Алексей Гребиняк - Мятежные крылья
Бесполезными оказались как раз такие мысли. Я все равно воображал себе ее, вспоминал, как мне хорошо с ней, и все больше убеждался, что именно она — та, с кем я хотел бы связать свою жизнь.
В одно прекрасное утро я плюнул на все и поехал к ней, в Гавану.
Она с радостью встретила меня, — будто и не было того разговора. Я заключил ее в объятья и долго стоял так молча, наслаждаясь запахом ее волос.
— Мишель… — прошептала она.
— Что?
— Я люблю тебя…
Я поцеловал ее, и она жадно ответила на мои ласки.
Теперь мы встречались каждый день, когда у меня не было полетов или дежурств. Я приезжал к ней, и мы подолгу гуляли по Гаване, обедали в кафешках или каких-нибудь экзотических ресторанчиках. И много разговаривали — о жизни, о танцах, о полетах… Она учила меня танцевать, и у меня даже кое-что получалось. Хотя до нее мне все-таки было далеко.
Мария вообще оказалась довольно замкнутым человеком, — разговорить ее было нелегко. Но с ней мы могли общаться сутками напролет.
Набравшись храбрости, я снова предложил ей руку и сердце:
— Ты самая лучшая девушка в мире! А я — самый завидный жених! Поэтому ты вполне достойна меня! Будь моей женой!
— Вот нахал! — рассмеялась Мария, когда я с улыбкой произнес эти слова и надел ей на палец золотое колечко. — Ну, как тебе отказать?
— Не выйдет… — я нежно поцеловал ее.
Глава вторая
Именно тогда я познакомился с будущим лидером Кубы — Фиделем Кастро.
Он появился на кубинской политической арене еще в 1946, будучи студентом юридического факультета Гаванского университета. Именно тогда Кастро начал активно выступать против правительства Сан-Мартина и его приспешников. Он критиковал коррупцию, разъедавшую чиновничий аппарат, и президента, не выполнявшего своих обещаний. Ему и другим активистам угрожали расправой, но Фиделя не так-то легко было запугать.
— Этот парень далеко пойдет, — как-то сказал мой отец, когда я при нем восхитился решительностью Кастро. — Если его раньше не застрелят…
Он постоянно ходил на волосок от смерти. Его чуть не застрелили в Венесуэле в 1948, когда он ездил на студенческий конгресс. Его едва не убили наемники в 1951, когда он собрал компромат на тогдашнего президента Прио Сораккаса, тесно связанного с мафией. Однако Фиделю везло — его пуля еще не была отлита, а уже имевшиеся летели мимо. Ну, и, наконец, у него были хорошие друзья, вовремя предупреждавшие его об опасности.
Кастро осмелел настолько, что опубликовал материалы, разоблачавшие деятельность Сораккаса, и выставил свою кандидатуру на пост депутата парламента. Правда, его не избрали — правительству были нужны более лояльные люди. Но вот шансы Сораккаса остаться на второй срок таяли, как лед в летний полдень — президент стремительно терял поддержку народа. И в США быстро нашли замену Прио. Это был не кто иной как уже известный нам сержант Батиста.
…Десятого марта 1952 года он совершил второй в своей жизни военный переворот. Без особых проблем взяв под контроль Гавану, Батиста получил поддержку армии, финансовых воротил и прочих крупных шишек. Населению было объявлено, что Прио Сораккас готовился в апреле произвести государственный переворот и, опираясь на армейские штыки, собирался остаться у власти, а Фульхенсио всего лишь сыграл на опережение. А потом Батиста стал закручивать гайки — распустил конгресс, передав законодательную власть совету министров, отменил Конституцию 1940 года…
Фидель снова выступил с критикой власти, заявив, что Батиста ударил из-за угла, как трус, и его переворот нельзя назвать революцией:
— Вы не патриоты, а палачи свободы, узурпаторы, люди вчерашнего дня, авантюристы, жаждущие золота и власти.
Опубликовать статью с такими заявлениями в те дни не рискнула ни одна кубинская газета, — жить хотелось всем…
Кастро не угомонился и потребовал привлечь Батисту к суду, требуя для него сто лет заключения за совершенные преступления. Его, в общем, просто проигнорировали: Батиста счел молодого адвоката не слишком опасным противником.
Тогда Фидель решился на вооруженное выступление. Он был уверен — в случае успеха его поддержит вся Куба, и диктатор будет вынужден отречься от власти. В ночь на 26 июля 1953 года Кастро во главе ста тридцати трех добровольцев попытался захватить казармы Монкада близ Сантьяго-де-Куба. Увы, атака провалилась. Бой шел более двух часов, и, в конце концов, ошарашенные поначалу солдаты сумели отразить нападение. Немало партизан было убито той ночью, а оставшихся в живых несколько дней ловили по горам. Вскоре все были взяты в плен и предстали перед судом.
