Евгений Федоровский - Невидимая смерть
Да, так уж получилось, что любимый учитель в русской колонии стал Мефистофелем, которому он заложил душу. По приезде домой мать разошлась с отцом, вышла замуж за давнюю любовь… Отчимом объявился Михалев, он и дал приемышу свою фамилию.
Наверное, можно было в тот момент исчезнуть из поля зрения Теодора Валентиновича, знай он, как сложится жизнь дальше. Но он помнил Ингу, он хотел служить второй родине, с которой связывал много высоких замыслов, и исправно сообщал, какие изменения произошли в семье, под какой фамилией поступил в военно-инженерное училище, а потом, как отличник, был принят без экзаменов в академию. В Германии тоже происходили крутые перемены: нацисты пришли к власти, рождалась новая народная армия – вермахт, воссоединялись немецкие земли – Рейнская зона, Австрия, Судеты… Только с Теодором Валентиновичем ничего не происходило. В письмах был он по-прежнему доброжелателен, скуп на похвалы и подарки. Правда, один раз прислал часы фирмы «Павел Буре» с браслетом, в другой – «лейку» с набором цейссовской оптики. Передавал их с множеством осторожностей какой-то гражданин незапоминающейся внешности, в сумерках, в неосвещенном месте.
После того как он закончил академию и начал службу в 8-й армии, Теодора Валентиновича стали интересовать военные вопросы. По ним можно было судить, что в таких сведениях нуждалась разведка вермахта – абвер. Александр Александрович писал обо всем, что знал по долгу службы. Кроме того, в нем пробудилась творческая жилка, сказались гены родного отца – он начал изобретать. Механический миновзрыватель со свинцовыми гирями, который сделал в армейских мастерских под началом полковника Шурыгина, мог бы пойти на вооружение, если бы не встал поперек пути этот самый Клевцов. С тех пор он возненавидел конструктора-выскочку и где мог трепал тому нервы, не давал дороги тралам.
В начале войны связь с Теодором Валентиновичем прекратилась. Михалев утешал себя мыслью, что немцам сейчас не до него. Они были уверены в победе и в нем не нуждались. Но постепенно он начал осознавать, что скоро вспомнят. На фронте они уже столкнулись с новой русской техникой, им потребуются источники.
Он заметался. Как скрыться от них? Проситься на фронт? Там могут убить. Сменить квартиру? У него удобная большая комната в хорошем доме, не так далеко от работы. Заинтересуются причинами. Были бы жена, дети. Но он оставался холостяком, храня верность Инге. Дома он вздрагивал при каждом телефонном звонке, однако звонили ему редко и только по служебным делам, друзей не было, кроме разве что Шоршнева из инженерной академии. Хотя и с другими он старался поддерживать приятельские отношения, не отказывался от вечеринок, случайных связей с женщинами, выпивок вскладчину и прочих маленьких радостей сложного тылового быта.
По правде говоря, Шоршнев отталкивал своей наглой агрессивностью, всезнайством, самоуверенностью, однако тот ненавидел Клевцова так же, как он. К тому же Семен Ильич был в курсе многих дел в инженерной академии и кое-что выбалтывал, когда Михалев с водкой приходил к нему в гости, и они, отослав хлебосольную жену и троих детей в комнату, запирались на кухне.
Так было и в тот вечер.
– Теперь-то мы выпустили немцам кишки! – вскрикивал осоловевший Шоршнев, пытаясь подцепить вилкой скользкий груздь. – Черчилль назвал Сталинград «шарниром судьбы», дверь открылась не в ту сторону, куда хотел Гитлер. Интересно, что скажет этот старый барабан о Курской дуге?
– Я вспоминаю Верден. Тогда французы и немцы вцепились друг в друга и бились до тех пор, пока не отшатнулись назад, обескровленные и подавленные кровавой бойней.
– Э-э, милок, тут есть существенная разница. Они откатились, как попа от попы, а наши сейчас сразу же стали наступать. Возьми того же Клевцова. Добился-таки подлец своего. Организовал не то батальон, не то полк тральщиков. А тральщики для чего? Для наступления…
– А где он сейчас?
– Черт его знает… Кажется, на Воронежском фронте.
– Адреса не знаешь?
– Тебе-то зачем, милок? – насторожился Шоршнев.
– Вину чувствую, не понял его поначалу, мешал. Хочу покаяться, – соврал Михалев.
– Да наплевать ему на тебя! Сейчас он вцепился в свои тралы, как кошка в мясо. Хочет, видишь ли, ввести в штат фронта хотя бы по одному инженерному полку. Тоже мне – стратег…
– А Ростовский как? – спросил Михалев, вытаскивая из кармана припасенную для «посошка» четвертинку.
– На ладан дышит. Сдает помаленьку.
