Александр Щелоков - Жаркие горы
— Пожалуйста, — сказал полковник Исмаил. — Здесь недалеко.
Они прошли за один из бараков, в загон, отгороженный фанерными щитами. В небольшом закутке бродили трое раздетых до трусов мужчин. Двое высоких, ширококостых, один низенький, тощий, со спиной, покрытой бурыми прыщами.
Увидев вошедшее начальство, они встали в шеренгу. Заморыш занял место на правом фланге.
— Кто этот недоносок? — спросил Томпсон.
— Командир группы Машад Рахим, — доложил полковник Исмаил. — Двое других — боевики Муфта Мангал и Мирзахан.
Томпсон подошел к боевикам поближе. Брезгливо оглядел с ног до головы. Такое дерьмо ему давно не встречалось. Должно быть, там, за Хайбером, дела у мужахидов обстоят из рук вон погано. С такими боевиками…
Он подошел к высокому носатому парню, впервые оказавшемуся полуголым перед высоким начальством и оттого заметно стеснявшемуся. Пальцем, как паршивому коню, когда стараются сбить цену, провел по ребрам. Они выпирали из-под кожи, словно прутья из старой корзины.
Парень неловко пошевелился, словно хотел оборонить себя.
— И это «медведи»?! — спросил Томпсон брезгливо. — Пусть одеваются.
Через некоторое время все трое были в советской военной форме.
— Откуда такое? — спросил Томпсон, разминая в руке полу куртки Муфти Мангала.
— В Пешаваре есть мастерская, — пояснил полковник Исмаил. — Можем обшить целую дивизию.
— Оружие?
— Автоматы русского типа АК, — сказал Каррингтон. — Производство английское. Фирма «Интерармз».
— Все как у «медведей», — скривив губы в усмешке, произнес Томпсон. — А на каком языке будут говорить эти звери?
— В акции — по-русски.
— Интересно. Весьма интересно.
Томпсон подошел к мордолошадому Мирзахану. Спросил, четко выговаривая русские слова:
— Ты менья понимайш, скотина?
Мирзахан вытянулся и застыл. На тупой физиономии — выражение растерянности и испуга.
— Многого хочешь, Фред, — заметил Каррингтон.
— Свиньи, — сказал Томпсон и поморщился.
— Это слово, — произнес Каррингтон жестко, — здесь забудь! Ослы, бараны — еще куда ни шло. А свинья для мусульманина — животное греховное.
— Плевать! Я не привык менять выражения по религиозным причинам. Свиньи, и всё тут.
— Я тоже мусульманин, — произнес полковник Исмаил и зло посмотрел на Томпсона.
— Простите, сэр, — спокойно ответил Фред. — Речь шла не о верованиях, а об умственных способностях. Вы лучше продемонстрируйте мне, как они будут говорить по-русски во время акции.
Исмаил повернулся к троице. Сказал им несколько слов на пушту. В ответ заморыш изобразил на лице свирепость и разразился тирадой:
— Иван! Стирляй! Пирод! Дапай, дапай!
— Им с такими талантами хоть в Москву! — сказал Томпсон. — Впрочем, для одноразового употребления вполне сойдут. Можете отправлять, полковник Исмаил, Бог помощь!
Ночная сказка
Ночь в степи — это безбрежное море темени. Только небо мерцает призрачным светом. Звезды на юге крупные, льдистые. Млечный Путь, как караванная тропа в иные галактики, перехватывает бархат свода от горизонта до горизонта.
В неглубокой балке, среди продутой ветром степи, в уютном затишье горит костер. Маленький очаг живого огня, дарящий людям тепло и свет.
Пламя, перебегая по хворосту, то бледнеет, угасая, то ярко вспыхивает, взрывается, с треском рассыпает искры. Они взлетают и гаснут, немного не долетев до неба.
У костра, коротая ночь, сидят шпун Захир — сельский пастух и четверо ребятишек — кишлачных сирот. В одиноком добром пастыре ребята встретили теплоту и участие и теперь ходят за ним и за овцами, почитая старика, как отца.
Сказка у костра, древнее предание, рассказанное в ночи, хранят в себе величайшую тайну живого слова. Того, которое заставляет юные сердца трепетать от любви и ненависти, учит различать добро и зло, славит благородство, осуждает черную подлость.
В бетонных домах больших городов сказка для ребенка — забава, вечерняя порция духовной пищи на сон грядущий.
В теснинах гор и на степных просторах, в юртах кочевников и хижинах дехкан-базгаров сказка — это завет ушедших поколений тем, кто идет за ними в будущее по караванным путям пустынь и козьим тропам гор, среди пропастей и утесов.
Шпун Захир — хороший рассказчик.
— О аллах, милосердный, всесильный, всевидящий и всеблагой!
