Партизаны в Бихаче - Бранко Чопич
— Ага, я сразу раскумекал, что с моим приятелем что-то случилось, раз он так долго не возвращается. Куда это вы тащите столько всякой всячины, да еще такие угощения?
— Идем встречать пролетариев! — гордо ответил усатый дядя с тыквенной фляжкой.
— Да ведь и мы их караулим на этом холме, ждем, когда появятся первые пролетарские колонны! — пробасил Черный Гаврило.
— Раз уж у нас, можно сказать, одно дело, неплохо бы сейчас подкрепиться глотком доброй ракии, чтобы глаза зорче стали, — предложил Лиян.
— Чтобы вы вместо одного пролетария видели двух! — ответила воинственная баба, на что Лиян весело заметил:
— Так это даже лучше — нас будет в два раза больше. А если ракия выдержана три года, я могу вместо одного и трех бойцов увидеть.
Лиян отхлебнул из первой же предложенной ему бутыли и удовлетворенно заявил:
— Ну вот, теперь у меня все мальчишки двоятся, а тебя, тетка Тодория, я вообще не вижу. Ты бесследно исчезла с зеца лимли, то есть с лица земли. Поэтому я тебя исключаю из наших боевых рядов.
— Как это краинку-то, да еще такую, как я, исключать из боевых рядов и еще прикидываться, что ее не видишь?! — рассвирепела баба. — Что же будет с маленькими веселыми пичужками, нашими молодыми партизанками, если ты своим козлиным глазом не видишь даже такой столб, на который бы целая бригада могла опереться!
Тут баба-столб снова выхватила у кого-то вертел и с такой силой огрела им Лияна по голове, что тот как стоял, так и грохнулся в канаву.
— Ну что, теперь увидел?
— Э-э-э! — заблеял Лиян голосом, каким, должно быть, кричал баран, когда его сажали на вертел. — Увидел молнию, потом ударил гром с Грмеча, а теперь… ой-ой… и вправду земля вертится, даже переворачиваться начала, а вокруг пляшут звездочки — точь-в-точь как наши партизанки-пичужки, когда коло поведут.
— Ну вот, видишь, как сразу поумнел, — довольно промолвила баба. — А ну-ка раскрой глаза пошире, может, увидишь и какую-нибудь звезду покрупнее, вроде меня, а?
— Охо-хо, вон она, вижу на небе Большую Медведицу, это, верно, ты и будешь.
— Ну конечно ж я, — растроганно ответила тетка Тодория, нисколько не оскорбившись сравнением с Большой Медведицей. — Поднимайся, дай я тебя поцелую.
При этих словах Лиян вскочил, как вспугнутый заяц, и в мгновение ока оказался за спиной у Черного Гаврилы.
— Спасай, Гаврилушка, никогда еще меня медведи не целовали. Прочь, тетка, сгинь, напасть небесная!
4
Немало радостных и веселых дней видела и еще увидит суровая Боснийская Краина. Но никогда больше не будет столько веселья, песен, такого радостного возбуждения, какое царило здесь в то памятное лето сорок второго года, когда сюда на соединение с боснийскими партизанами подходили отряды сербских и черногорских рабочих.
К встрече боевых товарищей готовилась вся Краина. И стар и млад с нетерпением ждали прихода сербских и черногорских братьев. Девушки с песнями вязали шерстяные носки и свитера, вышивали полотенца, словно готовились встречать разряженных сватов.
«Издалека идут сваты», — радостно билось сердце молодой пастушки Борки с Бравского поля. Идут из Белграда, Крагуеваца, с Цетинья, из Мостара, Невесиня, перешли уже через реки Дрину и Лим, перевалили через высоченные горы, про которые молодая пастушка раньше и слыхом не слыхала, и вот они уже у порога нашей Краины. Идут гости, девица-раскрасавица, черноглазая и чернокосая, выходи встречать сватов долгожданных!
Эй, краса-девица, покажись
Да ракийки дай, не жмись! —
запел повар Лиян, когда его рота проходила мимо молодой пастушки, на что острая на язычок девушка без задержки весело пропела:
Кабы Лиян пролетарием был,
Кабы горы перешел,
Кабы Дрину переплыл,
У меня б ракию пил!
Ничуть не обидевшись, даже, наоборот, польщенный тем, что девушка его сраэу узнала, сторож Лиян ответил ей очередным куплетом:
Ой, красавица моя,
Сколько в жизни выпил я,
Той бы ракии хватило
На вторую реку Дрину.
Я бы выпил еще столько
И не опьянел нисколько.
На этот хвастливо-разудалый куплет смешливая пастушка так звонко расхохоталась, словно зазвенел маленький бубенчик на шее лошади, и весело подхватила:
Лиян пьет, Дунай мелеет,
А старик все не хмелеет.
Партизанская рота остановилась, чтобы не пропустить ни одного слова из этого веселого поединка между их поваром и озорной девчушкой, и тут вдруг из самой колонны подал голос еще один певун — омладинец Джоко Потрк:
Сидит Лиян возле Нила,
Хочет пить — жарой сморило,
Да боится крокодила.
— Эге, когда передо мной ракия, не боюсь я никакой рыбы, даже и этого твоего кокоро… кор… водяного носорога-осьминога! — расхрабрился повар и воинственно взмахнул своей жестяной фляжкой.
— Ты гляди как наш старик разошелся! — удивленно воскликнула пастушка Борка. — Я думала, такие герои есть только в Первой Пролетарской бригаде!
Лиян этим словам удивился еще больше.
«Неужели, — пробормотал он про себя, — неужели и она уже прослышала про Первую Пролетарскую в этих богом забытых горах?! Да, дела! Бригада бьется еще черт те где, у нее на пути еще столько дотов, засад, вражеских гарнизонов, а слава о ней уже взбудоражила сердце этой хохотушки в далеком краю, докуда бригаде еще идти и идти. Нет, теперь уж точно — победа будет наша!»
Эту последнюю фразу повар Лиян произнес почти вслух, потому что в эту минуту он совсем отчетливо, словно в каком-то счастливом сне, увидел высоко в небе развевающееся над его родными полями и рощами алое, как заря, знамя победы.
«Гляди, гляди, а это что! Уж не обманывают ли меня мои старые глаза? Да ведь под знаменем-то — вчерашняя ребятня, все те сорванцы, которых сторож Лиян столько лет гонял по полям и огородам, из чужих садов и бахчей, с яблонь и груш! Не успел оглянуться, как мои мальчишки вон какими героями стали!
Что это со мной, даже не понюхал ракии, а таким пьяным еще никогда в жизни не был?! — изумленно подумал старик. — Ясно вижу и то, что будет завтра, вижу новых героев, что приходят на смену Кралевичу Марку и другим юнакам из народных песен. Лиян, что это на тебя нашло, никак, ты в пророка превращаешься!»
Бывший полевой сторож расправил плечи и стал восторженно декламировать, да так, будто ему кто-то невидимый шептал нужные слова на ухо:
Омладинцы, наша слава,
Издавна стоит
