Свен Хассель - Дьявольский полк
Потом артиллерийский огонь прекратился. Мы осторожно выглянули через край воронки — трое немцев и американец.
— Пойду к своим, — сказал последний.
Мы сползли на дно воронки и тепло попрощались. Обменялись домашними адресами и номерами полевой почты, пообещали писать, как только найдем время. Пока американец бежал, согнувшись, по изрытой снарядами земле, мы прикрывали его автоматным огнем от возможных кровожадных типов.
— Удавлю любого, кто снимет его, — сказал Малыш.
Мы видели, как американец спрыгнул в окоп и помахал нам оттуда автоматом.
Рядом с нами залаял пулемет. Люди в сером перепрыгивали через нашу воронку. Атака катилась дальше.
Появились люди в хаки. Короткая очередь из автомата Грегора. Они повалились. Группа американцев пряталась за большим валуном. Со свистом полетела граната. Прятавшиеся превратились в кровавую груду плоти. Вперед! Вперед! Какой-то англичанин присел, готовясь к прыжку. В следующий миг в спине его торчал нож.
Снова снаряды. С земли поднялась масса пехотинцев. Мы отошли. Хрипя, потея, задыхаясь, бросились в то, что раньше было траншеей, и установили пулеметы. Разорвали рубашки на полосы и стали очищать ими оружие от земли и грязи. Что заставляло нас сражаться так упорно? Монастырь, святая гора, наша страна? Нет. Мы сражались за свои жизни. Это было все, чем мы еще обладали. Мы были бедны, как церковная мышь. У нас не было хотя бы чистой рубашки или непрохудившихся сапог. Мы забыли, как выглядит мыло. Мы были уже не людьми, а неуправляемыми машинами, убивающими все живое.
Одноглазый спрыгнул к нам. Его пустая глазница была полна земли. Он прикурил сигару о раскаленный докрасна ствол огнемета. Его неистово блестевший глаз уставился на Порту.
— Я представлю тебя к награде. Если кто ее заслуживает, это ты!
Порта нагло усмехнулся.
— Предпочел бы ящик пива и хорошенькую бабенку.
Шквал орудийного огня, какого мы еще не видели, сделал дальнейший разговор невозможным. Святая гора содрогалась. Землетрясение огромной силы. Мы прижались к земле, врывались пальцами в грязь, старались сделаться маленькими, превратиться в насекомых, ищущих убежища в щелях камней и под выступами. Долина и гора были в огне. Каждый миллиметр был изрыт снарядами самого крупного калибра. Деревня Кассино перестала существовать.
Какой-то десантник сошел с ума и стал взбираться на гору. Он карабкался по скалам, как обезьяна; при нормальных условиях эта ловкость стала бы сенсацией. Но сейчас ее вряд ли кто замечал. Наши нервы ничего больше воспринимать не могли. Мы лежали, уткнувшись лицами в грязь. Дымовые снаряды. Надеть противогазы. Огневой вал. Потом появился противник. Первыми шли поляки, Карпатская бригада[197].
— За Варшаву! — кричали они.
Мы отошли к монастырю. Окопались. Появились первые одетые в хаки люди и были скошены огнем. Тела, тела, груды тел. Люди горели. Превращались в месиво. Разлетались в клочья.
Несколько тысяч марокканцев, возглавляемых фанатичными французскими офицерами, шли по пятам за польской дивизией, рассеянной сосредоточенным пулеметным огнем.
Из воронки встал польский подполковник, весь в крови от бесчисленных ранений, и крикнул двадцати солдатам, оставшимся от его полка:
— Вперед, солдаты, и да здравствует Польша!
Вокруг его шеи был повязан польский флаг.
— Ты мне нравишься, — сказал Легионер, встав на колени и старательно целясь. — Будешь сидеть по правую руку от Аллаха, мой храбрый поляк. — И разрядил весь рожок в живот польскому офицеру. — Аллах мудр, — прошептал он. — Не нам, жалким тварям, спрашивать, зачем.
Потом схватил несколько гранат и бросил их в американское пулеметное гнездо.
Потом появились гуркхи в сдвинутых набекрень широкополых шляпах.
Они гибли под нашим пулеметным огнем.
Мы сражались в развалинах монастыря. Марокканцы отрезали у мертвых уши, чтобы, когда вернутся домой, показать, скольких они убили. На головах у них были глубоко натянутые коричневые шапки.
При виде их Легионера охватила убийственная радость.
— Появились смуглые ребята, — крикнул он, запрокинув голову в безумном смехе. — Бей их! Avant, avant, vive la Légion![198]
Мы последовали за ним, как часто бывало раньше. Одноглазый хотел остановить нас. Бессмысленная попытка. В ярости он швырнул нам вслед трость. Мы стреляли с бедра, меняя рожки на бегу.
