Всеволод Крестовский - Очерки кавалерийской жизни
Итак, на другой день, под вечер, в то время, как я занимался исправлением жеребчика, а Джексон, наблюдая за успешным ходом этой операции, прогуливался по двору со своею крючковатого палкой, идет к нему навстречу Шишка Гусатый.
— Ты чего? — спросил его Джаксон.
— Нет, ми не до вас… Ми до гасшпидинь сперучник, — ответил Шишка, мотнув на меня головою.
— Ко мне? — откликнулся я. — Никаких дел и отношений с тобой не имею ни по овсу, ни по сену; а впрочем — к твоим услугам. Что скажешь?
— Зжвините, — начал он с тою сладко умиляющейся миной и ужимкой, которые обыкновенно употребляет еврей, если хочет показать вам высшую степень вежливости и деликатности. — Зжвините, гасшпидин сперучник… будьте такий ласковый, скажить мине спизжалуста — сшто таково он будет изделать?
— Кто? — спросил я, не разобрав хорошенько вопроса.
— Он, — повторил Шишка с наивысшей деликатностью.
— Да кто такой «он»? Говори толком!
Еврей помялся и в затруднении повел головой и плечами, как бы колеблясь внутренно — сказать или не сказать?
— Верона… — произнес он наконец тихо и отчасти смущенно, словно бы и самому ему стало конфузно за свой «бардзо дэликатный» вопрос.
Я понял, но ввиду этой Шишкиной «дэликатности» довольно комического свойства притворился, что не понимаю.
— Что такое? — переспрашиваю его снова.
— Верона…
— Какая ворона?
— Тэн сшами, сшто будет переживать двох годов на своем жистю, — вымолвил Шишка, окончательно уже сконфузясь.
При виде этой фигуры и по свойству самого вопроса мы с майором не выдержали и оба покатились со смеху.
— Хм!.. Ито вас увсшмегх! — с укоризной покачал еврей головою. — А каб ви побили в моя сшкура, то вам би било не до сшмегх!.. Бо ви зжнаите, гасшпидин майор, — приступил Шишка к объяснению, — ви зжнаете, как сгадали они мине того сшваво зжагадке, то я иду сабе по шляху[29] до дому, а сшам увше того мислю в сшвавом глову иймею: «Сшто таково будет он изделать?» И я недодумал. И налатом, як прийшол я вже до дому и сядал до коляцыи[30] и мине моя зжонка поставила цалу миску ляпши, але зж я ниж адней лиожки не скушал, бо увсше думаю того сшамаво мислю: «И сшто таково будет он изделать?!» И я недодумал. Ну, и напатом лягал я сшпать, але зж так мине нудно, так нудно под бебехем… и увсше того сшамово мислю, як бы сшвердло у глову: «Н-ну и сшто зж таково будет он изделать?! Богх мой, сшто таково?!., сшто таково?!!» И я недодумал. И то мине даже в стыд, бо я думаю сабе: я зж не глупый чловик и не могу додумать сшамого прастово зжагадке! Н-ну и сшто таково?! Ну, гхарасшьо, — обратился он вдруг ко мне самым решительным тоном, — ви отдаете мине деньгув праз двох неделюв, и я на тым сшпакойний, бо они у гасшпидин майор в шкатулке як у Богха за пазухем. Ну, и хай будет так. Я сшагласшний. Але зж, гасшпидин сперучник… зжвините, не нудьте мине… скажите спизжа-луста: што таково будет он изделать?.. Ну, и сшто вам сштоить!.. Ну, и когда зле я вас прасшю!.. Бо мине зж так нудно, так нудно… ой-вай, як нудно!.. Спижалуста! — И он в заключение скорчил самую несчастную, умоляющую рожу.
— Ну, уж так и быть, — согласился я со смехом, — в уважение твоих мучений я тебе открою. Слушай.
— Н-но?! — просиял вдруг мой Шишка.
— Ворона…
— Н-но-но? — с плутоватой поджимкой подставил он ухо.
— После того, как проживет два года…
— Н-но??
И он весь преобразился в нетерпеливое, жадное внимание и любопытство.
— Начинает жить третий год, — докончил я прерванную фразу.
Предоставляю вам самим вообразить себе то громадное смущенное удивление, которое запечатлелось и как бы застыло в эту минуту на озадаченной физиономии ошеломленного Шишки. В первое мгновение, словно бы в испуге, он схватился обеими руками за кончики своей рыжей бородки и, не выпуская ее из пальцев, уставился в меня выпученными глазами.
— Та-ак?? — произнес он наконец после минуты в своем роде эффектнейшего молчания.
— Так, мой милый, — подтвердил я в тон соответственному настроению Шишки.
— Пфсс… Гхарасшьо-о…
— Нравится?
— Гхарасшьо-о!..
— Доволен?
— Очень давольний… Благадару вам, гасшпидин сперучник.
За ужин Ну и, значит, теперь, умудренный опытом, убирайся и приходи за деньгами через две недели.
