Николай Внуков - Когда гремели пушки
— Еще одно слово, и вы будете нужны только богу! — прикрикнул офицер.
У виллы Рота, превращенной эсэсовцами в лабораторию, их ждали. Едва повозки остановились, солдаты начали нагружать их деревянными ящиками. Ханнес заметил, что к каждому ящику привязан груз — какие-то металлические предметы, похожие на детали разобранных машин.
«Значит, все это добро будет утоплено, — подумал лесничий. — И они не хотят, чтобы оно попало кому-нибудь в руки. Так, так… интересно, что будет дальше…»
Погрузка была закончена в несколько минут. Тот же офицер велел везти ящики через Гессл к Топлицу.
Проезжая мимо своего дома, Ханнес заметил свет в окне кухни.
«У Клары сейчас душа в пятках, — подумал он. — Да и кто знает, что будет в конце пути. Может, они нас пристрелят, как лишних свидетелей…»
На берегу возы, так же как и у виллы Рота, ожидала команда солдат-эсэсовцев. Они тотчас перенесли ящики на плоты и поплыли с ними к середине озера. Плеск весел постепенно замирал в темноте.
— Эй, вы! Можете отправляться домой! — крикнул офицер Ханнесу и Растлу. — Да покрепче держите язык за зубами, если не хотите неприятностей!
…Уже среди ночи Ханнес проснулся от страшного взрыва. Звякнули стекла в окне. Дернулась кровать. Что-то с треском обрушилось на чердаке. Клара прижалась к нему и прошептала:
— Боже, когда все это кончится?..
— Спи, — сказал он. — По-моему, уже кончилось. Мне кажется, они уходят.
…Утром ни эсэсовцев, ни солдат вермахта уже не было ни в Гессле, ни на вилле Рота, ни в бараках на берегу озера. Да и самих бараков не было тоже. Земля на их месте была разорвана тремя глубокими воронками, из которых несло тошнотным запахом тола.
В полдень в дверь дома Ханнеса снова постучали.
— Не заперто! — крикнул Ханнес из кухни, где он жарил яичницу. Сейчас ему было все равно. Пусть хоть сам дьявол приходит в гости. Надоела эта проклятая нервотрепка.
— Жив, старина? — спросил какой-то человек, входя в дом. Ханнес обернулся на голос и сразу забыл про яичницу.
— Эрвин! — воскликнул он, роняя нож в сковородку. — Вот не ожидал увидеть!
Это действительно был Эрвин Хаммер, лесной объездчик из Бад-Гойзерна. Тот самый Эрвин, которого он знал еще сопливым мальчишкой, потом красивым высоким парнем и, наконец, молодым человеком, женившимся на очаровательной Гретль Данкен из Лайффена. Они обзавелись собственным домом в 38-м, то есть перед самым началом войны. Когда гитлеровцы оккупировали Австрию, Эрвин неожиданно исчез из Бад-Гойзерна. Разные ходили о нем слухи. Кто говорил, что пруссаки посадили его в концлагерь, кто болтал, что он подался в Италию, где у него жили какие-то дальние родственники. Но Ханнес не верил слухам. Не такой человек Эрвин Хаммер, чтобы запросто бросить новехонький дом, хорошую службу в Лесном управлении и молодую жену. Ханнес подозревал, что Эрвин ушел в горы Хеллен, где сразу же после оккупации стали формироваться отряды Сопротивления. Эрвин был настоящим австрийцем и любил свою землю не только на словах.
И вот теперь он у него в доме, похудевший, ставший как будто еще выше и старше лет на десять.
Он вошел в кухню и сел на придвинутый хозяином табурет. На коротком ремне у него на плече висел синеватый «вальтер». Из кармана торчала рукоять «парабеллума».
— Откуда? С гор? — не выдержал Ханнес.
— Об этом потом, — сказал Эрвин. — Где Клара?
— Ушла погостить к тетке в Блаальпе. У нее что-то с нервами неладно после всего, что у нас здесь было. А ты где пропадал столько времени?
— Прости, старина, но у нас очень мало времени. Я слышал, ты помогал пруссакам перевозить какие-то грузы?
— Было, — поморщился Ханнес. — Заставили под прицелом. Меня и Франца Растла тоже. Ты его помнишь?
— Что перевозили?
— Деревянные ящики.
— Много?
— Всего двадцать восемь. По четырнадцать на повозке.
— Откуда?
— Из виллы Рота.
— Куда?
— В Топлиц.
— Значит, они их утопили?
— Да.
— Можешь показать — где?
Ханнес насторожился.
— Как бы не вышло беды. Офицер, который нас сопровождал, предупредил, чтобы мы держали язык за зубами.
Эрвин усмехнулся.
— Очень хотел бы увидеться с этим офицером или хотя бы узнать, где он сейчас… где они сейчас все. Во всяком случае, сюда они больше не придут. Русские взяли Вену.
