Василий Щур - Пограничными тропами
— Так точно! Уложил.
Головин подтвердил, что действительно на его глазах проводник одним выстрелом снял двух козлов.
Потом начальник отряда отпустил всех отдыхать, а Головина повел в комнату, где представил человека в штатском.
— Этот товарищ из Москвы, из ГПУ. Расскажешь ему все, что было в горах.
Пришлось Ивану еще раз рассказывать и о бое в водосливе, и об орлином гнезде, и о прыжке шпиона в пропасть. Представитель из Москвы внимательно просмотрел документы, привезенные Головиным, и похвалил его за смелость и находчивость.
…И вот теперь опять предстояла поездка на правый фланг, далеко в горы.
Иван собрал маузер, вложил его в деревянную кобуру и выглянул в окно. По двору заставы в сопровождении дежурного шло несколько неизвестных. А чуть позади шагал Бердикул, один из жителей ближайшего аула. «Опять, наверное, контрабандистов поймали!» — подумал Головин и, повесив маузер через плечо, поспешил во двор.
Неизвестные оказались членами научной экспедиции, прибывшей из Харькова, и имели на то соответствующие документы.
— Так вы из самого Харькова? — спросил он человека в очках.
— Из него.
— Значит, земляки. Я тоже харьковский. Из села Охочего. Может, слышали?
— Слышал, даже проезжал не раз.
— Давайте знакомиться. Головин Иван Семенович, помощник начальника заставы.
— Погребецкий Михаил Тимофеевич, начальник экспедиции Всеукраинской ассоциации востоковедения. А это мои помощники — научный работник Сергей Гаврилович Шиманский и композитор Николай Трофимович Колода. Остальные скоро подъедут.
— А на заставу вас какое дело привело Михаил Тимофеевич?
— Видите ли, цель нашей экспедиции — изучение района пика Хан-Тенгри. А район находится в пограничной зоне, и без вашего разрешения мы не можем начать работу…
— Да, таков порядок, — подтвердил Головин.
— Вот вы и дадите нам это разрешение.
— Не могу, дорогой Михаил Тимофеевич. Не имею на то права, хоть и рад был бы услужить земляку. Придется подождать разрешения из отряда. Но вы не беспокойтесь. Милости прошу ко мне на холостяцкую квартиру… Только жаль, что поговорить не удастся: подъедет начальник заставы — и я отбуду в наряд.
— В какую сторону? — поинтересовался Погребецкий и тут же понял, что такие вопросы на заставе не задают, поправился: — Извините, земляк. Понимаю, что глупость сказал. Сам солдатом был.
— Ничего… Так пока отдохните с дороги. Моя комната в вашем распоряжении. Будете моим гостем.
— Спасибо. Только умыться бы надо.
Головин огляделся, увидел красноармейца, не занятого делом, крикнул:
— Маслов! Обеспечь воду товарищу профессору.
— Ну какой я профессор, право, Иван Семенович! — виновато улыбнулся Погребецкий.
III
К вечеру подъехал начальник заставы и сказал Погребецкому то же самое, что и Головин:
— Без начальника отряда ничем не могу помочь. Телефона пока нет. Придется посылать в отряд нарочного.
— И сколько он проездит?
— Недельку, не меньше.
— Боже мой! — развел руками Михаил Тимофеевич. — Это же целая вечность.
— Другого выхода нет.
— А где ближайший телефон?
— Километрах в двадцати.
— Если я напишу телефонограмму и пошлю с ней одного из своих рабочих туда?
— Попробуйте. Но надежды мало.
— Бердикул знает дорогу. Его придется и послать.
— А сами пока отдыхайте. Где вас устроить?
— Я своего земляка нашел, Головина. У него и остановился. Гостеприимный хозяин разрешает жить у него и тогда, когда он уедет в наряд.
— Ваш земляк пока останется на заставе. Ну, спокойной ночи, товарищ профессор.
— И вы мне ученое звание присвоили! Я не профессор вовсе.
— Извините, если что не так. Обидеть, честное слово, не хотел.
— Так я пошлю Бердикула.
— Посылайте.
Погребецкий начал разыскивать Бердикула, а начальник заставы послал дежурного за Головиным. Тот быстро явился.
— Земляков, говоришь, встретил? — спросил его начальник.
— Из самого Харькова. Жаль, что выезжать надо. Не поговоришь.
— Успеешь наговориться, Иван. Экспедиция поедет на наш правый фланг. Если Зырянов даст завтра-послезавтра разрешение, то отправитесь вместе. Свою боевую задачу выполнишь и за учеными посмотришь. В горах, небось, они как малые дети. Любой контрабандист обидеть может. Да и люди Джантая в тех местах могут появиться. Наш наряд там есть. Задержится на пару суток. А пока иди, отдыхай. С земляком-профессором чайком побалуешься, про Харьков расспросишь.
