появился ужас. Позади них яростно заливались автоматы...
Когда послышался крик сына, мать в ужасе застыла на месте:
— Бранко, сынок!
— Не останавливайся! — закричал Брко. — Я ему помогу!
Юноша бездыханный лежал на земле. Стана, не слушая криков Брко, бросилась к нему. Но Брко, использовав короткую передышку, преградил ей дорогу:
— Я его вынесу, беги!
Под ливнем пуль Брко пополз назад. Вражеский пулемет бил не переставая, не давая приблизиться к скорчившемуся на земле телу. Брко пополз в обход. Стана не могла двинуться с места и только шептала молитвы, стараясь не думать о самом страшном. Брко был уже рядом с ее сыном. Он окликнул Бранко, но в ответ не услышал ни звука. Он перевернул юношу на спину:
— Черт, так и есть, разрывная!..
Брко осторожно поднял погибшего.
— Неси его сюда! — закричала мать. — Он поправится, вот увидишь! Дай мне винтовку!
Глядя, как Брко несет ее сына, она еще надеялась, что Бранко жив.
Схватив винтовку, она открыла огонь по немцам.
Когда партизаны были уже по другую сторону холма, Брко проговорил, боясь взглянуть Стане в глаза:
— Вот он, мать.
— Ну, как он? — Она склонилась над телом сына и сразу поняла, что случилось самое страшное. По щекам ее покатились две слезинки, она судорожно прижала руки к груди. Постояв так несколько минут, она глухо сказала:
— Уходите! А меня оставьте. И винтовку мне дайте.
Командир не сразу понял, что она хочет делать.
— Идите, а я здесь дождусь изуверов! Я хочу отомстить!
— Нет, надо идти. Пойдем, мать. Мы понесем твоего сына. — Командир потянул ее за руку. — Брко, Ранко, будете прикрывать нас, пока мы не переплывем на ту сторону.
— Я останусь с ними! — твердо сказала Стана...
Лежа на вершине холма, она со злым хладнокровием выпускала пулю за пулей в мелькавшие среди стволов черные фигуры. Она стреляла, забыв обо всем на свете, и партизанам, оставшимся с ней, пришлось окликнуть ее, когда настало время уходить.
Лодка быстро перенесла их на тот берег. Словно утешая мать, тихо и ласково шумели березы.
На другом берегу Стана подошла к командиру:
— Я хочу остаться с вами. Буду шить, стирать, всегда ведь найдется какая-нибудь работа и для меня.
— Оставайся, мать! — согласился командир, стараясь загородить от нее бойцов, торопливо отрывавших могилу под березой.
Преданность
Пес неподвижно сидел на пепелище, грустно глядя в одну точку. Казалось, он чего-то ждал.
Собачью морду украшала белая полоса, которая шла от лба до самого носа, и это придавало псу вид задумчивый и сосредоточенный.
