Владимир Лидин - Три повести
Охотник оставил собак в стороне, и Дементьев вместе с ним пошел осматривать ловушки. Два сэрми были не тронуты. Под третьим, издалека еще, увидел он на снегу что-то темное. Сердце его забилось: он впервые участвовал в охоте на соболя. Они ускорили шаг. Приколотый сорвавшейся стрелой к земле, лежал мертвый зверь. Рыжеватая шерсть его длинного тела была присыпана снегом. Возле ранки нарос темно-красный оледеневший бугор. Заксор поднял зверя и плюнул. Соболь опять насмехался над ним. Это был колонок — похожий на соболя зверь. Заксор с досадой ударил им несколько раз о колено, стряхивая с него снег, и привязал колонка тоже к поясу. Они обошли еще несколько сэрми, всюду было пусто. Дементьев увидел еще одну ловушку на соболя. Волосяная петля была привязана к верхушке нагнутого деревца. Соболь попал головою в петлю, наклоненное деревце сорвалось с зацепки, и так он и остался висеть на нем, как странный и уже заиндевевший плод. Дементьев помог наклонить деревце, и охотник вынул зверька из петли. Это был тощий, почти пепельный соболь. Охотник разочарованно оглядел его мышиного цвета шерсть. Не было серебристой проседи на спине, и скудная шерсть обозначала, что соболь был болен или голодал.
— Плохой соболь, — сказал охотник с досадой. — Назад идти надо, сегодня больше ничего не возьми.
На следующее утро Дементьев не пошел на охоту. Он остался один в шалаше. Охотники были увлечены ходом белки. До самого вечера они не вернутся. Он лежал на нарах, смотрел сквозь отверстие крыши на небо, вспоминал бой в тайге, удар в плечо, который его опрокинул, желтые околыши фуражек между деревьев. От боли в плече он лишился сознания, товарищи потеряли его. Что стало с ними: может быть, это была только разведка, за которой двигались главные силы японцев? Он вспомнил еще утро, когда охотники подобрали его. Он был слаб от потери крови. Собаки поволокли в тайгу, как поклажу, его обессилевшее тело…
И вот он здесь, в охотничьем доме. Все, что было позади, кажется отделенным годами. Утро сменяло ночь, он потерял счет времени. Новых товарищей нашел он в тайге. Он привык уже к их нраву, к их заботе о нем, к их обычаям. Немного людей из их племени осталось на Уссури. Год за годом разоряли охотников скупщики, спаивали их водкой, приучали к отраве опия. Опий приносили китайские купцы, из Маньчжурии. С русской водкой состязался ханшин. Его готовили из чумизы, дурманное пахучее зелье, от которого человек сразу теряет рассудок. Охотники в стойбищах не знали ни воровства, ни обмана. Припасы в охотничьем доме оставались открытыми. Охотник у охотника ничего не возьмет, и только большая нужда может заставить его взять на время припасы.
Кочевье и суровая жизнь в тайге приучила их глаз видеть то, что было недоступно глазу Дементьева. Вот соболь оставил свои двойные следы по снегу. Он не бежал, как другие животные, а шел скачками, и задние лапки, коготок в коготок, попадали в следы передних. Вот шелуха объеденных шишек обозначает ход белки. Легкий иней сыплется между деревьями — это белка приглядывается к движению людей сквозь тайгу, любопытства у нее больше, чем страха. Ее голубой мех слит со снегом, и только иней, который она сыплет вниз, выдает ее охотнику. Жизнь приспособила охотника для борьбы с тайгой. Тонкие длинные лыжи имеют два волнообразных изгиба, чтобы нога охотника не надавливала на снег в одном месте, и на лыжах этих можно двигаться в оттепель и после больших снегопадов. Чулки сшиты из рыбьей кожи — это предохраняет от сырости ноги. Шапка из меха кабарги имеет спрятанные внутрь наушники, и их можно выпустить при сильном морозе. Спичек у охотников оказалось с собой мало. Несколько своих коробков Дементьев потерял вместе с вещевым мешком. Заксор свил из лыка тугую веревку и густо вымочил в свежей крови освежеванных белок. Веревка пропиталась кровью и высохла. Теперь, если заткнуть ее за пояс и поджечь при выходе из дома свободный конец, веревка будет медленно тлеть, как трут, и у охотника на много часов есть с собой огонь.
За три недели в тайге Дементьев узнал множество сноровок охотников. Следы зверя были для них как напечатанные на выпавшем свежем снегу страницы книги. Вот соболь бежал скачками по тропе, и его следы надо искать далеко на запорошенных снегом лежащих деревьях. Вот лисица петляла вдоль леса. Ржавая дырка в снегу и разметанная пушистым хвостом сухая пороша подтверждают, что она стояла на опушке и нюхала воздух. Теперь отсюда надо дальше разбирать ее след. Рябчик насыпал затвердевший на морозе помет: примороженная брусника, которую он любит клевать, осталась еще на скатах оврагов, где снег не держится.
