Геннадий Синельников - Ах, война, что ты сделала...
Правда, были и такие, которые не хотели, не могли ехать в неизвестность по уважительной, на их взгляд, причине. Таких офицеров выслушивали, ругали их командиров за то, что не направили другого, более подходящего, обещали помочь, но никто уже с этим заявителем не разбирался. Шло спешное формирование Ограниченного контингента Советских войск для отправки в Афганистан. Он комплектовался из военнослужащих частей, в соответствии с ранее направленными туда разнарядками. Сроки были сжатые. Командиры приказ выполнили. О качестве отбора думали не все. А поэтому возвращать кого-то в часть, учитывая заявления или жалобы на уважительные причины, никто не собирался. Индивидуальные беседы проходили чисто формально. Тех, кто их проводил, не волновали людские судьбы и проблемы. Заведенный механизм раскручивался так стремительно, что тормозить его никто не собирался, да и не посмел бы. Был приказ, определены сроки!
Как-то, уже после войны, я спросил одного знакомого офицера, служившего тогда в Группе Советских войск в Германии, как они выполняли в части приказ об отправке и по какому принципу отбирали военнослужащих.
— По принципу ненужности, — чистосердечно признался мне он. — Нужно было, к примеру, направить снайпера, вызывали с кочегарки солдата, который за весь период своей службы ничего, кроме лопаты и ложки, в руках не держал, и спрашивали: «Ты кто?»
Солдат, подумав, отвечал: «Кочегар».
«Ну сколько раз тебе говорить, солдат, что ты снайпер, к тому же — отличник боевой и политической подготовки. Понял? Так кто ты?»
Солдат снова думал и говорил: «Кочегар».
«Чурка, вот кто ты! Ну, ладно, иди, отмывай свою грязь, поедешь в командировку. Будешь служить снайпером в хорошем месте. Послужишь немного, возможно, что и отпуск заработаешь. В отпуск хочешь? Если спросят: сколько раз ты стрелял из винтовки, говори, что много. Понял? Так, кто ты теперь? — И, не дождавшись ответа: — Ладно, иди, собирайся!.. Неужели скоро избавимся от этих „чурок“, а, замполит? Сил уже нет с ними, бестолковыми, работать! — И командир батальона удовлетворенно потирал руки. — Ну, кто там следующий по списку? Мамедов, заходи»!
Много таких «мамедовых», «чурок», «кинутых» оказалось в первом составе Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане, на плечи которого легла основная и самая главная тяжесть выполнения поставленной задачи — переход от мирного состояния к ведению активных боевых действий.
После бесед офицеры были временно закреплены в соответствии с занимаемыми должностями за подразделениями. 14 января 1980 года в 15 часов по местному времени весь прибывший личный состав построили на плацу. Нам вновь говорили об участии в крупномасштабных учениях, о высокой ответственности, необходимости поддерживать высокую воинскую дисциплину, инструктировали по мерам безопасности на период выполнения I этапа учений, произносили напутственные речи. Потом был отдан приказ: в пешем порядке совершить марш по маршруту «воинский городок — железнодорожная станция „Кирилловское“».
До станции шли очень долго, хотя расстояние до нее было всего километров 14–15. Проселочная дорога, с выбоинами, кочками, проходила через лес. Скользко. Никто не сказал, сколько придется идти. Шли и шли. Солдаты матюгались. Кто-то пытался передохнуть, но останавливаться было нельзя. Командиры с руганью поторапливали отставших и шли дальше. Вот и станция погрузки. На путях железнодорожный состав. Снова построение. Объявлен порядок размещения по вагонам. Получили горячую пищу, матрасы, постельное белье, заняли свои места в плацкартных вагонах. Вскоре состав тронулся. Эшелон шел без остановок — ему везде был зеленый свет. Прошли Орехово-Зуево, Куйбышев, Актюбинск, Ташкент. В Ташкенте было тепло. К вагону сразу же подошли несколько торговцев: «Манты! Вкусные манты!» — предлагали они нам свой товар. Пропустив вперед солдат, я подал деньги и тоже взял вкусно пахнущую еду. Не отдав сдачу, холеный розовощекий продавец отошел от вагона. Возмутившись его наглостью, тем более что сумма сдачи была немаленькой по тем временам, я окликнул его.
— Командир, зачем тебе деньги? — удивился он. — Ты хоть знаешь, куда ты едешь, а? — И, помахав на прощание рукой, не спеша пошел дальше.
Поезд набирал скорость.
После Ташкента вновь остановились на какой-то маленькой станции. Окна в вагонах были закрыты на запоры, солдатам запрещено было выходить даже в тамбур. Я с несколькими офицерами вышел на перрон подышать свежим воздухом. Нас сразу окружила толпа плачущих женщин. Они спрашивали, нет ли в нашем вагоне их сыновей, называли фамилии, места, где раньше они служили, и, получив отрицательный ответ, бежали дальше. Вечерело. По небу ползли темные облака. Картина напоминала кадры из военной кинохроники — на всех путях стояли составы с техникой, вооружением, вагоны с людьми, из окон которых выглядывали солдаты, а офицеры мелкими группами стояли у вагонов.