Марокканцы в изумлении остановились. Какой-то десантник спрыгнул со скалы прямо в их гущу и завертелся колесом, паля из ручного пулемета.
Мы били марокканцев саперными лопатами и прикладами, душили их голыми руками. Малыш сбросил добрый десяток с утеса.
Порта и я лежали с пулеметом за грудой тел, сея вокруг смерть.
Теперь марокканцы и гуркхи окопались.
Когда наступила темнота, мы тихо вылезли из укрытий под командованием Легионера, беззвучно подкрадываясь к ним и перерезая им горло.
Хайде вернулся к своему излюбленному занятию — снайперской стрельбе. У него были две новые винтовки с оптическими прицелами. При каждом попадании он громко фыркал от смеха.
Лейтенант Фрик негодовал все больше и больше.
— Я попал ему прямо в ухо! — восторженно крикнул Хайде. — У этого охламона были две полоски на каске.
Стрелял он разрывными пулями.
— Идиот чертов! — выкрикнул лейтенант Фрик, ударив по винтовке.
Хайде бросил на него презрительный взгляд, прижал винтовку к плечу, и раздался еще один выстрел.
Мы увидели, как лейтенант вскочил, и подумали, что он бросится на Хайде.
— Выстрели еще раз, и я подам рапорт о твоем неповиновении! — яростно выкрикнул он.
— Слушаюсь, герр лейтенант, — насмешливо ответил Хайде. — Может, мне передать ваш приказ противнику, а потом вы организуете футбольный матч на рыночной площади Кассино? Может, нам разрядить оружие и выбросить гранаты, герр лейтенант?
Лейтенант Фрик прищурился.
— Унтер-офицер Хайде, я знаю, что ты образцовый солдат, лучший в немецкой армии. Знаю, что у тебя есть связи в партии. Но, кроме того, ты самый гнусный убийца, какого я только встречал. Ты и этот гнусный мундир, который ты носишь, превосходно сочетаются. Ты — украшение гвардии своего фюрера.
— Трусишь? — засмеялся Хайде.
Лейтенант Фрик быстро нагнулся, схватил котелок со спагетти, которые Порта готовил на спиртовке, и швырнул содержимое в лицо Хайде, заставив его попятится с удивленным рычанием. Не меняя выражения лица, поставил котелок рядом с Портой и схватил Хайде за грудки.
— Слушай, унтер-офицер Хайде, теперь можешь доложить, что твой командир поднял на тебя руку, делал предательские заявления, насмехался над немецким мундиром и оскорблял фюрера. Этого будет достаточно, чтобы повесить меня пять раз.
После этого повернулся и побежал к майору Майку, который сидел в соседней воронке, давя вшей.
— Вы мои свидетели! — истерически выкрикнул Хайде, смахивая спагетти с лица.
— Свидетели чего? — вызывающе спросил Порта.
— Не прикидывайся дураком! — заорал Хайде. — Ты слышал, как он сказал, что мы проиграли войну, и я заставлю тебя подписать мой рапорт, вот увидишь. Я добьюсь того, чтобы эта паршивая тварь болталась в петле.
— О чем, собственно, речь? — спросил Барселона. — Лейтенанта я не видел, хотя все время находился здесь. Малыш, видел ты лейтенанта?
Малыш вынул изо рта кусок колбасы.
— Лейтенанта? Видел, но давно.
— И потом, скажи, — заговорил, вставая, Порта, — как, черт возьми, понимать эту наглость: взял мои спагетти и вывалил себе на голову? Придется ответить. Там были кусочки свинины и томатный соус. За них ты расплатишься! Давай сюда свои «грифы» и сигареты с опиумом.
— Плевать мне на твои спагетти, — ответил в ярости Хайде. — Я собственноручно сверну шею этой офицерской твари. — И огляделся, ища более покладистых свидетелей. Указал на падре Эмануэля, сидевшего в углу рядом с Орлом. — Падре, посмеете вы поклясться святым крестом Иисуса Христа, что не слышали, как он оскорбил фюрера? Предупреждаю, это дело будет разбирать трибунал. Не лгите, падре. Вы член Святого ордена.
Падре широко улыбнулся и склонил голову набок, придав себе совершенно идиотский вид.
— Стало быть, Хайде, ты стащил спагетти Порты и вывалил их себе на голову?
Хайде вставил рожок в автомат.
— Падре, вы видели, как этот эрзац-лейтенант бросил их мне в лицо!
— Ты сошел с ума, унтер-офицер Хайде? — спросил падре Эмануэль с деланным ужасом. — Никакой лейтенант не бросит спагетти в лицо подчиненному.
Хайде быстро повернулся к Орлу.
— Рядовой Штальшмидт, встать. Стой «смирно», когда к тебе обращается унтер-офицер, и не лги мне, старшему по званию и командиру группы. Если солжешь, тебя ждет трибунал с веревкой на столе. Слышал ты, что говорил лейтенант?
