Георгий Брянцев - Конец Осиного гнезда (Рисунки В. Трубковича)

Я успокоил себя мыслью,что ребята,конечно,ищут меня, возможно, что бродят где-нибудь вблизи и не решаются окликнуть.

Я хотел было подать голос,но не рискнул. В тылу врага опасность подстерегает на каждом шагу.Могло быть и так,что невдалеке проходит дорога, что появление самолета замечено врагом и меня уже ищут.

Небо бледнело. Я различил на руке циферблат часов с замершими стрелками, гряду леса, очертания болота и, наконец, увидел свой парашют. Он белел посередине болота, окруженный чашеобразными цветами кувшинок.

Когда солнце показалось над вершинами осин,я решился: снял с себя влажную одежду и бросился в темно-зеленую воду. Сразу стало теплее.

Парашют дался мне с большим трудом. Я долго барахтался в болоте, пока наконец не выволок его на сушу.

Я спрятал парашют под трухлявый пень, уселся на солнышко и принялся развязывать вещевой мешок. Вытряхнув на землю его содержимое, я грустно покачал головой:все пропало! Сахар,соль, шоколад, табак, сухари- все превратилось в месиво, облепившее белье. Единственное, что было годно к употреблению,- это две банки рыбных консервов и десяток папирос, хранившихся в металлической коробочке.

Я решил поесть. Но перочинный нож, уже второй за войну, подаренный мне Костей Воронковым, видимо, выпал из кармана при прыжке. Я пустил в ход все, что можно: поясную пряжку с острым штырем, пряжки от парашютных лямок, острые сучки- и кое-как, изодрав в кровь пальцы, исковеркав банку, добрался до консервов.

Солнце пригревало все сильнее. Я не стал дожидаться, пока моя одежда высохнет, и оделся. Я был уверен, что на мне она просохнет быстрее.

Спрятав в заплечный мешок оставшуюся единственную банку консервов,флягу со спиртом и пару белья, я решил, не углубляясь в лес, обойти вокруг болота. Мне казалось, что где-то на этом маршруте я натолкнусь на друзей, а если и не на них, то на следы костров, которые они жгли. По моим расчетам, сигнальные костры отстояли от болота недалеко, я лишь не знал, в какой стороне. А что друзья, разыскивая меня, так или иначе возвратятся к месту, где раскладывали костры, я ни на минуту не сомневался.

Я закурил, двинулся в путь и, ощутив во рту неприятную горечь, бросил папиросу.Это был верный,знакомый признак:при малейшем повышении температуры я не мог курить.

Пройдя немного,я почувствовал, что во рту пересохло, руки стали влажными, а на лбу выступила испарина. Обеспокоенный, я прибавил шагу.

Осиновый лес, окружавший болото, был угрюм и мрачен. Лишь кое-где проглядывали атласно-белые стволы берез. Воздух здесь был сырой, полный испарений, затхлый.

Я обошел часть болота, вдававшуюся острым клином в лес, и ощутил неимоверную усталость. Все тело горело, суставы ныли, в ушах стоял звон.

Поляны,где ночью горели костры, я не обнаружил, а поэтому решил отдалиться от болота и немного углубиться в лес. Осины отступали. На смену им пошли ели, березы, дубки; лес стал веселее и приветливее.

Пройдя с километр,я вышел наконец на небольшую, поросшую сочной травой и папоротником полянку. Меня мутило и покачивало от усталости. Надо было передохнуть. Положив на траву свернутый вещевой мешок, я прилег, и перед глазами поплыли круги — белые, желтые, синие.

Мне казалось, что стоит только закрыть глаза, уснуть, и я больше не поднимусь. Чудилось, что я уже утратил ясность сознания и воспринимаю окружающее сквозь какой-то горячечный туман. Я решил проверить себя,приподнялся, сел и посмотрел на стену леса.Нет,сознание мое еще не помутилось: я отличил березу от ели, ель от сосны, сосну от жидкой осины.

Над моей головой промчалось что-то, со свистом рассекая воздух. Я быстро повернулся и увидел стаю уток, удалявшуюся «уголком».

Я прислушался к лесным звукам: что-то трещит.Конечно, это коростель,а вот -перестук дятла.Я различил «позывные» кукушки, квохтанье дрозда, заливчатый голос иволги, теньканье синицы.

Но жар усиливался. Для того чтобы в этом убедиться, мне не надо было градусника.

Я вновь прилег, уставившись глазами в безмятежно спокойное и чистое небо, какое бывает в эту пору лета.

Вокруг меня недружно, вразнобой и монотонно стрекотали кузнечики, над головой неприятно гудел мохнатый шмель. Когда я прищуривал глаза, шмель превращался в самолет, круживший надо мной низко-низко.

«Надо уснуть. Усни! — подсказывал мне внутренний голос.- Ведь ты не спал ни в прошлую, ни в позапрошлую ночь. Усни, и тебе сразу станет легче».

