Под звездою Москвы - Иван Фёдорович Попов
Майор предпочел сказать, что он понял капитана и что вполне убедился в правоте его мнения. Майор знал также, что если дать капитану одержать победу в ученом споре о «воздействии на допрашиваемых», то капитан обязательно угостит собеседника вином из своей богатой коллекций, набранной им в лучших бельгийских погребах.
Так оно га вышло. Довольный ответом майора, капитан приказал подать к столу бургонского белого вина марки «Грав».
— Я полюбил «Грав» еще в прошлую оккупацию, — сказал капитан, — я стоял тогда в Монсе, в доме одного негоцианта, большого любителя бургонского вина, Он выписывал его из Франции бочками, — для себя, не для торговли. Мы застали у него полный погреб. И вот тогда я убедился, что из всех сортов бургонского белый «Грав» самый отличный. Он густ, как масло; тонко ароматен, как ранние весенние цветы; золотист, как холодный осенний закат; и пьянит, как любовь тридцатипятилетней женщины, — крепко и бестревожно.
— Вы поэт, капитан.
— Так точно, мой симпатичный молодой друг, признаюсь, я всегда немножко был поэтом.
Майор, чокнувшись, пропел:
Графы все лакают водку,
Только теле-граф один не пьет.
И оба расхохотались. За стаканом густого, маслянистого «Грава» они условились распределить в предстоящем походе к ван-Экену между собою роли сообразно склонности и вкусу каждого из них.
* * *
Когда Альберт ввел майора и капитана в свой музей в нижнем этаже, майор сказал:
— Здесь темно.
Альберт включил свет.
Майор оглядел комнату и пожал плечами.
— Но это все какая-то ненужная рухлядь. Например, вот это… что это за обезьяны? Или ведьмы? Или шлюхи из публичного дома?.. Что это такое, я спрашиваю?
— Это две химеры с первого балкона нашего собора святой Жюстины.
— Почему у одной провалился нос? Она сифилитичка?
— У нее нос отбил немецкий солдат выстрелом из револьвера.
— Не рассказывайте мне глупостей про немецких солдат. Вы слышите?
Майор подошел к скульптурной группе, изображающей медведицу с медвежатами.
— Вот эта вещичка мне правится больше. Но почему эта медведица так угрожающе подняла лапу?
— Она хочет защитить своих детей.
— От кого? Кто на нее нападает?
— Очевидно, враг.
— Но где? Его не видно. Мастер, который делал, дурак.
— Эта группа выдолблена из дерева четыреста лет тому назад.
— Чем старей, тем хуже. Вот мы сейчас ее подновим.
Майор порылся в карманах, достал порнографическую карточку и вставил карточку в поднятую лапу медведицы. Полюбовавшись, он засмеялся. Засмеялся и капитан.
Майор, восхищенный своей проделкой, оглянулся на Альберта, ожидая одобрения. Альберт негодовал, но против воли улыбнулся. Майор, довольный, ударил Альберта по плечу.
— Я вижу, ты не дурак и неплохой парень. Вот и будешь у меня бургомистром. Ты слышишь?
Это было так неожиданно, что Альберт не понял и не мог принять всерьез. Тогда вмешался капитан:
— Мы пришли предложить вам пост мэра города.
Альберт молчал. Все свои силы он собрал, чтоб молчать, чтоб не сказать ничего поспешного, неосторожного, чтоб не случилось, как с непроизвольной улыбкой.
— Ты слышишь? — повторил майор. — А если ты будешь, свинская собака, швайне хунд, отказываться, то я сделаю из тебя и из твоего этого вонючего хлама тертое несоленое пюре без подливки. Вот так!
Майор размахнулся и стальным набалдашником стэка отшиб голову одному из деревянных медвежат. А потом близко подошел к ван-Экену, поднес к самым его глазам стэк и покрутил набалдашником. Альберт тихо сказал:
— Я не согласен.
— Ты не согласен?
Майор, отступив шага на два, взмахнул стэком. Альберт уже ощутил боль от еще не нанесенного удара. Он готов был ко всему, хотя не знал, что именно сделает, если майор ударит. Но майор не ударил. Он улыбнулся.
— Поди-ка ты сюда.
Альберту стало страшно от этой улыбки. И еще страшней стало, когда заметил, что стоявший в стороне капитан зевнул и выразил на лице скуку.
— Поди-ка ты поближе ко мне.
Альберт шагнул к майору, ощущая, что он как будто перешагивает через бездонную пропасть. Майор спокойно, неторопливо взял Альберта под руку и пошел с ним к выходу из комнаты.
— Может быть, ты мню покажешь еще кое-что из сокровищ твоего дома, ван-Экен, скажем, жену твоего брата, а? И скажи мне, ван-Экен, неужели я должен перечислить тебе все удовольствия, которые тебя ожидают в случае отказа? Желаешь, чтоб я прочитал тебе этот веселый каталог? Хочешь по порядку? Тебе очень интересно будет знать, что теперь случится с тобой и в какой последовательности.
Альберт молчал. Майор вел его за собой. Альберт повиновался. Майор вывел его в переднюю.
В это мгновенье из-за лестницы выбежала Марике и быстро скрылась в глубине коридора.
— Что это за прелестная тень? Это, как видно, и есть то существо, которое меня сейчас интересует и которому я могу предсказать веселую судьбу на случай, если ты, ван-Экен, будешь упрямым ослом.
Не дожидаясь ответа Альберта, майор быстро пошел по коридору и открыл дверь той комнаты, куда вошла Марике.
— Это комната женщины, — сказал Альберт.
— Тем интересней. Зайдемте, капитан, осмотрим эту комнату и, кстати, ее обитательницу.
Они вошли. Альберт вошел за ними. Комната была пуста, из нее был другой выход.
— Ушла хозяйка. Ну и чорт с ней. Уютная комната, капитан. Давно мы с вами не бывали в такой обстановке. Хорошими духами пахнет. Кто эта женщина?
— Это жена моего старшего брата, Матье ван-Экена.
— Значит, я не ошибся. Ее имя?
— Мари.
— Возраст?
— Тридцать девять лет.
— Хороший возраст. Будем иметь в виду, капитан, не так ли? Жаль только, что она родственница нашего будущего бургомистра, почтенного господина Альберта ван-Экена, а то бы она нам пропала траляля, капитан. И станцовала бы. Как думаешь, бургомистр, станцовала бы? А это ее портрет? Полюбуйтесь, капитан, вы ведь знаток женщин.
Капитан оглядел портрет со всех сторон: и сбоку, и вблизи, и издали, и смотрел сквозь кулак, и прищурясь.
— Совершенный Рубенс! — сказал он.
Майор не понял.
— Я хочу сказать, дорогой майор, что она дородна, но легка и грациозна. В ней есть приятная округлость и полнота. Но нет тяжеловесного ожиренья, — чувствуются мускулы и сила… У ней здоровое сердце. Она может даже бегать, если захочет пококетничать и заставить любовника гоняться за нею. Посмотрите, какая кожа, — белизна лилии! И, конечно, отменная бархатистость. А в волосах какой золотой отлив! А ноги! Это
