Александр Проханов - Вознесение : лучшие военные романы
Подошел к врачу:
— Он был еще жив? Его можно было спасти?
— Нет. Его доставили мертвым. Все функции уже прекратились.
Бернер стоял под лампами, освещавшими белый кафель, мраморное рельефное лицо Вершацкого, красную пробоину во лбу.
Где-то далеко в пылающей чеченской столице наступали войска, сияли цилиндры и сферы нефтеперегонных заводов, принадлежавших теперь только ему, Бернеру. Мчался автомобиль, унося из Москвы женщину-снайпера. И в душе его, вместо торжества, поднималась смута. Что-то липкое, вязкое копилось в горле. Под сердцем, как беспокойный зародыш, что-то начинало екать и дергаться. Он чувствовал дурноту от запаха формалина, совсем как тогда в Мехико, среди колдовских снадобий, высушенных обезьяньих лапок и мохнатых шкурок.
Поклонился всем сразу — Вершацкому, его вдове, врачу, следователям и направился к выходу.
На улице его обступили журналисты:
— Ваша оценка случившегося?.. По-вашему, кто убийца?.. Когда вы в последний раз виделись с господином Вершацким?
— Не могу сейчас говорить… — через силу ответил Бернер. — Мы были очень близки… Он был замечательный друг, прекрасный семьянин, талантливый финансист и безупречный гражданин… В нашем порыве сделать Россию великой нас хотят остановить… Даю слово над телом убитого друга, что убийцу найдут и покарают…
Он пошел не оглядываясь, зная, что камеры следят за ним, смотрят в спину, провожают зоркими жадными зрачками. Он сел в машину.
— Домой! — приказал шоферу.
Они мчались, обгоняя автомобили, поднимая метель, разбрасывая по сторонам бешеные фиолетовые вспышки. Миновали Триумфальную арку со скульптурами лошадей и пустыми, как хитины жуков, доспехами. Проехали Поклонную гору с церквушкой, напоминавшей золоченый киоск, и с монументом Победы, острым, как колючая вязальная спица. Свернули на Рублевское шоссе, проскользнув Крылатское с президентским домом, похожим на запаянный ковчег, где на случай потопа собрались козлы, петухи, бегемоты, странные и шумливые твари, населившие кремлевские коридоры. Вырвались на Успенское шоссе.
Бернер чувствовал, как содрогаются его внутренности. В них взбухал, пузырился, пучился эмбрион. Раздвигал кишечник, проталкивался наружу, вверх, сквозь пищевод и гортань.
— Стой!.. — глухо приказал он шоферу.
Обе машины стали. Охрана выскочила на дорогу, окружила его полукольцом, а он, закрывая рот ладонью, пошел на обочину, через кювет, в близкий лес. По колено в снегу, прижав лоб к стволу сосны, наклонился. Его стало рвать. Он задыхался, брызгал зловонной пеной, исходил слезами и сукровью. Наружу полетели шматки и сгустки крови, и выпученными, полуослепшими от слез глазами он увидел, как из него выпало красное, голое, как ободранная белка, существо и, подергивая тушкой, оглядываясь на него острой мордочкой, убежало в лес.
Он возвратился к машине.
— Как вы, Яков Владимирович? — заботливо осведомился Ахмет.
— Нормально, — едва слышно ответил Бернер, погружаясь в салон. — Домой! — сказал он шоферу, чувствуя, как вдавило его в сиденье от скорости, и сосны замелькали, сливаясь в зелено-белые вихри.
Глава девятнадцатая
Кудрявцев очнулся от дрожи, которая сотрясала все его тело. Будто его кто-то тряс, старался вытряхнуть из него глаза, зубы, внутренности, все его кости и жилы, как из мешка. Он лежал на полу, на груде тряпья. В воздухе плавала слоистая гарь, и Ноздря держал над ним отекающий каплями стакан, а Анна бинтовала ему грудь, ахала, словно каждый виток белой материи причинял ей самой страдание.
— Ты что? — прошептал он.
— Милый ты мой!..
— Куда меня жахнуло?
— Повсюду поранило…
— Ноздря, где бээмпэ?
— Бээмпэшку подбили… Горит…
— Где Чиж?
— Убило…
Он попытался встать, но опять начался колотун, и казалось, кто-то старается выбить из глазниц глаза, а из челюстей зубы. Он хватал прыгающими губами стакан, проливая на грудь ледяную воду.
— Поднимите меня…
Анна и Ноздря послушно с обеих сторон подхватили его, и он с усилием поднял свое разболтанное, растрясенное тело, чувствуя не боль, а тупую одурь. Держал в сознании малую брезжущую точку, пробираясь сквозь эту крохотную скважину, как паук по тонкой светящейся паутинке. И в этот расширяющийся прогал, не давая ему сомкнуться, увидел: подоконник с опрокинутым пулеметом, гранатомет с последней гранатой, заснеженную серую площадь, и на этом снегу вдалеке тлеет, горит подбитая им бээмпэ.