Голос у Захира спокойный, ровный, слова его — не вдохновенная молитва или похвала всевышнему, а лишь привычная и неизбежная формула, необходимая для начала хорошей сказки.
— В Книге аллаха записаны судьбы всего живого — человека и зверя.
Все в мире совершается и течет по воле всевышнего. Аллах вознес орла могучего над землею, дал ему крылья широкие, крепкие. Небо — безбрежная обитель птицы.
Только орлу подвластны неприступные скалы. Облака — его одеяло. Ветер — его товарищ. Гнездо орла — крепость воли и гордости.
Аллах дал земле шакала, но не одарил его смелостью волка и добротой собаки. Ростом ниже колена, шакал обречен бегать с опущенной головой, нюхая по пути запахи ослиной мочи и помет верблюдов.
Ненасытный и жадный, шакал в зависти поднимает голову, жалуется на судьбу, плачет и воет отчаянно.
Вот однажды, — о аллах, по твоей ли воле? — подняв голову к небу и завыв во все горло, шакал увидел орла. Зависть сжала черное сердце.
Решил тогда вонючий: «Вот поднимусь я в горы, найду гнездо орла, схвачу его, растерзаю и сам стану править миром. Сидя на высоком троне, буду принимать подданных — все зверье, степное и горное, всех птиц перелетных. Со всех возьму дань, всех заставлю трепетать перед собой…»
Прижавшись друг к другу, затаив дыхание, сидят у костра дети и слушают шпуна Захира. Орел и шакал. Гордый полет к свету, к небу и завистливый вой в ночной темноте. Сколько раз слыхали его пробирающий до пяток плач и смех в пустынной степи! Орел и шакал. Что будет, когда они столкнутся? Что будет?..
Широко открытые глаза. Ожидание откровения…
— Сказал шакал свое слово и полез на утесы.
Он полз вверх тихо и осторожно. Не спешил. Перебирался с выступа на выступ, переползал с уступа на уступ. И чем выше забирался, тем больше дрожал.
Орел взлетает к солнцу, чтобы оттуда оглядеть свой владения. Чем выше он взлетит, тем больше видит, тем радостнее у него на сердце.
Шакал не испытывает радости от высоты. От нее ему тошно. Он забирался на скалы, дрожа от страха. Вниз смотреть боялся. Его мокрый след виднелся на камнях.
Воистину сказано: трусливая душа не должна подниматься высоко. Чем выше она взлетает, тем большему числу глаз будет виден ее мокрый, дрожащий зад.
Так, дрожа и повизгивая, шакал добрался до уступа, с которого ему оставалось только прыгнуть вниз, чтобы оказаться в орлином гнезде.
Лег шакал на краю обрыва, положил голову на лапы и стал ждать, когда вернется домой орел. Гнездо рядом — только прыгай.
Но, как записано в Книге, все в мире проистекает, течет и льется только по воле аллаха.
Ветер ли дует, дождь ли идет, сжигает ли суховей плодородную пашню — все в руке господней, все от него одного. Аллах акбар!
Уже возомнил шакал себя сидящим на троне шахи-шаха птиц, бейлербея пернатых, как разыгрался среди утесов ветер, закрутилась конским хвостом дурдурака [2], встала метлой над скалами. Увидел шакал, что несется на него свистящий бурбукей [3], завизжал с перепугу, к камням прижался, глаза закрыл.
Ветер ударил вонючего нахала, опрокинул на спину, подхватил его, подбросил, закрутил волчком, пнул под зад и швырнул с размаху в глубину ущелья.
В это время орел возвращался в свое гнездо с добычей. Налетела и на него метла дурдураки. Тогда гордая птица пошире распахнула крылья и легко, без лишних усилий, взмыла к самому поднебесью.
Орел летел вверх.
Шакал падал вниз.
Орел уселся на трон и оглядел мир с гордой высоты.
Шакал трахнулся о камни, завизжал, но не убился — на то была воля аллаха. От боли и стыда залез он в камни, стал зализывать ушибы. А когда поднял голову и увидел летящего орла, завыл злобно, дико.
С той поры весь мир под луной знает: не дано шакалу власти править в животном царстве, сидеть на троне. Не дано ему глядеть на землю с высоты.
Не сидеть рыжехвостой твари в каменной крепости хана птиц. Даже если туда и заберется вонючий нахал, ветер справедливости, завившись косой в дурдураку, вздыбившись бурбукеем, выметет нечисть вон…
Потом до слуха сидевших у костра донеслись два глухих удара.
— Что это, отец? — спросил один из мальцов.
— Это стреляли из старой крепости, — ответил шпун Захир. — Солдаты со звездами на шапках. Шурави.
— Отец, — снова задал вопрос мальчик, — в крепости Дэгурбэти дзалэй солдаты шурави. Разве аллах не вышвырнет их? Не сбросит на землю? Не растопчет?
