Василий Щур - Пограничными тропами
Джантай явно преувеличивал свои успехи, говоря о бесчисленных убитых и сотнях пленных пограничников. Но с небольшим отрядом советских пограничников, попытавшихся в 1924 году проникнуть в долину Кой-Кап, он действительно расправился со свирепой жестокостью.
А было это так. Командование группы переоценило свои силы, двинулось в долину без охранения и флангового прикрытия. Джантай пропустил пограничников в глубь высокогорной долины, окружил их, а потом навалился со всех сторон всей бандой, по численности во много раз превосходящей пограничников. Как львы сражались пограничники, но вырваться из огневого мешка не смогли.
Этим боем Джантай хвастался, как великой победой над большевиками. За кордоном верили или делали вид, что верят, в могущество главаря большой бандитской шайки. И частенько делали на него ставку.
— Джантай-ага, со мной прибыл большой груз, — начал гость, выслушав хвастливые слова хозяина. — Он предназначен для тебя.
— Что во вьюках, которые вы привезли, почтенный гость?
— Новое оружие и много боеприпасов. Я слышал, что ты испытываешь нужду в винтовках и патронах.
— Правда, у меня мало патронов. И поэтому я не могу спуститься в долину Сары-Джаса, чтобы пополнить свои отары и отомстить большевикам за все, что я от них испытал.
Гость усмехнулся. Он хорошо знал биографию владыки долины Кой-Кап. Джантай был страшным человеком. Свое первое убийство он совершил еще в прошлом веке — сорок лет назад. И укрылся в долине Кой-Кап, чтобы избежать возмездия за преступление. Вначале он выдавал себя за жертву русских. Но это не мешало ему грабить и казахские аулы, расположенные в долинах Иныльчека и Сары-Джаса. Вскоре казахская беднота поняла, что Джантай никакой не герой-страдалец за аллаха, а обыкновенный бандит. В свою неприступную высокогорную долину он угонял из аулов не только скот, но и самых красивых девушек, молодых ребят, из которых делал жестоких бандитов. И стал Джантай ярым врагом и местных жителей, и русских переселенцев. Те и другие не раз обращались к царским властям с просьбой защитить их от набегов банды Джантая. Но власти не принимали никаких мер.
Когда в эти горные края пришла Советская власть, Джантаю было предложено спуститься с гор и поселиться в любом ауле либо основать свой. Ему было обещано прощение.
Джантай спустился с гор и в окружении верных людей приехал в Каракол. Мало кто из знавших бандита верил в его исправление.
— По этому головорезу тюрьма давно скучает! — говорили местные жители и пограничники.
Гуманная Советская власть простила Джантаю все его преступления, считая, что совершил он их по политической несознательности и из слепой ненависти к представителям царского самодержавия, угнетавшего киргизский и казахский народы.
Однако Джантай и не думал отказываться от привычного образа жизни. В пограничном городе он выведал все, что его интересовало, установил связь с нужными людьми. И скрылся ночью по направлению к горам. Перевалы он успел проскочить до осенней непогоды. И они, словно ворота, захлопнулись за ним на много месяцев. Долина Кой-Кап снова стала резиденцией головорезов.
Если с советской стороны в долину с трудом можно было попасть в июле — августе, когда открывались высокогорные перевалы, да и то с огромным трудом, то со стороны Китая проходы в Кой-Кап были открыты круглый год. И сам Джантай изредка наведывался на сопредельную сторону, значительно чаще принимал гостей в своей ставке. У бедняков этой части Синьцзяна были свои счеты с царьком Кой-Капа. Он не раз тревожил своими набегами и их, правда, давно, до революции. Но они ничего не забыли и не собирались прощать Джантая. И может, добрались бы до его головы, но границу охраняли китайские солдаты, покровительствующие бандиту.
Обо всем этом гость был прекрасно осведомлен. Знал он, что Джантай давно и далеко не бескорыстно оказывает услуги английской, японской, немецкой и другим иностранным разведкам. Через их агентов получает оружие, боеприпасы, деньги. От них получает задания, иногда весьма щекотливые, подобно тому, с каким приехал в Кой-Кап гость.
— Что хочет от Джантая мой друг? — спросил бандит.
— Большой разговор, Джантай-ага. И дело важное. К Хан-Тенгри едет экспедиция большевиков. Под видом ученых в ней одни агенты ГПУ. Они хотят разведать проходы в горах, а потом двинуть сюда целую армию с пушками. И тогда конец твоему вольному житью в этой райской долине. Против пушек тебе не устоять.
— Я опять заманю большевиков в Кой-Кап и вырежу всех до единого.