— Туда… — показал он глазами на выход, и они, повинуясь, повели его к дверям на лестничную площадку.
Чиж уронил лицо на подоконник, уткнулся лбом в автомат. Руки его продолжали сжимать оружие, но во всем его подрубленном теле, в подломленных коленях чувствовалась смерть. На подоконнике, среди гильз, осколков стекла, лежала посыпанная пылью тетрадь. Кудрявцев, держась за косяк, смотрел на Чижа. И ему казалось: с площади, из тусклого света, приблизилось к окну огромное бревно с черным склизким комлем. Тупо, бессмысленно ударило в дом и убило Чижа. А до этого — Филю, Крутого, размозжило грудь Таракану, оглоушило его, Кудрявцева. На минуту застыло, перестало качаться, но снова двинет и непременно убьет Ноздрю, женщину с лунным лицом и его, Кудрявцева, поставившего их всех под удары бревна.
Он опять потерял сознание и очнулся в квартире, сидя на куче тряпья, привалившись к стене. Анна набросила ему сзади пальтушку, застегнула у горла пуговицу. Он сидел перевязанный, в пальто на голом теле и медленно, усилием воли собирал воедино разорванную на ломти личность. Так собирают из черепков разбитую чашку, ставят на стол, в трещинах и наплывах клея, и сосуд почти цел, восстановил свою форму, окраску, но только в нем не хватает нескольких важных фрагментов, зияющих пустотой.
Сквозь окно в дом давила все та же неодушевленная сила, расплющивающая жизни людей. Стенобитная машина нацелила на них свой черный тупой торец. И из этого торца, из окаменелых древесных колец с треском, в блеске винтов вылетел вертолет.
Горбатый, пятнистый, с узким рыбьим хвостом, неся в подбрюшье тугие связки ракет, вертолет прошел над площадью, сделал вираж и, сверкнув эллипсом лопастей, скрылся из глаз, продолжая издавать свистящий гаснущий звук.
Другая машина с красной звездой на борту появилась в окне, и Кудрявцев попытался встать, видя, как «вертушка» разворачивается над вокзалом, а оттуда, с крыш и окон, летят в нее бледные трассы. Две реактивные гранаты, выпущенные из труб, похожие на комочки горящей шерсти, прянули к вертолету, промахнулись, по ниспадающим дугам ударились и взорвались на площади.
Появление вертолетов означало приближение войск. Где-то рядом копились войска, готовились к броску, и «вертушки» обрабатывали передовую противника, готовя проходы пехоте.
Кудрявцев своим наспех восстановленным, лоскутным сознанием объяснял появление «вертушек» как близкое окончание выпавших ему на долю страданий. Но полная картина мира не складывалась, ибо в склеенной чашке недоставало малого черепка. И он стоял у окна, стараясь понять, что он должен делать. Что должен совершить в момент появления вертолетов.
Машина, исчезнувшая за домами и крышами, снова вернулась. Близко, шумно, трепеща винтами, шла вниз по прямой, похожая на щуку, углядевшую добычу. Из-под брюха, раздувая космы, прянули ракеты, процарапали небо и вонзились среди домов. На площади грохнуло, разрывы поднялись, как черный плоский стол. Загорелась земля. Из дыма с воплем побежали чеченцы, врассыпную, веером, под напором взрывной волны, словно в каждом застрял осколок и болью, отточенными рваными кромками гнал их вперед.
Кудрявцев видел попадание снарядов, но это не вызвало в нем радости. Крохотный черепок, недостающий в его сознании, был утерян. Он смотрел из окна на мир, и этот мир имел множество смыслов, был недоступен для понимания.
Вторая машина заняла место первой, остановилась на мгновение, опираясь о воздух сверкающими лопастями. Выплюнула острые черные брызги. Вонзила длинные веретена, и на площади закудрявились, затолпились разрывы, оставили на снегу множество драных порезов.
Эти порезы указывали направление к дому. На пути этих рваных царапин стоял грузовик. В его кузове, аккуратно уложенные, лежали огнеметы, начиненные аэрозолем. Ядовитая роса огнеметов, если ее распыляли в воздухе, взрывалась и сжигала атмосферу, создавая пустоту, в которую, как в черную дыру, устремлялись стены зданий, оторванные башни танков, вырванные с корнем деревья, не успевшие сгореть частички человеческой плоти, и все превращалось в раскаленные молекулы.
Кудрявцев знал уничтожающую силу вакуумного взрыва. Смотрел на черные, направленные к грузовику царапины, но своим расколотым сознанием не понимал, что следует делать.
