Анатолий Злобин - Бонжур, Антуан!
— Вот я и говорю, что они меня эксплуатируют, — уныло согласился Шульга. — Тебе хорошо, ты понимаешь нашу экономическую политику, а я всегда работал по устному разговору, мне трудно, я малограмотный Иван. В России я рос в нашей деревне, и сейчас тоже живу — в ихней деревне. Мы тёмные деревенские жители и закованы в цепи капиталистических стран. Приедет человек из города и тут же обманет меня, тут есть такие коммерческие вояжёры, которые всех обманывают. Они любили нас во время войны, когда мы освобождали их от бошей, а теперь они нас только эксплуатируют.
— Зачем же ты тут остался, о эксплуатированный Иван, закованный в цепи?
— Потому что я был дурак и поверил в ихний капиталистический рай. Все уехали, а я остался. И, кроме того, я полюбил Терезу. Она вела среди меня ихнюю пропаганду и не хотела ехать в Россию. А я полюбил её в сильном виде.
— Расскажи же, Иван, как ты полюбил свою Терезу и как ты вообще тут оказался? В кадрах служил?
— Я был угнанный в Германию в ихнем эшелоне, — с готовностью начал Иван. — Мне было семнадцать лет, когда Германия стала наступать на нас, я работал в колхозе конюхом, и мне было хорошо в нашей деревне. Потом я два года работал на немецкой ферме, и меня там только мучили. Это было недалеко от Аахена, у меня был друг Николай, мы с ним прослышали, что Германию уже разбивают и в Арденнских лесах имеются партизаны. И мы убежали туда с Николаем. Нам дали оружие, научили стрелять бошей, и я стал «лесным человеком». Тогда я был ещё русским, а сейчас стал маленько бельгийцем. Я сюда прибежал, как и был, даже пижамы не имел. Тереза не знала, богатый я или бедный, она боролась против своих родителей, но она любила меня. Когда я гулял с ней, то имел дисциплину нашей страны. И тогда я узнал о том, что её отец сопротивляется против русского. Он ударил Терезу с помощью сабо. Я пришёл в этот дом и сказал: «Почему вы сопротивляетесь против русского народа?» Он был хозяином, имел двадцать пять акров земли и дом. Он тоже много страдал во время войны, но он был приспособленный человек, он имел свои таланты до земли. Он говорит: «Я не сопротивляюсь русскому народу, но моя дочь — молодая девушка, а я её отец». — «Мы с вами вместе страдали во время войны, — сказал я ему, — я тоже русский крестьянин и буду пахать вашу бельгийскую землю, а сына у вас нет». Он стал со мной согласный и сказал: «А мне про русских говорили по-другому, мне говорили, что они отнимают землю». — «Вы хороший отец, я вас благодарю», — и мы пожали наши руки. Я ушёл, и Тереза любила меня ещё больше. Но я знал, что нахожусь в капиталистических странах, где нам не верят. Тогда я позвал друзей-партизан и сказал им: «Вы пойдите в тот дом и купите там яичек. Но заплатите ему денег, чтобы он думал, что русские из хорошего народа». Мои друзья-партизаны пошли туда, куда я им показал, и купили яички. После этого времени я имел значение в этом доме, её отец полюбил меня как сына, потом он дал мне знать, что я могу жениться на его дочке, хотя она имела только семнадцать лет. Мне нужно было иметь много разнообразных документов, чтобы сделать то, что я хотел. Прокурор отбросил мои бумаги, потому что в этих капиталистических странах русские были странные люди. Тогда я пошёл к товарищу Степанову, который возвращал наших людей на родину, он был наш советский кавалерист и лейтенант, мы пили с ним вино. Товарищ Степанов хотел мне помочь как друг и брат, и он сказал: «На российской территории тоже есть девушки». — «Это правильно, товарищ Степанов, — ответил я, — но мы тут скитались в лесах, и у нас образовались новые девушки. У нас с Терезой большой л'амур». — «Тогда я помогу тебе, Иван, потому что понимаю твоё сердце», — так сказал мне лейтенант Степанов, и он поехал со мной к судье ихнего правительства в иностранный город Уи. Судья просто отказал нам в плохом виде, он не хотел отдать бельгийскую девушку для русского партизана, но война ещё продолжалась в Германии, и русские здесь были крепкие и имели значение, все сволочи нас боялись. «Тогда мы пойдём к твоему судье», — сказал мой товарищ Степанов. Мы продолжали наше Сопротивление. Я обратился до ихнего суда, и мне оказали доверие, что русский может иметь бельгийскую молодую девушку. Так мы сражались за нашу любовь.
Рассказывая, Иван не оставлял ни на минуту работу: положил толстую дубовую плиту на верстак, подтянул блок, на котором в гибком шланге был подвешен шлифовальный круг в белой оправе. Круг заработал с гудом и дрожью, но Иван мощно жал его, ведя по плите, и гладкая полированная полоса выползала из-под круга, обнажая узор древесного среза. Рисунок дерева становился все более красивым и замысловатым. Иван пояснил:
— Это такой дуб. Он не в лесу вырос, а в поле стоял, ветры его продували, дерево крутилось во все стороны на ветру, и рисунок перекрутился вместе с дубом. Такое дерево дороже ценится, потому что в нём есть порода.