Раз, когда охотники вернулись с охоты, Заксор сказал, что может теперь проводить Дементьева до Уссури. Рана его зажила, и человек может снова взять в руки ружье. Снегу много выпало в горах, дни стали коротки, и до Уссури придется идти пять полных солнц. Белка движется еще полным ходом по кормовым лесам, и охотник проводит Дементьева до Уссури и вернется обратно в горы. Красные гонят японцев с Амура, и это важнее сейчас, чем всякая охота. Нанай хочет теперь охотиться и ловить рыбу для себя и для своей семьи, а не для других. Нанай-охотник хорошо знает тропы через Сихотэ-Алинь и может, если понадобится, провести красных до самого моря. Скоро красные дойдут до самого моря, и тогда ни один из японских военных людей не останется на Уссури.
Огонь очага освещал блестящие глаза охотников, и людям этим можно было верить. Утром охотник повел Дементьева через сопки. Большая зима была уже на Уссури, и вороны кричали, как кричат они обыкновенно перед крепким морозом. Быстрые горные ручьи были в дыму. Первую ночь ночевали в палатке. Они прижались потеснее друг к другу и заснули, как сородичи. Утром они двинулись дальше. Пищей служила юкола.
Ближе к жилым местам охотник не хотел стрелять зверя: может быть, японские люди ходят еще в этих местах…
Так они шли три полных дня. Кожа на лице потрескалась от мороза и северного ветра. На четвертое утро с вершины сопки открылась Уссури. На реке был уже лед. Но из высоких труб стойбища мирно поднимались дымки. Дымки означали, что в домах горят очаги и люди греются на теплых канах.
Они спустились с сопки и обошли луговиной стойбище. На берегу реки стоял полукруглый летник. Его берестяные листы, перетянутые веревками, местами оторвал ветер. Здесь охотник оставил Дементьева. Он должен был прежде сам побывать в стойбище, чтобы узнать про все дела. Дементьев остался один в летнике. Ветер задувал в его щели и хлопал оторвавшимися берестяными листами. На месте очага еще остались зола и чешуя рыбы. В отверстие для дыма было видно свинцовое небо. Низкие облака неслись с севера.
Два года назад, семнадцатилетним, вместе со старшим братом, с Игнатом Прямиковым и другими своими сверстниками он ушел воевать. Партизанское движение охватило Амур. В селах не оставалось ни мужчин, ни подростков. Все были под ружьем, и тайга давно заменила дома́ родного села. Он ушел вместе с другими, но ясное понимание целей пришло позднее. Цели теперь были ясны даже этим нанайским охотникам, которым он обязан жизнью. Мир раскололся на две половины, и на одной были освобождение родного края и будущее, а на другой — семеновский карательный отряд, пришедший раз в казачье село для расправы, кровь убитых, опозоренных, замученных, закопанных в землю живыми товарищей, сотни могил, сотни смертей самых близких ему людей… Он видел, как пришли хозяйничать в родной его край маленькие, с желтыми околышами фуражек, похожими на лампасы уссурийских казаков, японские интервенты. Он помнил всадников отрядов Семенова и Калмыкова: угрюмый чуб, выпущенный из-под надетой набок фуражки, плетка у ног, которой можно бить наотмашь по лицу, и лихая кавалерийская посадка на мелкорослом забайкальском коньке; дикие песни, разбиваемые стекла окон, драка на церковной площади, сверкание клинков выхваченных в пьяной удали шашек и всхлипы растянутой до отказа гармоники. Лавиной вторгалось все это в казачье село на Уссури. Ненавидящее новую власть, развращенное войной, водкой, хмельное от крови, от бабьего визга, оно ждало только клича грабить, насиловать, жечь…
Все это хорошо знал он, Петр Дементьев. Много могил было насыпано за эти годы на Дальнем Востоке. Много товарищей схоронил он в дикой и жесткой земле тайги. За два года войны он возмужал, огрубел и по-мужски раздался в плечах. Некогда русые его волосы стали темнее и жестче, да и всего его как-то кряжистее сбили годы. Из родного села пришла весть, что умерли от тифа в один месяц мать и младший брат Дмитрий. Старший брат умер раньше от раны, полученной в боях под Читой. Борьба была еще не кончена, и, сидя в берестяном летнике, глядя сквозь отверстие в крыше на низкое зимнее небо, Дементьев готовился к возвращению.
Скоро стало темнеть. Охотник не приходил. Может быть, японский отряд давно занял стойбище. Тогда нужно снова уходить в горы без пути и без пищи. Он опять ощутил то же чувство, какое испытал, прижавшись к стволу упавшего дерева, скрипя зубами от боли в плече и дожидаясь смерти. Когда совсем стемнело, он услышал легкий скрип снега. Человек шел на лыжах; так легко мог идти только охотник. Потом берестяной лист, прикрывавший вход в хоморан[18], отогнули, и Заксор пролез в летник. Теперь, отдышавшись от бега, можно было рассказать много новостей. Японцев в стойбище нет, красные сильно побили их возле Ина, и Хабаровск и Иман тоже взяли красные. Два белых начальника бежали со своим войском в Маньчжурию. Княжевское тоже занято красными, и туда полтора солнца ходу.