— А если они не пойдут в долину? У них всякие умные приборы, с помощью которых можно издалека определить дорогу и сфотографировать ее через подзорную трубу.
— Не допущу чужеземцев на священную землю отцов. Я отберу лучших джигитов, отправлю их вниз. И они уничтожат агентов московской ЧК еще в долине Сары-Джаса, не допустят их близко к Хан-Тенгри.
— Зачем торопиться? Ты можешь вспугнуть их раньше времени. И тогда они двинут большую силу. Можно сделать хитрее, напасть на московских агентов уже на Хан-Тенгри, живым взять главаря, все снаряжение, карты, оружие, записи. Остальных убить и сбросить в бездонную пропасть. Пусть большевики думают, что пройти через Хан-Тенгри невозможно и что их агенты погибли под снежным обвалом. А потом ты пошлешь верных людей в Нарынкол, Каракол, Сары-Джас. И будут они рассказывать всем, что экспедиция погибла под лавиной снега. Но это потом, а сейчас нужно, чтобы кто-то следил за экспедицией, когда она будет подходить к Нарынколу, покупать лошадей и двигаться дальше. Хорошо бы московским агентам подсунуть проводника. Уж он их заведет туда, куда, как любят говорить русские, Макар телят не гонял. Но чтобы этот человек не вызывал никакого подозрения. Есть кто-нибудь на примете?
Джантай задумался. Конечно, гость прав. Торопиться не нужно. Действовать следует наверняка. Но какую добычу можно взять?
Гость словно разгадал мысли хозяина, сказал:
— Прикидываешь выгоду, Джантай-ага? Не беспокойся. В убытке не будешь. Тебе за голову живого главаря пришельцев и за его документы будет хорошо заплачено. Мы не скупимся. Все имущество их заберешь себе.
— И подзорные трубы?
— Все до последней палатки, Джантай-ага. Есть у тебя человек, которого под каким-нибудь удобным предлогом можно было бы сделать проводником или хотя бы носильщиком экспедиции?
— Есть. Живет внизу, там, — Джантай махнул рукой на запад. — К нему я пошлю своего гонца.
— Вот и хорошо. Я всегда был в тебе уверен. Ты настоящий богатырь.
— А теперь время тоя, дорогой гость.
По сигналу хозяина в юрту внесли огромный таз с вареной бараниной, бутылки с напитками, стаканы, пиалы, баурсаки и другие яства. Вошли приглашенные к хозяйскому столу родственники и близкие друзья Джантая. Начался пир.
А в ночном августовском небе ярко сверкали звезды. Прохладой дышали громоздившиеся друг на друга дикие скалы. Пика Хан-Тенгри в темноте не было видно. Но он чувствовался. Огромный. Неприступный. И таинственно-грозный.
V
В ту ночь не сомкнули глаз земляки — пограничник и ученый. До рассвета проговорили о предстоящей экспедиции, то и дело заглядывая в карту. Уточняли маршрут, а Головин рассказывал все, что знал об особенностях дороги к подножию Хан-Тенгри. А ранним утром пошли к Николаю Васильевичу Набокову. Тот был уже на ногах, что-то мастерил на своем дворе.
— Принимай гостей, Васильич! — крикнул Головин, открывая калитку.
Старик оторвался от дела и бодро зашагал навстречу.
— Здорово, Иван! Не иначе как в горы собрался?
— Угадал. Только не я один, а вот с ученым товарищем. Знакомься. Это мой земляк Михаил Тимофеевич Погребецкий, начальник экспедиции.
— Очень рад, прошу до хаты, — пригласил гостей радушный хозяин, человек с широченной бородой и густыми, мохнатыми бровями, нависшими над не по годам молодыми глазами.
Вошли в дом, сели у длинного деревянного стола на такие же длинные некрашеные скамейки.
— Что, Васильич, пойдешь на Хан-Тенгри? — спросил Головин.
— Чего же не пойти? С удовольствием.
— Так это вы были проводником у Мерцбахера? — поинтересовался Погребецкий.
— У немца-то? Как же, помню! Чуть не погиб тогда вместе с ними у ледника Мушкетова, корова его забодай.
— Почему не поднялись они на пик? — спросил Погребецкий. — Погода испортилась, что ли?
— Нет, погода стояла отменная. Можно было подниматься. Только ладу у немцев не было. Раскричались. Каждый свое кричит, доказывают друг другу. А что — не пойму, не по-нашему лопочут. Мерцбахер свое доказывает, а этот, как его… Пфан — свое. И не слушали друг друга. Им бы сесть рядком да поговорить ладком, а они… Одним словом, ночь провели в палатках, а наутро тронулись в обратный путь не солоно хлебавши.