Фидель отказался от адвоката и защищал себя сам.
— История оправдает меня, — заявил он. — Ваш приговор не имеет значения.
Его осудили на 15 лет тюрьмы. Остальным достались сроки поменьше — кому полгода, кому несколько лет…
В большинстве своем офицеры армии встретили возвращение Батисты настороженно, но вскоре их сомнения рассеялись. В конце концов, армии все новведения особо и не коснулись. Все-таки на армию Батиста опирался, и потому не рисковал шутить с ней. Но я следил за происходящим и все больше понимал — мне не по пути с этим сержантом. Пойду за ним — превращусь в рыцаря, у которого отобрали все, оставив лишь возможность зарабатывать деньги. Проще говоря, в банального вояку-ландскнехта.
Я уже начинал подумывать о том, чтобы уйти в отставку и стать пилотом гражданских авиалиний, ибо там хорошо платили, но вскоре жизнь все решила за меня. Это произошло спустя два месяца после атаки Кастро на казармы Монкады.
Ну, собственно, эту нехитрую историю про меня и Мендеса вы уже знаете… До нашей с Марией свадьбы оставалось всего три месяца, когда произошла та драка. На следующее утро нас с Хосе арестовали и швырнули в тюрьму — за нападение на вышестоящих офицеров. Тот факт, что офицеры был в стельку пьяны и приставали к моей невесте, никого не интересовал. Ну, еще бы: Мендес — сын генерала, а я всего лишь майора…
Сначала мы с Хосе сидели в гаванской тюрьме. Кормили из рук вон плохо, но пытали от души. Потом мой отец сумел добиться нашего перевода в Санта-Клару. Там у него были знакомые, и он рассчитывал, что так будет легче вытащить меня.
— Я обязательно вытащу тебя, сынок, — пообещал он мне, когда нам разрешили увидеться.
"Папа, папа, как ты постарел!" — думал я. "Тебе чуть за сорок, а ты уже почти седой…".
— Спасибо, отец, — сказал я. — Но нужно и Хосе выручить. Он спас мне жизнь, когда Кастилло едва не застрелил меня.
— И его вытащим! Держись, Мария просила передать тебе, что любит тебя…
— Я тоже люблю ее, папа. Так и передай ей!
…В Санта-Кларе охранники нас пытали еще похлеще, чем в Гаване. Просто от нечего делать. Хосе погиб в марте пятьдесят четвертого. Когда его волокли на расстрел мимо моей камеры, я с трудом узнал его — избитый и искалеченный, он не был похож на того загорелого паренька, которого я знал все эти годы.
Из окна своей сырой камеры я видел, как его расстреляли и зарыли на тюремном кладбище. В тот день я плакал, не стыдясь своих слез. Про себя я поклялся разрушить эту тюрьму — в память о Хосе и всех тех, кого убил Батиста со своими прихвостнями.
Потом меня отправили на остров Пинос, в ту самую тюрьму, где уже сидел Фидель и его товарищи.
Там я с ним и познакомился.
…Кастро запомнился мне, как неуемный энергичный человек, чья деятельность, впрочем, не носила броуновского характера. Напротив, он был весьма целеустремленным и располагающим к себе человеком, которого я бы никогда не назвал суетливым.
Фидель и в тюрьме много читал и размышлял. Помнится, как-то он написал письмо домой, и там была такая строчка: "Какая хорошая школа — тюрьма… Чувствую, что мое решение бороться до конца только крепнет…".
Он продолжал и политическую борьбу. Именно в тюрьме он задумал и начал создавать революционную организацию "Движение 26 июля", сокращенно названного "М-26" ("Мовименто де ла Джулио 26"). Почему именно "26 июля"? Ну, вы даете! — это же день нападения на Монкаду!
А что я? Я тогда просто сгорал от бессильной злобы. Меня осудили ни за что, наглядно показав, что в нашей стране и не пахло той демократией, о которой столько говорили. Бал правили те, у кого было больше денег и связей. Я к таким не относился, — и, значит, мог быть сброшен в грязь и растоптан. Я и был смешан с грязью ни за что. И хотел отомстить. А еще хотел, чтобы все стало по-честному. Чтобы деньги не играли решающей роли в учебе, продвижении по службе, чтобы у власти стояли достойные, а не богатые.
Разумеется, я примкнул к Движению 26 июля…
…В 1955 году Батиста был вынужден под давлением общественного мнения принять закон об амнистии осужденных, сидящих в кубинских тюрьмах. Закон распространялся и на "политических", к которым относились участники атаки на Монкаду. Таким образом Фидель снова оказался на свободе. На Кубе он, впрочем, задерживаться не стал, — диктатор не оставил оппозиции шансов на легальную борьбу за власть.