* * *Наконец пришел и он, этот срок, назначенный мною. В течение этого времени Шишка хотя и появлялся иногда у нас на фольварке по какому-либо делу, но о деньгах не заикался больше, В назначенный день, получив из ящика свои деньги, Джаксон не только расплатился с Шишкой, но и дал ему еще сколько-то десятков рублей в счет будущих поставок. Расчет этот происходил как раз перед обедом. Миска ботвиньи с розоватого лососиной, только что привезенною майором из города, аппетитно манила к себе взоры, и мы уселись за стол.
Шишка тщательным образом пересчитал все бумажки, аккуратно уложил их в свой бумажник и, самодовольно спрятав его за пазуху, отошел к дверям и поместился у косяка.
В совершенном молчании, которое свойственно проголодавшимся людям, принялись мы за нашу ботвинью, как вдруг Шишка фыркнул у двери, видимо сдерживая смех.
Мы взглянули на него с некоторым недоумением, однако не сказали ни слова.
Но глядь, через минуту опять то же смешливое фырканье.
— Чему ты? — обернулся на него Джаксол.
— Зжвините, гасшпидин майор, зжвините! — в каком-то неудержимом восторге замахал он руками, словно бы подлетая на цыпочках к нашему столу. — А зжнаите ви, сшколки пурцентов озаработал я сабе на тых деньгах?
— На каких это? — спросил я.
— На тых сшамих, сшто ви сказали мине «получи праз двох неделюв».
— Да как же это, коли они лежали у майора в шкатулке?
— Ну так, так! Они лягали у гасшипидин майор ув шкатулке, а ми на них пурценты сабе работали. Ага?!
— Молодец, коли не врешь. Но каким же образом?
— Додумайтю! — с торжеством предложил мне Шишка.
— Черт тебя знает! — пожал я плечами. — Я уж тут ровно ничего не понимаю!
— Ага?! Не нанимаете?.. Ну, то этое одзначае, сшто натиперь то есть маво зжагадке!
— Расскажи, пожалуйста, это любопытно.
— Ага, то теперички ви любопытний! А як я бил любопытний, то ви как мине нудили?.. Ага?.. Ну, гхарасшьо! Я буду добрейше од вас. Сшлюхайте!..
И, встав в несколько торжественную позу, Шишка наскоро и ловко, одним мимолетным движением заворотил себе обшлаг на левом рукаве и приступил к рассказу.
— Зжвините, — начал он «бардзо дзликатне», — сшколки неделюв переходило од вашаго зжагадке?
Две недели, — отвечал я.
— Так. Двох неделюв. Вирно. А сшколки на тым временю било ярманкув?[31]
— Ну, уж этого, брат, не знаю.
— Ну, то я вам буду говорить. Било чатире ярманке: бил базар на Сшкиделе, бил базар на Езиоры, бил на Крынки и на Ендура.[32]
И мы егхали сабе до увсшех чатирох ярманкув; ми заходили до корчмы, где много есть з насших и много увсшякого народу, и ми до увсших до них говорили так: «Гасшпида, зжвините! Вымайте каждый чловик одного десентке,[33] а я буду выймать одного сшиненькаго бемазжке,[34] и напатом я вам буду сгадовать одного зжагадке. И гхто маво зжагадке сгадае, хай той берот сшиненькаго бемазжке; гхто маво зжагадке не сгадае, я буду брать у того одного десентке. Гхарасшьо?» «Гхарасшьо, — говорать, — хай будет так!» Н-ну, викладали они мине сшвоих десенткув; викладал я им маво сшиненькаго бемазжке и напатом говору: «Зжвините! Сшто начинает изделать верона напосшлю того, як она будет переживать двох годов на своем жистю?» Н-ну, и сшто ви сабе думаетю!.. Азж ии адин сшволочь не сказал мине, сшто такого он будет изделать!.. Забирал я натогда тые десентке, забирал сваво сшиненькаго бемазжке и таким сшпособом од чатирох ярманкув заработал сабе дванадцать рубли пянтьдесюнть кипэикув чистаго пурценту!.. Благадару вам, гасшпидин сперучник!.. Благадару за науке!
И торжествующий Шишка отдал мне глубокий поклон с видимым наслаждением.
После этого долго еще, при каждой встрече, он деликатно и таинственно останавливал меня тихим вопросом:
— А сшто, чи нема у вас еще какого зжагадке про верона?
— Про ворону? Нет, брат, — говорю, — не имеется.
— Ну, то як нема про верона, то мозже есть про какого другого сшкатина?
VI. Полковые приживалки
1. Бессловесные
В больших барских домах, в особенности в домах былого времени, как и в большинстве наших полков, существовали, а кое-где еще и до сих пор существуют особого рода приживалки, столь органически входящие в самый склад быта и жизни, к которым они присосались, как улитки к коралловому рифу, что без них иногда даже невозможно представить себе подобного дома или подобного полка, в особенности, если это полк кавалерийский. Приживалки эти бывают разные: и в образе человечьем, и в образах бессловесных — собак, козлов, иногда птиц и т. п.