Я внял этому голосу, закрыл глаза, и на меня сразу навалились какие-то огромные мягкие глыбы. Одна, другая, третья… Стало трудно дышать. Но нет, сдаваться нельзя!Если болезнь меня одолеет, свалит с ног здесь, в лесу,- я, конечно, погибну. И кто знает, отыщут ли даже мое тело.

Я встал и, шатаясь, побрел обратно к болоту. Может, там ищет меня Криворученко?

Я брел, словно опоенный ядом, неровной, шаткой походкой.

Вдруг передо мной открылась новая поляна. Где же болото? Я остановился, пораженный:значит, заблудился, шел не в ту сторону… Меня охватило отчаяние, я хотел крикнуть и, если память мне не изменяет, кажется, крикнул, но звука своего голоса не услышал.

Вдруг перед моим горячечным взором возникла дряхлая-предряхлая избенка. Я впился в нее глазами. Завешанная прозрачной дымкой тумана, она стояла на самом конце поляны, точно выхваченная из сказки, похожая на театральную декорацию.

Качаясь, я двинулся к избушке. Но не дошел до нее, упал.

А сознание твердило: «Нет, нет… Только не здесь… Вставай! Иди!»

До избушки оставалось каких-нибудь полсотни шагов.Собственно, это была не избушка,а полусгнивший, покосившийся сруб,с провалившейся кровлей, обросший мхом, точно плющом.

Я полз, тяжело дыша, по поросшей голубикой поляне и видел только сруб — и ничего больше.Дверей в нем не было,вместо них зияла черная квадратная дыра. Возле сруба заметил маленький островок широкоперой ржи-падалицы, бог весть кем и когда занесенной сюда.

Я перелез через трухлявый порог и вытянулся на неровном,устланном горбылем полу.Так ничком,не шелохнувшись, я пролежал несколько минут. Потом перевернулся на спину и уставился глазами в черный, прокопченный потолок. Бугристый, весь в трещинах и дырах, он угрожающе нависал надо мной. Я смотрел, не мигая, боясь сомкнуть, веки; слезы бежали из глаз, катились по щекам, и я не смахивал их. Все стало безразлично. Слух автоматически уловил кваканье лягушек, и я подумал, что где-то близко вода, возможно — болото. Это была последняя мысль. Сознание оборвалось.

36. «ПОЛЮС НЕДОСТУПНОСТИ»

Я очнулся в полдень,на открытом воздухе. Я лежал на земле,между березами, осыпанный солнечными брызгами. Наверху с легким шелестом трепетали листья.

Где я? Куда попал?

Опустив глаза, я увидел большое болото и опушку леса за ним.

Лежал я на ворохе душистой хвои,застланной сверху сухим сеном.Подо мной и на мне были серые немецкие шинели. Один вид их заставил меня вздрогнуть и вызвал вереницу страшных догадок.

Тело уже не болело.Я ощущал, если можно так сказать, приятную слабость. Я приподнялся на локте,чуть повернул голову вправо и едва сдержал крик радости: почти у моего изголовья,свернувшись клубочком, спала Таня Кольчугина. На ней была темная юбка, армейская гимнастерка и легкие, из опойки, сапожки. Тугую темно-русую косу, перекинутую на грудь, Таня держала в руке.

Я облегченно вздохнул и снова лег. Я и не старался понять, как очутился здесь, среди своих. И вообще, кажется, в тот момент у меня не было никаких мыслей. Отдавшись ощущению покоя, я бездумно лежал с открытыми глазами. Я очнулся в каком-то новом, праздничном мире. Мне было очень хорошо. Сквозь ветви небо казалось необыкновенно чистым и голубым. На болоте что-то промышляли длинноногие кулики, бродившие по берегу с писком и пересвистыванием.Золотокрылый дятел,усевшийся на суку, спугнул синюю сойку. Я ощущал аромат земли, леса и трав, нагретых солнцем. Слышал тихое дыхание Тани, жужжание насекомых, крики уже оперившихся, но еще не поднявшихся на крыло молодых уток.

Я заснул, опять проснулся, снова заснул. Проснувшись не знаю уж в который раз,я увидел возле себя высокого,крепкого парня.Он стоял ко мне вполоборота и исследовал в бинокль небо. Там, в облаках, гудел, точно комар, самолет. По звуку я сразу определил, что это «мессершмитт».

Я не знал в лицо троих из группы Криворученко: Ветрова, Березкина и Логачева.Кто же этот парень? Сильная грудь физкультурника распирает гимнастерку, фигура ладная,силищей так и дышит. Наверное, это Логачев, о котором я был наслышан от Тани и Фомы Филимоновича. На парне была летняя армейская форма,новая,- вероятно,из мешка,сброшенного на грузовом парашюте.

«Конечно, это Логачев», — окончательно решил я и окликнул парня:

— Товарищ Логачев!

Нет, он не вздрогнул от неожиданности, хотя мгновенно обернулся в мою сторону. Я увидел белозубую улыбку на крупном, открытом и приветливом лице.