— Ты же мастер, Иван, — не удержался я, наблюдая за сдержанными и сильными движениями его рук и корпуса. — Ты завоевал свою Терезу и стал мастером. Эх, Иван, тебе бы на нашем комбинате работать! Ходил бы в передовиках, висел бы на Доске почёта, слава тебе и уважение. Иван Шульга — ударник комтруда. Звучит! Вот тогда бы с полным правом мог говорить: моя родина. Ликвидируй свою мелкобуржуазную лавочку, станешь человеком.
— Я имел совет с Терезой, — глубокомысленно отозвался Иван. — Она не знает нашей страны. И я решил, что мы поедем в гости к моей младшей сестре в советский город Ленинград. Тереза должна посмотреть, как вы живёте.
— Ты что, мне не веришь? — удивился я. — Кто твоя сестра?
— Она стала нашим кандидатом в науку, мне интересно узнать, как она живёт.
— Вот видишь: она уже тебя обставила, пока ты тут позволяешь себя эксплуатировать. Жила в деревне, а стала кандидатом…
Зазвонил телефон. Я бросился вперёд. Иван степенно подошёл к конторке.
Антуан звонил. Я почти машинально засёк: за сорок пять минут обернулся верный друг и уже звонит из таверны на перекрёстке.
С обескураженным видом Иван повернулся ко мне:
— Николь в «Остелле» нет. Хозяйка ругалась и даже не захотела с ним разговаривать.
— Так я и думал, — бодро ответил я Ивану, хлопая его по плечу. — Неясно только, почему хозяйка ругается. Или Николь за бифштекс не заплатила?
Иван посовещался с Антуаном и ответил:
— Она заплатила. Но хозяйка все равно ругалась. Так честные девушки не поступают, это она на него кричала как на жениха. Больше он ничего не знает.
— Давно уехала Николь?
— Он думает, что недавно, потому что мадам кричала: «Я их догоню».
— Бедный жених, невеста от него сбежала, ускользнула прямо из-под носа, — я сделал стойку на верстаке, глядя на оторопелого перевёрнутого Ивана. — Оп, я вновь перед тобой, Иван. Передай Антуану мои «соболезнования» и скажи: пусть мчится к нам: его ждёт вино чести и заслуженный обед.
Шульга положил трубку, он ещё ничего не понимал.
— Это он её увёз, — заявил Иван, сокрушённо качая головой.
— Пьер Дамере? Не смеши меня, Иванушка.
— Да, это он увёз её, — упрямо твердил Иван, — теперь он спрячет её в скрытом виде по всей Бельгии.
— И потребует с меня выкуп? А не хочешь ли ты знать, что Николь сегодня заслужила партизанскую медаль Армии Зет, я уверен в этом. В меня уродилась сестрёнка, в меня!
— Я тебя не понимаю, о чём ты объясняешь? Зачем ты встаёшь вверх ногами на верстак, ты можешь свалиться.
— Терпение, Иван, терпение; пойдём в комнату, выпьем пивка, — мы прошли по коридорчику, и я наконец-то услышал шум подъехавшей машины. Щёлкнул замок дверцы, но дверца не захлопнулась. — Ейн момент, Иван, — продолжал я, проносясь по комнате и делая волнующие пассы перед дверью. — Начинается заключительный и решающий этап операции под кодовым названием «Кабан» — ейн, цвей, дрей. Сезам, откройся!
Дверь и не подумала открыться. Но там же стоял человек, я не только слышал, я почти видел его.
— Кто-то приехал, — сообщил мне Иван.
— Бонжур, Николь! — крикнул я через дверь и с силой дёрнул ручку на себя.
Передо мною возник президент Поль Батист.
ГЛАВА 23
— Вы, кажется, звали Николь? — с улыбкой молвил де Ла Гранж, переступая порог. — Это ваша дочь, мсье Шульга?
Иван засуетился: «Прошу в дом, мсье президент, какая честь, что вы прибыли к нам с визитом, это же гран шарман…»
— Николь — моя сестра, — ответил я по-французски за Ивана.
— Дочь мадам Икс? — понимающе улыбнулся Поль Батист. — Вы делаете успехи во французском языке, мой молодой друг. — На нём был дорожный плащ, в руке портфель.
— С прононсом у меня ещё туговато, — сконфуженно признался я, нет, не его я ждал, не его.
И он прочёл это на моём лице.
— Я привёз вам кое-какие новости, мой друг, — улыбка не сходила с его лица, теперь она сделалась загадочной. — Известие о том, что Альфред Меланже был убит, потрясло всех нас. Вы совершили большую ошибку, что поехали в «Остеллу» без меня. Нет, нет, мой друг, — великодушно продолжил он, увидев моё смущение, — я вовсе не обвиняю вас, ведь это было сверх программы, а я отвечаю лишь за неё. Вы вольны поступить, как хотите, и ехать, куда вам заблагорассудится. Но если бы вы ещё вчера сказали мне, что собираетесь в «Остеллу», я сам с удовольствием поехал бы с вами и рассказал бы по дороге кое-что интересное. А мадам в чёрном преподнесла вам сюрприз, и пришлось посылать в «Остеллу», в это, как вы сами выразились, «волчье логово» бедняжку Николь.