Только сейчас Ханнес увидел, что яичница на сковородке давно сгорела и комната наполняется синеватым чадом. Он схватил тряпку и столкнул сковородку с огня.
— Говоришь, русские взяли Вену?
— Да. Два дня назад.
— Значит… действительно пруссакам конец?
— Да, Ханнес. И пруссакам и войне. Жизнь снова пойдет по-старому. Но сейчас ты нам должен помочь.
— Чем?
— Ты должен показать место, куда возили ящики.
— Это нетрудно, — после некоторого раздумья сказал Ханнес. Он подошел к вешалке и снял с нее куртку. — Идем.
Уже по дороге к озеру он спросил:
— Ты сказал, что я должен помочь вам. Кому это вам?
— Мне и моим товарищам.
«Значит, действительно он — коммунист, — пронеслось в голове Ханнеса. — «Моим товарищам…» Вот тебе и маленький Эрвин… А в конце концов мне наплевать. Если коммунисты сумели свернуть шею этому мерзавцу Шикльгруберу[6], значит они толковые ребята…»
Топлиц в этот день было особенно красивым. Вода лежала в котловине спокойно, и ни единая морщинка не нарушала ее тишины. Свежая зелень леса, сбегавшего по склонам Грасванда к берегу, как бы опрокидывалась в глубине озера и повторялась там до мельчайших подробностей. И если долго смотреть, даже голова начинала кружиться, такая в воде отражалась глубина. Если бы только не воронки от взрывов, уничтоживших бараки испытательной станции и блокгауз, можно было подумать, что пруссаки никогда не приходили сюда, да и никакой войны не было, все это дурной сон.
— Вот здесь они перегружали их на плоты, — сказал Ханнес, показывая на пологий спуск к воде. — Видишь, на земле еще следы наших повозок.
Хаммер осмотрел берег.
— У тебя, кажется, была лодка?
— Лодка, — хмуро усмехнулся Ханнес. — Дней десять назад они конфисковали все лодки и угнали их неизвестно куда.
— Не могли же они увезти их с собой, — пробормотал Эрвин. — Где-нибудь здесь, в кустах.
Но в кустах, сколько они ни искали, лодок не было. На глаза им попался только плот, связанный из десяти бревен. Наполовину вытащенный из воды, он был завален ветками, наспех обломанными с ближайших деревьев.
— Здорово торопились, — сказал Эрвин. — Слушай, Ханнес, сходи, дружище, домой за топором, мы вырубим весла. А я пока попробую столкнуть этот крейсер на воду.
КЛАД
— …Какая здесь глубина?
— Посередке метров сто — сто двадцать. А здесь под нами, я думаю, не больше тридцати.
Хаммер лежал на краю плота и напряженно всматривался в воду. Ханнес, орудуя кормовым веслом, медленно вел плот, следуя изгибам берега.
Косые лучи солнца пробивали воду метров на десять в глубину и гасли в пелене желтоватой мути, видимо поднятой со дна взрывами.
— Хотя они и пошли к середине, но далеко от берега увезти их не могли, — сказал Ханнес. — Я и сотни шагов не успел отойти со своей телегой, как они вернулись.
— Ящики были тяжелые?
— Да. Каждый из них поднимали два солдата.
— Вода слишком мутная. Держи ближе вон к тем кустам.
Ханнес сделал несколько сильных гребков.
— Что это за палки на дне?
— Какие палки?
— Вот здесь, слева.
Ханнес бросил весло и лег на плот рядом с Хаммером.
— Вот, видишь, еще одна.
Лесничий вгляделся в воду.
На глубине трех-четырех метров он увидел довольно длинный шест, стоящий вертикально. Шест слегка раскачивался из стороны в сторону, как поплавок, колеблемый глубинным течением.
— В жизни не видел такого. Будто он привязан к чему-то за нижний конец.
— Ханнес, найдется в твоем хозяйстве кошка? Сейчас мы узнаем, к чему привязан этот поплавок.
…Через несколько минут плот снова оттолкнули от берега и подвели к тому месту, где в глубине покачивались таинственные шесты. Хаммер осторожно опустил в воду запасной якорь от конфискованной эсэсовцами лодки Ханнеса. Якорь был трехлапый с острыми, хорошо заточенными концами. Он сразу же зацепился за что-то на дне. Лесничий и бывший объездчик начали медленно выбирать веревку.
Сначала на поверхность всплыл шест, привязанный прочным шнуром за какой-то тяжелый предмет, а потом и сам предмет, оказавшийся небольшим кубическим ящиком, сколоченным из толстых, хорошо пригнанных друг к другу досок. Ханнес и Хаммер с трудом втащили его на бревна плота.
— А теперь — к берегу! — скомандовал Эрвин.
