Николай Бораненков - Тринадцатая рота (книга первая)
— В вашем возрасте такая проницательность поразительна, — ответил Волович. — Я действительно из БЕИПСА, то есть "Благотворительного единения искренней помощи сражающемуся Адольфу".
— Очень рад тебя видеть. Ты пришел очень кстати. У меня, айн, цвай, драй, так много всяких дел. Барон Грюнтер-Брюнтер не останется в долгу. Будешь честно мне служить — получишь крест.
— Какой, господин барон?
— Что значит какой? Железный крест с листьями и без листьев.
— Железный? Это еще ничего. Это подходяще, а то мне показалось деревянный.
— Не беспокойся, обмана не будет. Барон Грюнтер-Брюнтер никого еще, кроме людей, не обманывал.
— Рад познакомиться с такой личностью.
— Не радуйся, потому что ты мне пока не шурин и я тебя еще не принял на работу, айн, цвай, драй…
— Воля ваша, барон. БЕИПСА своих услуг никому не навязывает. Откажете — к другому фону барону пойду. Их понаехало!.. — Волович, поклонясь, уже наверняка зная, что старый пень не отпустит его, повернул к воротам.
— Постой, не уходи! — крикнул барон. — Беру тебя, только вначале дай мне ответ на айн, цвай вопросы.
— Хоть на сто.
— Только на два. Во-первых, любишь ли ты, — барон указал палкой на восток, — ту, Советскую власть, ибо если ты любишь ее, я не только не возьму на работу, но и могу куда-нибудь вздернуть.
Волович постучал пальцем по левой стороне груди:
— У меня эта Советская власть вот тут сидит.
— Ах, быдло! Значит, она у тебя в сердце сидит?
— В каком сердце? Образумьтесь, господин барон. Да здесь же у меня печенка.
Грюнтер-Брюнтер пощупал свой живот:
— А почему у меня печенка справа, а сердце — слева?
— Я, господин барон, с детства урод.
— Ах, вот оно. Тогда пардон. Второй вам вопрос. Что ты можешь делать, коль тебя ко мне прислали?
— Все, ясновельможный барон. Могу даже собаку вам сжарить. Как зайца съедите!
— Ты сущая находка, — похвалил барон, — такие люди мне, айн, цвай, драй, очень нужны. Я зачислю тебя и сию же минуту ознакомлю с твоей первой работой, айн, цвай, драй и тому подобное.
Кряхтя и охая, хватаясь то за сердце, то за поясницу, опираясь на палку, барон с трудом встал, прихромал к куче сваленных на снег портретов Гитлера.
— Это последнее и самое свежее фото мной обожаемого фюрера, — указал палкой на портреты барон. — Нынче же повесить эти фотографии на всех домах, амбарах, воротах моего имения. Пусть все население знает своего освободителя.
— Слушаюсь, господин барон! Он будет непременно повешен.
Барон нацелил палку в грудь Воловича:
— Ты что сказал?
— Я сказал, что он будет непременно повешен.
— Кто он? Говори?!
— Портрет. Портрет фюрера.
— Ах, да. Ты прав. Портрет иначе не назовешь.
— Вот именно, — сказал Волович. — Не назовешь. Повесить Гитлера я почту за честь, но вы, господин барон, вызывали представителя БЕИПСА, как известно, не за этим. В вашей заявке содержалась просьба собрать налог с населения.
— О, айн, цвай, драй! Налог главное. Без налога я задохнусь, как рыба.
— Давно бы пора.
— Что пора? Кому пора?
— Собрать налог пора.
— То-то же. Смотри у меня! Иначе вздерну. Не пикнешь, айн, цвай, драй. Я еще жениться буду. — И добавил: — Когда налог соберу.
— На ком жениться?
— Что значит "на ком"? Не женюсь же я на телеграфном столбе или корове. Только, айн, цвай, драй, на красавице. Кстати, когда будешь собирать налог, присматривайся: нет ли там подходящей девицы. Озолочу.
— У вас есть золото?
— Было, но за тридцать лет эмиграции страшно издержался.
Волович, принимавший барона с отвращением, как земляную жабу, теперь присмотрелся к нему. Да, пришелец с закордонья в самом деле издержался почти до нитки. На плечах у него висело истлевшее, изъеденное молью и временем, пропахшее нафталином и прахом пальто. Да и сам хозяин отдавал чем-то тем же. Ему оставалось только сложить руки и закрыть пятаком глаза, а он, поди ты, приехал собирать налоги, жениться, пороть розгами, вешать… О бог! Где же твоя справедливость? Безвинных детей ты кладешь в гроб, а эту старую проклятущую мразь держишь на земле.
— Какие налоги вы намерены собрать? — спросил после короткого раздумья Волович.
— Сущую малость, — поднял палец барон. — Я слишком добр, гуманен. Я беру всего-навсего за скот, птицу, строения, сады, огороды, за землю, воду, за кошек, собак и, айн, цвай, драй, кое-что еще.