Когда Головин вернулся к себе, то застал Погребецкого за столом, на котором была расстелена карта Тянь-Шаня. Михаил Тимофеевич что-то вымерял по ней линейкой и циркулем.
— Чай будем пить? — спросил хозяин.
— С удовольствием. Мне сказали, что вы остаетесь у нас.
— Да.
— Тогда у меня к вам будет много вопросов.
— Я тоже хочу кое о чем вас расспросить. Вот за чаем и поговорим.
Скоро чай вскипел. Головин достал из тумбочки стаканы, сахар, хлеб.
— Вот что я хочу спросить, Михаил Тимофеевич… — начал он. — Представляете ли вы себе, куда собираетесь?
— Что вы имеете в виду?
— Горы… Мы — народ пограничный, и то по леднику Иныльчек высоко не поднимаемся. А вы, ученые, горы, небось, впервые видите.
Погребецкий рассмеялся.
— Я, Иван Семенович, горы знаю хорошо. Основная моя профессия — альпинист, горовосходитель. Правда, на такую вершину, как Хан-Тенгри, подниматься еще не приходилось. Но обязательно поднимусь, обязательно.
— И я с вами!
— Нынче вряд ли удастся. Разведаем подступы к «Властелину духов», проведем подготовительную работу.
— Если вы специалист, то зачем откладывать?
— Дело это очень серьезное. Ни один человек еще не поднимался на Хан-Тенгри, хотя пытались это сделать такие специалисты, как Карл Риттер, Рудольф Шлагинтвейн. Попытки делали итальянские альпинисты Чезаре Воризо, Браккероль и Цурбригген. А в 1902 году до подножия Хан-Тенгри дошел мюнхенский географ Готфрид Мерцбахер с геологом и топографом Пфаном и проводниками-тирольцами. Экспедиция чуть не погибла.
— Как вы назвали фамилию этого… из Германии?
— Готфрид Мерцбахер. А что?
— Слышал о нем от старика Набокова.
— Как вы сказали, Набокова? — переспросил в свою очередь Погребецкий. — Интересно…
— Николай Васильевич был проводником многих экспедиций. Он этого Мерцбахера помнит хорошо.
— А он жив?
— Набоков-то? А что ему сделается? Жив и здоров старик. Первостатейный охотник в округе и лучший проводник в горах. Я часто беру его с собой. Смелый человек. Перед бандитами не пасует, в бою ведет себя не хуже молодого.
— Ведь это чудесно, Иван Семенович! Пойдет он проводником с нами?
— Конечно. Старик беспокойный, на месте ему не сидится. Сына своего Мишку тоже приучил к горам. Завтра с утра по холодку и сходим к нему. Я вас познакомлю. Скажите, а почему разные шпионы нашими местами интересуются?
— Разве?
— У нас есть доказательства. Вот в той же экспедиции Мерцбахера зачем были геолог и топограф? Ради спортивного интереса они шли сюда, на чужую землю? Не поверю. Англичане даже просили русского царя Николая отдать им на десять лет район Хан-Тенгри и Мраморной стены. Обещали даже железную дорогу от Арыси в центр Тянь-Шаня провести. Неспроста все это.
— Этих деталей я не знал, хотя перед экспедицией много документов о Хан-Тенгри изучал, десятки книг прочитал. Ознакомился почти со всем, что было написано о Хан-Тенгри. Возможно, что иностранная разведка интересуется этими местами. Важный стратегический пункт на случай войны. Да и богатства в недрах гор колоссальные, только пока не изученные. Мы и начнем их изучать на пользу своей страны.
— Золото?
— Возможно, найдем и золото. И руды разные. И уголь.
IV
Если Хан-Тенгри назван в народе «Властелином духов», то Джантай считал себя властелином долины Кой-Кап, урочища Айджайлау. В долине была его ставка, а в урочище батраки пасли тучные стада.
— Кой-Кап — орлиное гнездо батыров и джигитов, — говорил Джантай, немолодой уже человек, глава большого и богатого рода, принимая в своей богатой юрте гостя из Китая. — И никому не добраться до моих владений, а я, как орел, спущусь с высоты на землю и сделаю то, что задумал.
— Хорошо устроились, Джантай-ага! — польстил хозяину гость. — К вам большевики не доберутся даже тогда, когда откроются перевалы.
— Однажды пришли в Кой-Кап кзыласкеры. Но ни один не ушел отсюда. Мои люди перерезали единственную тропу, ведущую в долину. Бесчисленное множество большевиков погибло под моими пулями. Сотни кзыласкеров взял я в плен. И вот уже пять лет они мои рабы. И так будет всегда, если большевики попытаются затронуть меня.