Возвращался Михалев к себе в Лялин переулок пошатываясь. Хорошо, что темнота скрывала его от патрулей. На душе было муторно. «Раскудахтался, сволочь», – скрипел он зубами, думая о Шоршневе. Он и без него знал – немцы погорели под Курском и Белгородом, оставив на полях кладбища мертвой техники, покатились назад…
Вдруг от стены соседнего дома отделился человек и перегородил ему дорогу.
– В-в чем дело?! – воинственно произнес Михалев, вылавливая в кармане перочинный ножик.
– Не скажите ли, который час?
Михалев отогнул рукав гимнастерки, посмотрел на часы, когда-то подаренные «учителем»:
– Без двадцати двенадцать.
– Павел Буре?
– Смотри-ка, глазастый…
– Я от Валентина Теодоровича…
Михалев оторопел. Трезвея, пробормотал машинально:
– Вы перепутали. Видимо, от Теодора Валентиновича?…
– Тьфу ты! Конечно же от Теодора Валентиновича!
Михалев напряг зрение. Как ни темно было, все же удалось рассмотреть незнакомца. Одет в военную форму, повыше ростом, интеллигентное русское лицо. «Я где-то его видел!» – удивленно подумал он. На зрительную память он мог положиться. Кажется, один раз около управления козырнул и прошел, в другой – на Чернышевского – тоже молча, как старшему по званию, отдал честь и остался за спиной. «Значит, следил. Теперь проводил до Шоршнева, дождался, пока я там распинался, и вот подкараулил. Ничего не скажешь, осторожный, опытный».
– Чем могу служить? – проговорил Михалев холодно, окончательно приходя в себя.
– Вопросник оставлять вам нечего.
– Где вы остановились?
Незнакомец уклонился от ответа:
– Зовите меня Вадимом. Когда удобней встретиться?
Михалев понял – ему не отвертеться. Сидит на гвозде прочно.
Пробормотал неуверенно:
– Послезавтра, здесь же, в это время.
– До встречи, – сказал «Вадим» и быстрым шагом ушел в темноту.
На кухне Михалев сунул голову под кран. Успокоившись, прошел к себе в комнату, зажег настольную лампу, пододвинул общую тетрадь. «Вспомнили, понадобился», – подумал со злорадством и удовлетворенно. А писать было о чем.
2
Из функабвера пришло последнее сообщение «Белого». Виктор передал данные, из которых Юстин выделил два: о танке Т-34-85 и соединении противоминных тральщиков где-то на Воронежском фронте. С собой он вез много ценного и просил указать место для перехода линии фронта. Юстин тут же послал распоряжение майору Бауну в штаб «Валли», попросил выделить полувзвод разведки для безопасного провода «Белого» через линию боевого соприкосновения. Потом позвонил в Куммерсдорф Порше:
– У меня для вас, доктор, кое-что есть.
– Вам приемлемо время в пятнадцать?
– Буду.
С Фердинандом произошла разительная перемена. События последних месяцев вымотали его. Он осунулся, пожелтел, резче выступила седая щетинка бровей над глубоко посаженными, как бы вдавленными внутрь глазками. Переживать было от чего. За какую-то неделю боев на Курской дуге 2700 танков и штурмовых орудий, более двух тысяч самолетов, почти миллион солдат русские перемололи, сожгли, обескровили. Славные танковые клинья «панцеркейле», когда на острие шли «тигры», за ними «пантеры» и «четверки», а на бронетранспортерах двигались гренадеры с пулеметами, разбились о русский «пакфронт» – остроумно придуманную систему огня, состоящую из противотанковых опорных пунктов из 10–12 орудий, которые могли сосредоточить огонь на одной цели. «Фердинанды», грозные для тридцатьчетверок и в дуэлях с артиллерийскими батареями, врубались в оборону, но укрывшиеся в траншеях бойцы хладнокровно отсекали их от сопровождавших средних танков и пехоты и, воспользовавшись отсутствием на них пулеметов, связками гранат, бутылками с зажигательной смесью уничтожали поодиночке. Порше раньше других понял, что битва под Белгородом, Орлом, Курском переломила хребет танковой мощи Германии, отныне малые победы станут лишь продлевать агонию. Но что его потрясло более всего, так это вопрос: как русские сумели подготовить целую армию танкистов? Залезая в трофейную тридцатьчетверку, ощупывая сидения, рычаги и педали управления, рассматривая агрегаты, приборы контроля моторного отделения и электропитания, наводки орудия, Порше отмечал отсутствие удобств, несовершенство некоторого вспомогательного оборудования. Конструкторов Кошкина, Морозова, Кучеренко, казалось, заботили только основные боевые качества: броня, пушка, маневренность, и мало трогали теснота, плохое освещение, грубая обработка без внутренней экранной обшивки, слабость вентиляции. Очевидно, непритязательные русские парни пользовались техникой, какую им давала промышленность, не ощущали неудобств, которых никогда не знали. Их подготовка уже сама по себе стала целым событием, требующим учебных полигонов, техники, инструкторов, танковых школ, ремонтных мастерских в небывалых масштабах, к тому же в тяжелой обстановке войны.