Пройденные от парадного подъезда до летней беседки метров тридцать утомили старого петлюровца. Он сел на портреты Гитлера, отогнул воротник пальто, и тут Волович увидел на морщинистой, как полотно сита, шее его давнишний, схваченный швами рубец, уходящий от уха к плечу. Некогда молодого петлюровца рубил, видать, молоденький, малоопытный, а может, недюжий на руку красноармеец. Ускакал вражина, унес недорубленную голову змеи. Жаль. Не ползать бы ей теперь, не брызгать ядовитой слюной. Но ничего, расквитаемся.
Волович оглянулся по сторонам. Вблизи никого. Солдаты-грузчики лопочут за кустами бузины.
"Давануть, что ли, его за горло и айда, и фашистскому холую конец, подумал Волович. — Нет, каменная стена высока, не перелезть, да и Гуляйбабка приказал расправиться с бароном иным способом".
— Программа налогов у вас весьма привлекательна, — сказал Волович, стряхнув за спиной барона налип глины с сапога на портрет верховного главнокомандующего германской армии. — Весьма любопытна, но я, к сожалению, могу ею заняться лишь частично.
— Ты меня решил чем-то запугать? Или вовсе скакнуть в кусты? насторожился петлюровец.
"Вот сатана, — выругался в душе Волович. — Цепляется, как репей. От него нескоро-то и вырвешься. Чтоб ты подох со своим налогом. Впрочем, разве это его, барона, налог? Он всего лишь холуй, исполнитель приказов фашистской администрации. Интересно, зачем они привезли сюда эту развалину? Не управлять же землей? Да скорее всего, чтоб избавиться от лишних хлопот. Сдохнет хоронить еще надо, тратить марки на гроб…"
— Смею вас заверить, господин барон, дезертирства вы от меня не дождетесь, — ответил после раздумной паузы Волович. — Я прислан вам помочь. Вот вам мой мандат и предписание личного представителя президента.
— Зачем мне твои бумажки. Мне нужны деньги, шерсть, мясо, яйца… А обманешь — повешу. При мне всегда трое солдат. Они живо, айн, цвай, — и на перекладину. И между прочим, не вздумай бежать. По моему приказу сюда впускают, а отсюда, айн, цвай, — никого.
"Туп, глуп, усвоил всего лишь три слова — айн, цвай, драй, а злой, как гадюка, — заключил Волович. — Использует в охране методы гестапо. Но вряд ли они тебе помогут, старый пес. Если не я, то местные партизаны укокошат тебя. Не скроешься и за высокой стеной".
— Ну что молчишь? — бесцеремонно толкнул в бок палкой петлюровец. — Не по нраву мой порядок? Испугался, холоп?
— Не зарывайтесь, барон, — на наглость ответил наглостью Волович. — И будьте любезны не называть меня холопом. Я могу жестоко обидеться и отказать вам в помощи.
— Нет, нет. Ни в коем случае. К чему мне совать тебя в петлю, если мне нужно собрать налоги. Я могу тебя, в случае чего, повесить и после. Но прежде налоги. Я как раз и мечтал о таком сильном, здоровом сборщике налогов. Чтоб собрать все, чтоб давал в зубы за каждую недоимку. Словом, к делу.
— Собрать все налоги не могу, а вот налог за кошек и собак — пожалуйста, предложил Волович.
— Почему же только за собак и кошек? А остальные?
— Видите ли, барон, я сугубо узкий специалист. Собираю налоги только за кошек и собак.
— Что ж, — встал кряхтя петлюровец. — На безрыбье и рак рыба. Соберите, айн, цвай, хотя б за кошек и собак. Это тоже статья доходов немалая. Пятнадцать рублей за каждую кошку и по двадцать пять за собаку, айн, цвай, драй!
— Все денежки будут собраны до копеечки, барон, но только при одном условии.
— Каком же, если не хитришь?
— В том случае, если вы разрешите у неплательщиков конфисковать животных. Практика показывает, что после этого недоимщики денежки несут сразу. Кому охота расстаться с любимой кошкой или собакой.
— Айн, цвай, драй! — слегка подпрыгнул петлюровец. — Это блестящая идея. Я сейчас же подпишу распоряжение изъять всех кошек и собак, и, если в течение трех суток за них не уплатят налог, я прикажу уничтожить всю тварь! Да, человек. А куда мы денем этих кошек и собак?
Волович, обрадованный не меньше барона, поспешил с утешением:
— Барон! Побойтесь бога. Да у вас же отличнейший двор, лучшего места для конфискованных животных и не сыскать. Ни одна бродяга не удерет.
Петлюровец с той же привычной наглостью, бесцеремонностью пнул Воловичу палкой в живот:
— Ты умник, айн, цвай, драй. Сущая находка. Только не вздумай убежать. Я приставлю к тебе на всякий случай солдата с автоматом. Нет, двоих. Одного ты запросто пристукнешь, жулик.
