Василий Алексеев - Россия солдатская
— Выкопать минометные гнезда и окопаться самим!
Копать под тополями было очень трудно. Корни переплелись с камнями. Командир расчета занялся своим окопом, обессиленный Ким лежал под тополями, татарин-подносчик копал блиндаж для командира роты. В минометном гнезде возился Григорий и туляк. Туляк вдруг взорвался:
— Ну их к чорту этих комиссаров и командиров! Только о себе и думают. Пусть сами гнездо копают, если хотят, я пойду себе окоп делать.
— А если стрелять придется? — спросил Григорий.
— Плевал я на всех и на тебя тоже, — ответил туляк, отходя на поле и принимаясь за окоп.
Когда Григорий кончил окоп, комиссар, блиндаж которого был уже окончен, приказал открыть стрельбу.
Немцы в двух километрах, — сообразил Григорий, проверяя прицел при свете спички. — И зачем стреляем? Только себя обнаружим.
Стреляли мало потому, что не было мин. Когда минометы замолкли, был дан приказ ложиться спать, оставив по часовому у каждого миномета. Так как окопа у Григория всё равно не было, он вызвался дежурить первым. Ночь была тихая. Пожар догорел, и небо со стороны противника стало темным. Дождь не прекращался. Григорий прислонился к дереву около минометного гнезда и курил в рукав. Визг падающих сверху мин заставил его прыгнуть в окоп. Осколок щелкнул по стальной каске и опять, как зимой, каска спасла от ранения. Мины сыпались в продолжение нескольких секунд. Когда всё кончилось, Григорий услышал стоны. По поляне бегали растерянные люди.
— Переходить на другую позицию! — кричал командир роты.
Григорий встал, У окопа собрались командир расчета, Ким и татарин. Туляка не было.
— Наверное ранен, — сказал Григорий и пошел к окопу, вырытому приятелем.
— Не ходи, сейчас переходить будем! — крикнул ему вслед командир расчета.
Григорий сделал вид, что не слышит, и наклонился над окопом. Оттуда раздавался стон.
— Что с тобой? — спросил Григорий.
Окоп был укрыт жердями, сеном и плащ-палаткой. Крыша эта покосилась и осела. Григорий отбросил сено, снял жерди и зажег спичку.
— Несколько осколков в боку, — простонал туляк.
— Комиссар убит! — услышал Григорий чей-то голос.
— Строиться! Куда вы все разбрелись? — заорал ротный.
Мимо Григория мелькнул политрук роты.
— Товарищ политрук, разрешите сначала раненых отнести? — попросил Григорий.
— Никаких раненых! Сейчас же на новую позицию!
Политрук грозно махнул пистолетом и скрылся в темноте.
— Не оставляй меня здесь, не оставляй! Они сейчас дадут еще залп! — просил туляк.
— Сапожников, немедленно к миномету! — рычал, как зверь, командир расчета.
Дождь полил, как из ведра.
— Может быть, немцы под таким дождем стрелять не станут? — подумал Григорий, взваливая на плечо ствол миномета.
Батальон отошел метров на сто в сторону, в маленький овраг. Об окапывании не могло быть и речи. Казалось, что начинается потоп. Части минометов сложили в грязь и остановились, не зная что делать.
— Я пойду подбирать раненых, — решительно сказал Григорий.
Командир расчета промолчал. Григорий подтолкнул Кима и двинулся в темноту.
— Смотри, если во время не вернешься, то расстреляют как дезертира, — крикнул ему вслед командир расчета.
Что значит вовремя? — подумал Григорий, шлепая по лужам.
Туляк лежал наполовину в воде. Тащить его из узкой ямы было трудно. Между ребер раненого торчало три больших осколка, за нижним ребром была слепая рана.
Плохо его дело, — подумал Григорий, ощупав рукой осколки, но силы у слесаря еще были. Только при его собственной помощи удалось вытащить товарища наружу. — Куда его вести? В темноте Григорий натолкнулся на связного командира роты.
— Куда доставлять раненых? — спросил Григорий.
— К дороге, метров двести отсюда. Пойдем, я покажу.
Связной подхватил раненого за ноги и все трое двинулись в путь.
— А комиссар от страху помер, — сообщил на ходу связной. — Плащ-палатка над блиндажом целехонька, а он лежит и не дышит.
— Что же вы с ним сделали? — спросил Григорий.
— А что делать? — удивился связной. — Доложили политруку, документы из карманов вытащили да и зарыли тут же в блиндаже.
Туляка оставили у дороги в большой пещере, выкопанной еще немцами. Там было человек десять раненых, стонавших в абсолютной темноте. Григорий спросил, есть ли с ними санитар, а чей-то голос в темноте ответил, что санитар есть. Пришлось сразу вернуться, чтобы не быть обвиненным в дезертирстве.
Минометчики шли по лощине. Слева и справа стояла желтая неубранная рожь. Вдоль лощины росли отдельные группы кустов. Где-то справа был лес, а за лесом передовая. В небе, за белыми облаками, загудел немецкий самолет. Григорий давно научился различать советские и немецкие аэропланы по звуку. Звук немецких был грубее и прерывистее. Командир роты спрятался под куст и дал знак залечь. Григорий и Ким юркнули в рожь. Шум моторов смолк. Из глубины поля раздался стон. Григорий прислушался.