В Кушку прибыли ночью. Солдат отправили в казармы, офицеров вызвали в штаб на собеседование. С политработниками беседовал заместитель начальника политического отдела местной дивизии. Вопросы были однотипны: сколько лет, какое военное училище и когда закончил, как аттестован. Мы стояли перед подполковником вчетвером. Старший лейтенант Владимир Григорьев закончил Свердловское военно-политическое танково-артиллерийское училище, служебный стаж у него был больше моего. Мы со старшим лейтенантом Владимиром Пученковым закончили в один год одно училище. Лейтенант Олег Соболев был тоже выпускником Новосибирского военно-политического училища, но был гораздо моложе нас по возрасту и выслуге лет.
Выслушав наши ответы на поставленные вопросы, подполковник присел на скамейку, вновь полистал наши личные дела, потом внимательно поглядел на нас, помолчал, видимо, обдумывая свое решение, и, указав на меня пальцем, сказал:
— Вы назначаетесь заместителем командира второго мотострелкового батальона по политической части, а вы, — и он назвал фамилии стоящих политработников, — замполитами рот в этот же батальон. Даю вам минут пятнадцать на сборы. Времени нет. Ваш батальон готов к отправке, не хватает только вас.
Забрав свои узлы из матрасовок, в которых находилось наше постельное белье и личные вещи, мы сели в служебный «уазик» заместителя начальника политотдела, и он повез нас к советско-афганской границе, контрольно-пропускной пункт которой находился совсем недалеко.
Я видел, как сник Владимир Григорьев, ведь у него было больше шансов получить вышестоящую должность; расстроился, хоть и не подавал виду, Владимир Пученков. Конечно, я сочувствовал им, но в душе радовался, что на этот раз судьба оказалась ко мне более благосклонной.
Вся прилегающая к границе местность была заполнена боевой техникой, воинскими подразделениями. Колонна батальона стояла перед шлагбаумом КПП в полной готовности к движению. Заместитель начальника политического отдела дивизии подошел к колонне, переговорил о чем-то с высоким, крепкого телосложения офицером, потом подозвал нас.
— Знакомьтесь, это капитан Николай Рыбальченко, начальник штаба вашего батальона. Он знает, что делать, и по ходу введет вас в курс дела. Желаю вам всем успехов в службе на новом месте. — И, попрощавшись за руку, пошел вдоль колонны.
— А ты говорил: «Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут!» — с сарказмом говорил недалеко стоящий лейтенант такому же офицеру. — Еще как послали, и даже не спросили, хочу я этого или нет.
Раздалась команда: «По машинам!» Заработали двигатели.
— Ну что, Кушка, прощай! Никогда не думал, что увижу тебя вообще, а особенно такой!
Через несколько минут мы колонной перешли границу и оказались на территории сопредельного с нашей страной государства. По календарю: 21 января 1980 года, 10 часов московского времени.
Казалось, граница разделяла не только государства, но и века. По афганскому календарю солнечной Хиджры в стране шел 1359 год.
То, что мы увидели, действительно соответствовало этому летоисчислению. Глиняные, словно вросшие в землю, маленькие домики-избушки, без привычных для нас печных труб, высоких крыш, деревянных палисадников и больших окон. Крестьяне, обрабатывающие земельные участки деревянными сохами с помощью буйволов, осликов, коров. Поражали люди с какими-то серыми, изможденными, неулыбчивыми лицами, а вокруг не подлежащая описанию убогость и нищета. Было холодно. Кое-где уже лежал снег. Солдаты кутались в шинели и бушлаты. Местные жители ходили в легкой одежде, состоящей в основном из рубахи с безрукавкой-жилеткой, шаровар из тонкого материала и чалмы на голове. Обуты — на босую ногу резиновые галоши или легкие сандалии. Многие были даже босиком. Бегали детишки, некоторые вообще без обуви и штанишек. Женщин не было видно.
Афганцы стояли вдоль дороги, протягивая в нашу сторону руки с нанизанными на пальцах цепочками, брелоками, какой-то бижутерией. Что-то кричали нам, очевидно, выпрашивая или предлагая на обмен и продажу свой товар. То в одном, то в другом месте стояли наши советские военные автомобили, БТРы или танки, возле которых местные жители с солдатами вовсю вели торг. Продавалось все, что имелось в это время в машине или под рукой, причем практически за бесценок. Мы пресекали эти сделки, отгоняя афганцев от колонны, ругая солдат, но останавливаться у каждой машины не было времени и возможности.
