Александр Воинов - Отважные (С иллюстрациями)

Александр Воинов

ОТВАЖНЫЕ

Светлой памяти пионера

Героя Советского Союза

Вали Котика

Глава первая

КАЗНЬ НА БАЗАРНОЙ ПЛОЩАДИ

— Мальчик, посторонись!..

Звякнул приклад. Коля вскрикнул, свалился в канаву, но тут же вскочил на ноги, проскользнул между охранниками и судорожно повис на шее матери. Она отчаянным движением обняла его за щуплые плечи, прижала к своей изодранной кофте и быстро, надрывно зашептала:

— Иди к дяде Никите!.. К дяде Никите!..

Он чувствовал прикосновение горячих, воспаленных губ к своему уху. Он почти задыхался от тяжелого, едкого тюремного запаха, которым за эти несколько дней пропитались ее одежда и волосы. Прямо перед его глазами бугрилась синяя полоса, пересекавшая ее щеку от глаза до подбородка.

Кто-то сзади резко крикнул:

— Прекратите это!.. Быстро!..

Чужие цепкие руки впились в его плечи. Он вскрикнул от острой боли, но не выпустил матери.

В толпе раздались женские голоса:

— Дайте проститься!..

— Это ее сын!..

Мать не отпускала его.

— Прощай, прощай, мальчик мой!.. — шептала она.

Но через мгновение полицай уже волочил его в сторону, к толпе, из которой навстречу ему тянулись руки. Коля не кричал, не рвался. Полицай толкнул его через канаву, а сам быстро заторопился к виселице, которая была сооружена посреди базарной площади.

О том, что днем состоится казнь, в городе знали еще с утра. В объявлениях, расклеенных на углах улиц и на столбах, сообщалось, что будет повешена шпионка. Комендант города Мейер приказал всем жителям присутствовать при экзекуции.[1]

Огромная площадь была переполнена согнанным сюда народом. Взвод эсэсовцев, образуя замкнутый квадрат, окружал виселицу, где под охраной конвоя стояла молодая женщина лет тридцати. Ее измученное лицо хранило сосредоточенное и в то же время какое-то безучастное выражение. Прядь светлых волос выбилась из-под платка и развевалась по ветру. Она спокойно смотрела прямо перед собой, заложив руки за спину и чуть развернув плечи.

Много людей уже было казнено на этой виселице, и всякий раз комендант города Курт Мейер, заставлял жителей присутствовать при экзекуциях.

Вот и сейчас он прохаживался за солдатами, широкоплечий, в черном кожаном плаще, в фуражке с высокой тульей. Тут же стоял бургомистр города Блинов, человек средних лет, с косматыми, вечно нахмуренными бровями. Бургомистр старался не смотреть ни на виселицу, ни на осужденную. В городе говорили, что он не любит присутствовать при казнях.

Женщину, которую через несколько минут должны были повесить, в городе знали почти все. До войны она была диктором на радиостанции. Голос Екатерины Охотниковой, с мягким грудным тембром, узнавали в каждой семье. А вот теперь, когда она молча стояла у виселицы, многие увидели ее впервые.

Коля оставался в толпе, заслоненный от виселицы сомкнутыми спинами. Две незнакомые женщины в платках держали его за руки. Одна из них торопливо гладила его по голове.

— Уведите его, — сказал какой-то старик, протиснувшийся сквозь толпу, — зачем ему все это видеть?.. Пожалейте мальчика!..

Старик постоял перед Колей, держа в руках треногу от фотоаппарата, и потом двинулся дальше, медленно переставляя свои тощие ноги. Это был фотограф Якушкин. Его фотография помещалась здесь же, на базарной площади, в старой, покосившейся будке. Гитлеровцы всегда заставляли Якушкина фотографировать казни. С довоенного времени Якушкина знала вся детвора. «Посмотри, посмотри сюда, — говорил он своему маленькому клиенту, снимая с объектива черный колпачок, — отсюда вылетит птичка». И сколько широко раскрытых, удивленных детских глаз запечатлелось на его снимках! Да, Якушкин был добрый, приветливый старик!..

Женщина притянула Колю к себе:

— Пойдем, пойдем, мальчик…

Он покорно пошел за ней, не спрашивая, кто она и куда его ведет. Свершилось что-то ужасное. Сейчас убьют его мать, и никто, ни один человек, не бросится на палача, не помешает этому.

Измученный бессонными ночами, которые он провел один в своей пустой, холодной комнате, Коля уже не плакал, а только тихо всхлипывал.

Когда они подошли к углу переулка, Коля обернулся и вдруг увидел мать, возвышавшуюся над толпой. Рядом с ней стоял широкоплечий румяный палач и как будто мирно о чем-то беседовал, а его руки неторопливо затягивали на ее шее веревку. Несколько прядей волос попали под петлю. Палач осторожно вытащил их, словно заботясь о том, чтобы не повредить прическу.