— Братцы, помогите… братцы!
Метрах в десяти, в самой гуще, лежал раненый. Лицо почернело, глаза блуждали. Обе ноги были прострелены. От раны шел тяжелый запах гноя.
— Давно здесь?
— Третьи сутки. Наступали… пить!
Ким достал фляжку. Григорий встал и осмотрелся. Впереди, метрах в ста, лощину пересекала дорога. По дороге ехала повозка. Она пересекла лощину и скрылась во ржи. — Надо его вынести к дороге, — решил Григорий. Ким помог перенести раненого к краю ржи.
— Вы что это вздумали? — набросился на Григория командир расчета. — Воздушная тревога, рота залегла, а они ходят!
— Вот самого ранит, будешь заживо гнить, валяться, тогда узнаешь, — обозлился Григорий.
Командир расчета покраснел и глаза его стали стеклянными.
— Я командир, а за неисполнение боевого приказа знаешь что бывает?
— Я пойду спрошу у политрука, — вскипел Григорий, — До дороги всего сто метров, а человек жить будет.
Григорий побежал к кусту, где спрятались политрук и ротный. Квадратная морда ротного и бесформенное лицо политрука возмущенно повернулись в сторону Григория, когда он приблизился к их кусту.
— Ты чего бегаешь? Воздушная тревога, а ты! — захрипел ротный.
— Там, товарищ командир, раненый, третий день лежит, загнил. Разрешите к дороге вынести?
— Три дня, значит не наш, — вмешался политрук. — Если мы будем всех раненых подбирать, тогда что будет?
— Марш на место! — заревел ротный, — и чтобы больше во время тревоги не бегать.
В тот момент, когда Григорий вернулся, дали приказ идти дальше. Раненый остался около неубранного ржаного поля. Григорий видел, как многие солдаты, проходя мимо, клали около него сухари, махорку и сахар, завернутый в бумажки.
Немцы остановились на возвышенности, изрезанной оврагами и тут батальон был введен в бой. Когда поднялись на холм, Григорий увидел голубую даль, поле и черные столбы разрывов. Опять скорее вперед! Григорий бежал за людьми в шинелях, стараясь не отстать. Вот фундаменты снесенной деревни. Взрывы приблизились. В воздух полетели куски кирпичей. Григорий было залег, но увидел, что другие бегут, вскочил и побежал за всеми. Дорогой всё время попадались отдельные окопы и блиндажи. Григорий бежал, сколько было духу, и с размаха прыгал в окоп или залезал в блиндаж. Один раз, в блиндаже, он встретился со своим командиром взвода. Тот, задыхаясь, сообщил, что впереди овраг и надо скорее до него добежать потому, что могут налететь самолеты. Сказав это, лейтенант выскочил из укрытия. Григорий хотел и не мог поспеть за ним. Пудовый ствол давил на плечо. Аэропланы налетели, когда Григорий был уже в овраге и успел спрятаться в громадной воронке. Там были лейтенант, Ким, политрук и новый второй номер, заменявший раненого туляка. Начались взрывы. Красноармейцы стали копать в воронке боковые норы и прятаться в них. Небо заслонил громадный столб земли и пыли. Когда налет кончился оказалось, что вся третья рота погибла. Командир стал собирать ее в овраге, когда спикировал первый бомбардировщик. Никто не успел добежать до старых воронок и окопов, вырытых на склоне оврага.
Так остановилось первое летнее контрнаступление Красной армии на Московском фронте. Начались тяжелые, изнурительные позиционные бои, дожди и осенняя распутица.
Глава тринадцатая.
ПУТИ НЕБЕСНЫЕ И ПУТИ ЗЕМНЫЕ
Еще вечером Григорий сделал ямку при входе в блиндаж. В ямку сейчас же собралась вода и от этого стало суше. Когда стемнело, фронт стих. Григорий лежал в полузабытьи на хворосте, постеленном на дно блиндажа и думал, что в могиле совсем не так страшно как ему казалось раньше. В земле теплее и уютнее, чем снаружи, а кроме того, приятно знать, что уже никто и ничто не побеспокоит. Тяжелая капля упала на шлем. Григорий всегда лежал в шлеме, упирая его в угол блиндажа. Вторая капля, третья… Надо встать, ощупью, упираясь в скользкие стены руками, проползти к выходу, поднять кусок коры, закрывающей вход, выползти на холод и дождь и подложить земли на крышу. Полежу немного, а потом встану, — решил Григорий. Капли продолжали капать чаще и чаще, по стенке зажурчала струйка. Наверное снаряд разорвался недалеко и разбросал землю с крыши, — думал Григорий. Он не боялся снарядов и обычно спал в блиндаже во время артиллерийского обстрела. Полежу еще немного, а потом встану, — тяжелое, дурманящее оцепенение всё больше охватывало тело и сознание. Как всё надоело и как хочется отдохнуть по-настоящему!