И вдруг мать рванулась вперед.

— Товарищи!.. — закричала она. — Будьте мужественны!.. Будь…

Палач мгновенно соскочил, и в ту же секунду голова матери провалилась вниз.

— Мама!.. — дико закричал Коля на всю площадь.

Кто-то в толпе ахнул. Кто-то истошно завопил.

Женщина крепко сжала Колину руку и потянула его за собой:

— Пойдем!.. Пойдем!..

Толпа схлынула с площади, и Коля оказался зажатым со всех сторон. Женщина на мгновение выпустила его руку. Коля бросился назад. Расталкивая людей локтями, он пытался выбраться на площадь, к матери. Но это ему не удалось. Кто-то крепко схватил его за рукав:

— Стой, мальчик, стой!..

Не помня себя, Коля рванулся. Но Якушкин держал его цепко:

— Не надо туда идти… Не надо.

И он повернул упиравшегося мальчика за собой, держа в одной руке треногу, а другой крепко сжимая его ладонь. На перекрестке их нагнала женщина в платке. Она бросилась к Коле:

— Ну вот!.. А я тебя потеряла… Пойдем!..

— Нет, — строго сказал Якушкин, — у меня, Клавдия Федоровна, ему будет лучше… Я один, да и заработки у меня побольше ваших… Будет мне внучонком…

Клавдия Федоровна не хотела уступать:

— Иван Митрич, так не годится — мальчику нужна женская ласка. У меня уже есть один воспитанник. Вдвоем им будет легче… Да и родителей его я знала…

Якушкин вдруг рассердился, выпустил руку Коли и стал поправлять резавший плечо ремень фотоаппарата.

— Откуда вам двоих содержать! — крикнул он. — По теперешним временам вы и себя-то, верно, прокормить не можете. Я тоже знал его отца. Чудесный был человек… Пойдем, Коля!.. — Якушкин оглянулся и ахнул: Коли не было.

— Он только что стоял здесь, — растерянно сказала Клавдия Федоровна.

И они кинулись в разные стороны искать мальчика.

Глава вторая

НОЧЬ

Всю эту страшную ночь после казни матери Коля провел в одиночестве. Он лежал на неубранной кровати, в пальто, нахлобучив глубоко на лоб старую ушанку, и широко раскрытыми глазами смотрел в темноту, куда-то в угол, где тускло поблескивал кафель остывшей печи. В комнате было холодно, и от этого мальчик еще сильнее чувствовал одиночество. Вместе с матерью отсюда ушло тепло, и дом перестал быть домом.

«Что теперь будет? Что делать?..» — думал Коля. Сколько раз он видел в кино, как в самый последний момент в город врывались красные и спасали приговоренных к смерти. Не успев выбить из-под их ног скамейку, палач падал, сраженный меткой пулей, а остальные враги разбегались. Да, в кино бывало так… А в жизни…

Еще совсем недавно в этой комнате были и отец и мать. Отец работал в паровозном депо. Иногда он брал сына с собой. В депо было очень интересно. Коле особенно нравилось смотреть, как на большом кругу разворачиваются паровозы. Огромные, пыхтящие, они по очереди въезжали на помост и, словно игрушечные, начинали кружиться вокруг собственной оси.

Отец был высокий, усатый, всегда немножко хмурый. Соседские мальчишки его боялись. Иногда он выходил во двор, чтобы посмотреть, как ребята гоняют голубей. Постоит, постоит и всунет в рот два пальца, озорно и пронзительно свистнет. Голуби испуганно взвивались в небо. Как Коля ни старался, но так молодецки свистеть он не мог… Отец ни слова не говорил Коле, когда тот прыгал вниз с крыши сарая. Не замечал он и других его шалостей. Мать была гораздо строже. Она всегда все запрещала. «Алексей, — говорила она отцу, — ты сделаешь из сына настоящего басурмана…» — «Всякое бывает в жизни, — отвечал тот. — Вдруг Коля останется один — пусть ничего не боится…» — «Какие ты глупости говоришь!» — обижалась мать и уходила на кухню. Коля слышал эти разговоры и тоже в душе считал, что отец говорит глупости. Почему вдруг он может остаться один? Все соседи говорят, что у него молодые родители. Да и в магазине однажды старый продавец сказал матери: «Нехорошо — себе ветчину покупаете, а младшему братишке конфет купить не хотите». Мать улыбнулась, зарделась, встряхнула светлыми волосами и купила Коле плитку шоколада. «Получай, братик», — сказала она весело. А Коля повернулся к продавцу и серьезно ответил: «А мама вовсе мне не сестра, а мама». Все засмеялись. «Ты зачем меня выдал?» — смеясь, сказала мать.